Собачий Рай

В этот момент с улицы донесся нарастающий тяжелый гул. Гордеев ткнул пальцем в сторону окна.

— Готовься, — сказал он физкультурнику. — Это за тобой.

Тот засучил ногами по полу, стараясь уползти еще дальше, в темноту.

— Если ты… — забормотал он. — Если хоть слово скажешь им. Я тебя… Тебе… Я тебе шею сверну! И ты, — он повернулся к «роговой оправе». — Ты тоже. Слышишь? Из-под земли достану! Если… хоть слово вякнете кому!.. Давайте договоримся. Я уйду, и все. И вы меня больше не увидите, — панической скороговоркой выпаливал он. — А? Ладно? И все. И как будто ничего не было. Иначе, смотрите… Если выдадите, я вас обоих. И щенков этих. Мне терять нечего будет тада…

Рокот все нарастал, приближался, пока не заполнил собой весь мир, заглушив даже вой сирены. Гордеев подошел к окну. Это был армейский БТР. Сверху, на броне, сидели двое — офицер и солдат. Офицер был одет в полевую форму, толстую куртку и фуражку. На солдате красовались каска и бронежилет.

Посреди двора на асфальте высветились желтые прямоугольники, и в них отплясывали две тени — очкарика и Людочки. Они махали руками, призывая на помощь.

При появлении бронемашины собаки вскочили, залаяли остервенело. Лай их был мгновенно подхвачен десятками псов. Он несся со всех сторон. Солдатик закрутился, озираясь. Страшновато ему было, видать. Гордеев его понимал. Офицер наклонился к самой башне, прокричал что-то.

БТР остановился посреди дороги, развернулся всем корпусом. Пулеметная башня порскнула из стороны в сторону, опуская ствол. Собаки тотчас откатились к деревьям, растворившись в густеющих сумерках.

Гордеев озадаченно хмыкнул. Они знали, какую опасность представляет пулемет? Причем не просто пулемет, а пулемет, установленный в башне бронемашины? Откуда?

Офицер вскинул автомат, пустил короткую очередь по кустам, просто чтобы отпугнуть свору. БТР рванул вперед, набирая скорость. Навис над забором, сминая его скошенным передком. Опорный столб и два звена с натужным стоном подломились, согнулись дугой. БТР взобрался на них, словно могучий зверь, расплющив мощными колесами. Вполз во двор, развернулся у крыльца. Офицер и солдат спрыгнули с брони, взбежали по ступеням.

Гордеев заторопился открыть дверь. Для них все уже закончилось. Через пару минут они будут в безопасности.

— Только вякни! — крикнул ему в спину физкультурник. — Я тут всех положу!

Гордеев скинул запорную щеколду, приоткрыл створку, впуская офицера и солдата в фойе.

— Как хорошо, что вы приехали, — сказал он.

— Здравия желаю, — автоматически бросил офицер.

Это оказался капитан. Невысокий, рыжеусый, с лицом, изъеденным оспинами, с рыжими же глазами, безразличными, но с хитринкой. В речи его различался акцент, с каким обычно разговаривают выходцы из Казахстана. Солдатик — совсем зеленый мальчишка — озирался не без любопытства. Тощая мальчишеская шея, покрытая цыпками и серым налетом въевшейся грязи, болталась в воротнике, как спичка в пустом коробке.

— Давно сидите? — спросил капитан деловито, входя в фойе.

— Часов пять, — ответил Гордеев. — То есть, я пять, а остальные с утра. Товарищ капитан, здесь дети. На втором этаже.

Капитан смерил его взглядом. Не так уж часто ему встречались гражданские, разбирающиеся в воинских званиях.

— Много? — спросил он.

— Два класса, человек по двадцать. И еще трое взрослых.

— Всем в одну машину не войти. Придется пару ходок сделать. Разобьем всех на две группы и… — Капитан остановился рядом с телом дородной, спросил, мрачнея: — Что с женщиной?

Гордеев оглянулся на бледного, напряженного физкультурника.

— Приступ. Упала, ударилась головой…

— А лекарств, что, никаких не нашлось, приступ снять? Здесь же вроде медпункт есть? — без большой приязни поинтересовался капитан.

— Увы, — Гордеев развел руками.

— Понятно, — офицер вздохнул, мол, гражданские, что с них взять. — Ладно, пойдемте, посмотрим ваших детей. Подумаем, как нам их разместить. Человек сорок, говорите?

— Наверное, надо кому-то остаться тут, — торопливо сказал Гордеев. — На всякий случай. Во-первых, собаки могут с улицы полезть. — Физкультурник стрельнул в него ненавидящим взглядом. — Во-вторых, тут еще свора заперта небольшая, на второй лестнице.

— Ну, тех, что с улицы, мои бойцы встретят, — капитан кивнул в сторону дверей, — пулеметом. А с этими… — Он подозвал худенького бойца. — Стой здесь, если вдруг из той двери попрут, стреляй. Усек, боец?

— Так точно, т-арищ каптан, — ответил тот.

— А что за руку держитесь? — переключился на Гордеева офицер. — Ушибли, что ли?

— Похоже, сломал. Или трещина.

Они прошли на лестницу. Физкультурник смотрел им вслед, повернулся к солдату:

— А в бэтээре много народу?

— Кого? Наших? — откликнулся тот. — Двое.

— Дети все не влезут, значит?

— Не, — убежденно покачал головой солдат. — Человек пятнадцать разместим. И то… Ну, троих взрослых еще можно взять. Одного внутрь и двоих — на броню. По-любому, придется два раза ехать. Но мы в следующий раз грузовик возьмем. Проще будет. Заодно пройдем тут по дворам, насчет жителей. Да вы не волнуйтесь, здесь недалеко. Я с вами, наверное, пока останусь, на всякий случай, а они быстро обернутся.

— А что, это только в нашем районе или по всей Москве так? — уточнил физкультурник, роясь в кармане и доставая пачку «ЛД».

— Да я точно не знаю. Вроде по всему городу, — солдат стрельнул жадным взглядом на пачку.

— Закуришь? — Физкультурник протянул ему сигареты.

— Спасибо, если можно.

— Бери. Да бери всю, не тушуйся. Только у меня огоньку нет. Зажигалку посеял где-то.

— Да у меня есть.

Солдатик передвинул автомат на спину, порылся в кармане бесформенных пятнистых штанов, выудил пластиковую прозрачную зажигалку. Чиркнул колесиком. Рыжие всполохи метнулись по стенам. Восковое лицо дородной исказилось, принялось гримасничать, корчить рожи. Казалось, она сейчас замычит: «Мне надо домой», вскочит легко и двинется на них. Она определенно была еще живой. Физкультурник сглотнул.

— Я ведь… — Он подступил, сложил ладони лодочкой, а сам все косил испуганным глазом. — Не курил уже часов пять.

Как тут все началось…

Пыхнул сигаретой, раскуривая. Красный огонек выхватил из совсем уже сгустившейся темноты его лицо с сигаретным лихорадочным румянцем на щеках и вампирическим огнем в глубине широких зрачков.

Солдатик тоже прикурил, разогнал худенькой, музыкантской ладошкой лезущий в глаза дым.

Физкультурник, опасливо косясь на лежащую посреди фойе женщину, сказал, таинственно понижая голос:

— Вот, слушай, чего спросить-то хотел.

Понимая, что речь пойдет о чем-то важном, а может, даже и секретном, солдат наклонился ближе. Оглянулся инстинктивно, проверяя, не стоит ли кто за спиной, — доведенная до автоматизма, стойкая, как оловянный солдатик, привычка, выработанная тремя поколениями и накрепко прописанная в генах.

Физкультурник схватился за автомат, потянул. Солдат даже не понял, что происходит. Глаза его округлились от удивления. Он потянул оружие к себе, забормотав:

— Вы чего? Чего вы?

Физкультурнику вдруг стало страшно. Он понял, что если и была у него какая-то дорога назад, то теперь и ее нет. Все. Приплыли. Впереди только постоянный страх ожидания неминуемой смерти.

— Пустите, — сказал дрожащим голосом паренек, продолжая тянуть автомат. — Да пустите, вам говорят.

Еще секунда, и он выстрелил бы. Точно выстрелил. И прибежал бы со второго этажа капитан. И эти двое, с улицы. Его схватили бы. Убить не убили бы, конечно, хотя, может, оно было бы и к лучшему. А в тюрьму… Нет, он не хотел тюрьмы. Вот чего он боялся больше смерти — так это тюрьмы. Он там не сможет. Нет. Ему нужно было избежать тюрьмы любой ценой. Любой. Физкультурник дернул автомат на себя. Худенького солдатика болтануло следом. Он не удержался на ногах, почти влип в могучую грудину. И физкультурник обнял его одной рукой, второй прижимая к себе голову в большой аляповатой каске. Так крепко, как только мог.