Белая дорога (др. перевод)

— Мобли ее забрал, — рассказал Поведа. — На огонь сходился народ, пора было сматывать удочки. Папаша у Лэндрона был в Чарльстоне могильщиком. Как раз накануне он вырыл могилу на «Магнолии», так что Лэндрон с Эллиотом ее туда скинули, присыпали сверху землей, утоптали. А назавтра сверху положили жмура. Он в роду был последним, так что никто на том участке больше рыть не собирался, — Поведа сглотнул. — По крайней мере, пока на могиле не нашли самого Лэндрона.

— А Мелия? — спросил я.

— Сгорела заживо. В том костре невозможно было выжить.

— И никто об этом не узнал? Вы больше никому не рассказывали?

Он покачал головой.

— Все осталось между нами. Девушек потом искали, но так и не нашли. Да и нечего было искать: дожди все смыли.

Известным осталось лишь то, что сестры Джонс бесследно исчезли с лица земли.

— Но кто-то все же прознал, — заключил Поведа. — Кто-то заставляет нас расплачиваться. Убита Мариэн, покончил с собой Джеймс. Грейди перерезали горло. Убит Мобли, за ним Эллиот. Кто-то нас поочередно отлавливает и карает. Следующий я. Потому и привожу в порядок свои делишки. — Он улыбнулся. — Все завещаю на благотворительность. Как вы думаете, хорошее это дело? Я думаю, что да, хорошее.

— Вы могли бы пойти в полицию. Рассказать о том, что сделали.

— Нет, этого точно не надо. Лучше просто дождусь своей участи.

— В полицию могу обратиться я.

Он пожал плечами.

— Можете, но я скажу, что вы все выдумали. Адвокат вызволит меня за пару часов, если только я вообще попаду под стражу. И я опять буду дожидаться конца здесь.

Я встал.

— Иисус меня простит, — нахохлившись, сказал Поведа. — Он всем прощает. Разве нет?

В его глазах что-то блеснуло — последний отсвет вменяемости, скрывшийся во мгле безумия.

— Не знаю, — сказал я. — Не знаю, наберется ли во вселенной столько милосердия.

И ушел.

Конгари. Череда недавних смертей. Связь между Эллиотом и Атисом Джонсом. Т-образное распятие в груди Лэндрона Мобли и уменьшенная его копия на шее человека с поврежденными глазами.

Терей. Надо разыскать Терея.

Все так же сидел на крыльце меблирашки старик, покуривая трубку и глядя на поток транспорта. Я спросил у него номер комнаты Терея.

— Номер-то восемь, — ответил он на мой вопрос, — да только его там нету.

— Дед, — воскликнул я, — ты для меня просто символ неудачи! Как ни прихожу, Терея нет, а ты занимаешь почем зря место на крыльце.

— Думал, ты будешь рад видеть знакомое лицо.

— Да, но только Терея.

Я миновал его и пошел вверх по лестнице. Старик смотрел мне вслед.

Я постучал в дверь с восьмеркой, но никто не ответил. Из дверей по соседству наперебой кричали приемники, а ковер и стены коридора пропахли кухонным чадом. Я взялся за ручку и повернул; дверь открылась легко, явив взгляду незаправленную односпальную кровать, убогую тахту и газовую плиту в углу. Между плитой и кроватью едва хватало места, чтобы мог протиснуться к чумазому оконцу худой человек. Слева от меня находился туалет со стойкой душа, все достаточно чистое. В общем, комната хоть и голая, но не запущенная. Терей как мог здесь обустроился: вон на леске карниза новые занавески, а на стене дешевенькая репродукция, розы в вазе. Не было ни радио, ни телевизора, ни книг. Сорванный с кровати матрас валялся в углу, одежда была разбросана по комнате, но кто бы ни устроил кавардак, он вряд ли нашел то, чего искал. Какими бы ценностями ни обладал Терей, он хранил их в другом месте, в своем подлинном доме.

Я уже собирался уходить, когда дверь у меня за спиной открылась. Повернувшись, я увидел большого мясистого афроамериканца в цветастой рубахе. Он стоял в дверном проеме, держа в одной руке сигарету, а в другой бейсбольную биту. За спиной у него виднелся старикан с трубочкой.

— Чем-нибудь помочь? — угрожающе спросил мужик с битой.

— Вы, наверно, старший по дому?

— Я хозяин. А вот вы нарушитель.

— Я тут кое-кого искал.

— Его здесь нет, а у тебя нет права самовольно сюда проникать.

— Я частный детектив. Меня звать…

— Как тебя звать, мне абсолютно по боку. Убирайся отсюда, пока я не прибег к вынужденной самообороне в ходе несанкционированного проникновения!

— Несанкционированное проникновение, — ехидным попугаем хихикнул у него за спиной старикан. — Обхезаться. — Он весело крутнул головой и пустил из трубки клуб дыма.

Я подошел к двери; мужик с битой чуть потеснился, пропуская. Он по-прежнему загромождал почти весь проход; мне пришлось сделать глубокий выдох, чтобы протиснуться. Мужик пах очистителем для труб и дешевым дезодорантом.

— Можно вас кое о чем спросить? — спросил я, выбравшись к лестнице.

— Ну?

— Почему эта дверь была не заперта?

Лицо у мужика озадаченно сморщилось.

— Как, а разве не ты ее открыл?

— Нет, она была уже открыта, и кто-то успел здесь пошариться.

Владелец повернулся к старикану:

— Кто-нибудь еще здесь спрашивал Терея?

— Нет, сэр, только этот вот мужчина.

— Послушайте, я никому здесь не желаю неприятностей, — продолжал я. — Мне просто надо поговорить с Тереем. Когда вы в последний раз его видели?

— Несколько дней тому назад, — без особой охоты ответил хозяин. — Часов около восьми, после того как он вернулся с работы. Терей был с каким-то свертком, сказал, что на пару дней уезжает.

— А дверь тогда была на замке?

— Он на моих глазах ее запер.

То есть кто-то зашел в здание уже после смерти Атиса Джонса и проделал, возможно, то же, что сейчас я: проник в жилье в попытке найти или самого Терея, или что-то с ним связанное.

— Спасибо, — кивнул я.

— Да не за что.

— Несанкционированное проникновение, — повторил старый курилка. — Не, правда обхезаться.

К моменту моего прибытия в «Лап-ланде» уже кучковались вечерние извращенцы, среди которых пожилой дяденька в рваной рубашке, потирающий вверх-вниз пивную бутылку с намеком, что он тут уже истосковался в одиночестве, а женщины пока лишь грезятся, и парень за тридцать, в неряшливом деловом костюме с галстуком на отлете и пустой водочной стопкой на столике. Возле ног у него сиротливо притулился пустой распахнутый кейс, очевидно, выпал из рук. Интересно, когда бизнесмен наберется храбрости сказать жене, что потерял работу и последние дни проводит в созерцании стриптизерш в кабаках да фильмов на уцененных дневных сеансах; что гладить для него рубашки теперь необязательно, потому что, черт возьми, в них некуда больше ходить. И даже вставать по утрам против воли уже не нужно, а если ты, блин, имеешь что-то против, то смотри шевелись быстрей, а то как бы дверь не шарахнула по заднице.

Лорелей я застал сидящей у стойки в ожидании очереди танцевать. Радости при виде меня она не выразила, ну да я к такому привык. Бармен вышел было мне наперехват, но я упреждающе поднял палец:

— Я Паркер. Если есть проблемы, звони Вилли. А иначе отлезь.

Он отлез.

— Скучновато перед вечером, — сказал я Лорелей.

— Оно всегда так, — отозвалась она, демонстративно отворачиваясь: мол, разговаривать с тобой нет настроения. Да и немудрено: в прошлый раз босс наверняка сделал нахлобучку за словоохотливость, и теперь ей не хотелось повторить ошибку. — Эти лохи дают только мелочь, четвертаки у них и те канадские.

— Что ж, значит, будешь танцевать из любви к искусству.

Лорелей, покачав головой, кинула на меня через плечо не очень приязненный взгляд.

— Думаешь, ты прикольный? Или даже обаятельный? Я вот что скажу: ничего этого в тебе нет. Таких, как ты, я здесь вижу каждый вечер, и всяк сует мне между ягодицами доллар. Они-то небось думают, что все из себя такие-разэтакие, а я им в подметки не гожусь; может, даже грезят, что я на кого-нибудь из них западу и даже денег не потребую, а утащу его к себе и затрахаю до умопомрачения. Но этому не бывать, и уж если я им не даю за бесплатно, то тебе не дам и подавно, а если ты чего-то от меня хочешь, то предъяви зелень.