Золотой дождь

Киплер спрашивает Донни Рэя, готов ли тот приступить к процедуре, после чего просит судебную репортершу принять у свидетеля присягу. Донни Рэй клянется говорить правду. Поскольку это мой свидетель, и цель его допроса совершенно очевидна, в отличие от обычных попыток выудить интересующие сведения, я не хожу вокруг да около, а сразу беру быка за рога. Я нервничаю, но присутствие Киплера добавляет мне самообладания.

Я спрашиваю Донни Рэя, как его зовут, где он проживает, когда родился, задаю дежурные вопросы про родителей и семью. Сущие пустяки, все это мы с ним щелкаем, как орешки. Донни Рэй отвечает неспешно и глядя прямо в камеру, как я его и наставлял. Все мои вопросы известны ему наперед, как и большая часть из того, о чем может его спросить Драммонд. Юноша сидит спиной к могучему дубу – очень удачный фон. Время от времени он утирает лоб носовым платком, старательно избегая чьих-либо взглядов.

Хотя я даже не пытался надоумить его выглядеть как можно более больным и немощным, Донни Рэй производит впечатление человека, дни которого сочтены. Кто знает, может, так и есть.

Напротив меня, буквально на расстоянии вытянутой руки, Драммонд, Гроун и Хилл сосредоточенно строчат в блокнотах, стараясь не упустить ни одного слова Донни Рэя. Интересно, сколько они взыщут со своих клиентов за сверхурочную работу в выходной день? Допрос ещё только начался, а пиджаки уже сняты, галстуки развязаны.

Все идет спокойно, как вдруг громко хлопает задняя дверь, и во двор, спотыкаясь, вываливается Бадди. Рубашку он сменил, и теперь на нем знакомая красная майка, испещренная темными пятнами, а в руках угрожающего вида бумажный пакет. Я пытаюсь сосредоточиться на своем свидетеле, но краешком глаза невольно замечаю, как Бадди ковыляет по двору, подозрительно взирая на нас. Я прекрасно знаю, куда он направляется.

Дверца «ферлейна» приоткрыта, Бадди, пятясь, заползает на заднее сиденье, а из окон выскакивают и кидаются врассыпную вспугнутые кошки. Дот поджимает губы и тревожно смотрит на меня. Я чуть заметно мотаю головой – оставьте, мол, в покое чудака. Он никому не причинит вреда. Но Дот взбешена; она с радостью прикончила бы старика.

Тем временем я переключаюсь на учебу Донни Рэя, интересуюсь, где он работал, подчеркиваю, что он никогда не уезжал из родного дома, не голосовал и не преступал закона. Все это вовсе не так сложно, как представлялось мне накануне вечером, пока я качался в гамаке. Похоже, сегодня я в ударе.

Один за другим я задаю Донни Рэю заранее отрепетированные вопросы про его болезнь и про лечение, которое он так и не получил. Тут я особенно осторожен, ведь юноша не имеет права повторять услышанное от врачей; не может он и высказывать собственное мнение на медицинские темы. Показания с чужих слов не учитываются. Другие свидетели выскажутся об этом на суде – так я надеюсь. Взгляд Драммонда оживляется. Матерый волк ловит каждую фразу, мгновенно её анализирует и ждет следующую. Он полностью владеет собой.

Силы Донни Рэя не беспредельны, да и терпение жюри присяжных испытывать не стоит. Я сворачиваю допрос за двадцать минут, не услышав ни единого протеста со стороны противника. Дек подмигивает – молодец я, здорово сработал.

Лео Драммонд для протокола представляется Донни Рэю, после чего поясняет, чьи интересы представляет, добавляя, что крайне обо всем сожалеет. Обращается он скорее не к Донни Рэю, а к присяжным. Голос его медоточив, в нем слышны нотки сострадания, душа у него болит за бедного юношу.

У Драммонда всего несколько вопросов. Он осторожно расспрашивает Донни Рэя, в самом ли деле тот никогда не уезжал из дома. Хотя бы на месяц. На недельку. Поскольку больному больше восемнадцати, неплохо было бы доказать, что он покидал родительское гнездышко и не может поэтому получить страховку, за которую платили родители.

Но Донни Рэй всякий раз твердо отвечает слабым голосом:

– Нет, сэр.

Драммонд как бы ненароком заходит с другой стороны. А не случалось ли Донни Рэю хоть раз самому оплачивать себе медицинский полис? Или работать в компании с обеспеченной медицинской страховкой? Но и на все эти вопросы следует вежливое «нет, сэр».

Хотя обстановка несколько необычная, Драммонду не привыкать играть в такие игры. Он допрашивал тысячи свидетелей, и знает, когда надо соблюдать осторожность. Любую бестактность, допущенную им по отношению к этому несчастному юноше, присяжные воспримут в штыки. Напротив, проявляя к нему сочувствие, Драммонд наберет лишние козыри. Тем более, что, по большому счету, ничего путного выудить из этого свидетеля все равно невозможно. Так зачем же копья ломать?

Драммонд укладывается минут за восемь-девять. Дополнительных вопросов у меня нет. Допрос закончен. Киплер ставит последнюю точку. Дот поспешно утирает лицо сына влажным полотенцем. Донни Рэй вопросительно смотрит на меня, и я жестом показываю, что он молодчина. Защитники снимают со спинок стульев пиджаки, собирают портфели и откланиваются. Им не терпится улизнуть. Как, впрочем, и мне.

Судья Киплер относит стулья в дом. Проходя мимо «ферлейна», он косится на Бадди. Царапка на капоте грозно выгибает спину и шипит. Не хотелось бы кровопролития. Мы с Дот поддерживаем Донни Рэя с двух сторон, помогая ему идти домой. Перед самой дверью я оглядываюсь налево. Дек общается с соседями у изгороди, прилежно раздавая всем мои визитки. Всегда бы так.

Глава 29

Я открываю дверь своей берложки в мезонине, и глазам не верю – какая-то незнакомая женщина, стоя посреди комнаты, вертит в руках один из моих журналов. Заметив меня, она испуганно вздрагивает и роняет журнал. В лице её ни кровинки.

– Кто вы такой? – истошно визжит она.

На воровку она не похожа.

– Я здесь живу, – отвечаю я. – А вот вы, черт побери, кто такая?

– О Господи! – восклицает непрошеная гостья, театрально прижимая руку к сердцу.

– Что вам здесь надо? – спрашиваю я, уже начиная сердиться.

– Я жена Делберта.

– Какого ещё Делберта? И как вы сюда попали?

– А вы кто?

– Я – Руди. Я здесь живу. Это частное жилье, между прочим.

Женщина обводит взглядом комнату, словно желая сказать: «Да, то ещё жилье!»

– Берди мне ключ дала. Сказала, что я могу тут осмотреться.

– Не могла она дать вам ключ!

– А вот и дала! – Незнакомка выуживает ключ из кармана обтягивающих шорт и вертит им перед моим носом. Я зажмуриваюсь, представляя, как поджариваю мисс Берди на медленном огне. – Я Вера из Флориды. Погостить к Берди на несколько деньков приехала.

Теперь я вспоминаю. Делберт – младший сын Берди; тот самый, которого она три года не видела и от которого ни звонка, ни весточки не получала. Не помню точно, именно Веру ли Берди называла шлюхой, но внешний вид стоящей передо мной дамы вполне соответствует этому прозвищу. Ей под пятьдесят, кожа у неё бронзовая и задубевшая, как и подобает истой любительнице нежиться под флоридским солнышком. Оранжевые губы полыхают посреди узкого нагловатого лица. Руки иссохшие. Из-под туго облегающих шорт торчат морщинистые и тонкие, как паучьи лапки, но изумительно загорелые конечности. Омерзительные желтые сандалии.

– Вы не имеете права здесь находиться, – выговариваю я, пытаясь взять себя в руки.

– Да ладно тебе. – Вера проходит мимо меня, и в ноздри шибает аромат дешевых духов с примесью кокосового масла. – Берди хочет с тобой потолковать, – добавляет она, выходя. И я слышу, как шлепают по ступенькам лестницы её сандалии.

Мисс Берди со скрещенными на груди руками восседает на софе и, позабыв обо всем на свете, таращится в телевизор, где гоняют очередную «мыльную оперу» для слабоумных. Вера роется в холодильнике. За столом ещё одно опаленное солнцем создание, здоровенный обрюзгший мужик с химически завитой, скверно выкрашенной шевелюрой и седыми, похожими на бараньи ляжки, бакенбардами в стиле Элвиса Пресли. Очки в золоченой оправе. Золотые браслеты на обоих запястьях. Вылитый сутенер.