Вирусный маркетинг

— Дарман — подонок, которого интересовали только выгодные исследования, затрагивавшие его специализацию… В ту пору я попытался объединиться против него кое с кем из коллег, но мой научный руководитель намекнул, что если я хочу защитить диссертацию, мне лучше заткнуться… и я предпочел забыть об Иве Дармане.

Ногти Иезавели впиваются сильнее, почти невыносимо больно.

— Что было дальше, мы знаем…

— Мне искренне жаль, Иезавель.

— Чего?

Повернув голову, она вызывающе смотрит на него.

— Того, что моя жизнь была лишь серией извращенных опытов? Или тебе стыдно, что ты поступил как трус, спасая собственную карьеру?

— Я…

Натан не находит, чем ее утешить.

— Не знаю, откуда, но Питеру было известно о твоей ненависти к Дарману… Поэтому он и отправил нас с Лоиком на твои лекции.

— Это довольно странно, раз уж Дарман на него работал.

— Питер — маньяк, перфекционист. Думаю, он хотел оценить пределы своей теории… или даже найти средство давления на Дармана. От него можно ожидать чего угодно.

— Только что-то не вяжется…

— Почему это?

— Знаешь, на самом деле любопытно было бы выяснить, не Дарман ли манипулировал твоим отцом…

Иезавель резко отдергивает руку. Натан сбрасывает газ и поворачивается к ней.

«Питер Дахан правил не всем».

Господство — это иллюзия.

— А может, проще всего предположить, что они работали вместе.

— Младенцы…

— …в надежном месте, у создателя.

Адлерсхоф промерз насквозь. Стекла «Мерседеса» покрыты инеем, я жду, пока Натан разведает, где находится лаборатория Дармана. Передо мной величественная лестница, ведущая в центр Эрвина Шрёдингера, больше двух часов я вглядываюсь в нее, надеясь, что Натан появится с минуты на минуту. Холод не властен надо мной уже долгие годы, однако мне кажется, что этой зимой чувствительность совсем пропала.

Вирус укореняется все глубже.

Боюсь оставаться в одиночестве.

Скоро он полностью подчинит нервную систему. Удовольствие от секса станет смутным воспоминанием. Один из виновных находится сейчас где-то в стенах этого здания.

Раздвоение личности.

Предположение Натана, столь уверенного в себе. Оно в точности сходится с поведением Питера. Его навязчивое отцовское чувство, длительные отлучки, страх, когда ей приходило время рожать, но главное — умышленное молчание о прошлом и знакомствах. Неожиданный переезд в Восточную Германию, переклички с Натаном и его работами, перевод младенцев в другое место четыре месяца назад. Как бы я ни старалась, не могу вспомнить, чтобы Питер когда-нибудь был ученым, в отличие от большинства его сообщников. Никогда не давал сложных пояснительных схем.

Жажда власти, жестокость в каждом действии.

Шел по стопам Ива Дармана.

Пытаясь скрыть свое неведение.

Скрыть существование того, кто умнее.

И безумнее.

Борьба посредственностей, прислуживающих лабораторной крысе. Как ему удалось так долго скрывать от меня существование профессора Дармана? Как я могла быть так слепа?

Всемогущих людей нет, и Сахар такой же, как все.

Человек-в-черном — за спиной человека-в-сером.

Абсолютной власти не существует.

Тело женщины, душа ребенка.

Наивная, потому что всегда была в изоляции, в коконе, женщина — по воле тяжелых обстоятельств.

Положить этому конец.

Лелеять мысль о самоубийстве, словно проводя пальцем по лезвию острого меча. Верное решение, Натан поймет.

Уничтожить младенцев, а потом покончить со всем этим лицемерием.

Приглушенный хруст справа. Инстинктивно поворачиваю голову, но успеваю только зажмуриться, что-то темное обрушивается на дверцу машины и резко распахивает ее. В кабину врывается ветер, чья-то сильная рука хватает меня за плечо и кидает на землю.

Самозарядный пистолет!

В багажнике, под сумкой.

Слишком поздно.

Чувствую у виска ствол большого калибра, чье-то колено упирается в позвоночник, а возле уха раздается до боли знакомый голос.

— Тебе привет от папочки, Иезавель.

Ночной дежурный настоял на том, чтобы сверить данные Натана с центральной картотекой гостей, прежде чем разрешить ему войти в здание. Через полтора часа поисков он наконец-то обнаружил фотографию Натана, а также список лекций, прочитанных им здесь восемь лет назад. Еще двадцать минут понадобилось на то, чтобы выписать пропуска на имя Натана Сёкса и его помощницы Лоры Дахан, и только после этого Натан смог вернуться за Иезавелью к машине.

«Мерседес» пуст.

«Куда она могла деться?»

Оружие по-прежнему в багажнике.

Свободный электрон.

Натан ждет десять минут, потом решает оставить в машине записку и идти в центр в одиночку.

Оружие в багажнике. Он пожимает плечами.

«Я даже пользоваться им не умею».

Он захлопывает дверцу машины и во второй раз за эту ночь поднимается по лестнице, ведущей в центр Шрёдингера. В кампусе по-прежнему ни души. На часах 4.35.

Меньше чем через три часа тут будет полно народа. Иезавель и Натан окажутся в безопасности.

На посту дежурного никого.

Может, ей все-таки удалось войти?

Беспокойство.

Главный вход открыт. Четверть часа назад он был заперт.

«Почему ты не дождалась меня?»

Большая аудитория. Шаги отдаются эхом, как в соборе. Дверь, первый коридор, вторая дверь, лестница. Из освещения только пара дежурных лампочек. Тишина. Никаких следов Иезавели, хочется развернуться и отправиться обратно к машине, ждать ее.

Смутная тревога.

Лабиринт из узких коридоров и прямых углов и, наконец, ведущая вниз лестница.

Табличка: «Институт Ива Дармана».

Натан прислушивается к окружающему безмолвию. Осторожно толкает створку двери. Скрипят плохо смазанные петли, зловещий скрежет. Полумрак. Дверь захлопывается с резким стуком. Гул работающего двигателя, тихий, едва уловимый. Натан, потерявший ориентацию в темноте, поворачивает голову влево. Через пару минут он начинает различать очертания мебели, предметов.

Чье-то присутствие.

По спине пробегают мурашки. Он на цыпочках идет на шум двигателя. Дверь, он берется за ручку, немного успокоившись. Сзади слышится шорох ткани.

— Иезавель…

Громче.

— Иезавель?

Натан отпускает ручку, решив вернуться назад, но его вдруг останавливает нечто цилиндрическое, упершееся в спину. Над ухом раздается приглушенный бас Тексье:

— Открывай дверь и иди вперед, только тихо.

— Где…

Сильный удар по голове.

— Я скажу, когда можно раскрывать рот… Пошевеливайся!

Они попадают во вторую комнату, залитую слабым желтым светом.

— Приятно наконец-то снова с вами встретиться…

Зловещая усмешка.

«Вы?»

…Иезавель.

Попались.

«Мы знали, что так будет».

Это и не могло кончиться по-другому.

Тексье указывает Натану на третью дверь справа, за ней обнаруживается очередная лестница, которая приводит их в плохо освещенный подземный блок — ряд белых комнат, разделенных стеклянными перегородками. В одной из комнат, спиной к ним, стоит пожилой мужчина. У его ног скорчилась Иезавель. Она без сознания.

Натан бросается к ней, но Тексье хватает его раньше, чем он успевает переступить порог.

— Что вы с ней сделали?

«Она мертва?»

Он поднимает голову. Перед ним профессор Ив Дарман. Круги под глазами, морщинистое, изрытое оспой лицо, расширенные зрачки, но в них все тот же, столь свойственный ему нездоровый блеск. Руки в хирургических резиновых перчатках.

Он улыбается.

Вступление к научному ужастику.

«Мое предположение подтвердилось».

Натан чувствует укол только в тот момент, когда иглу уже вынимают из шеи.

Туман рассеивается. Один ремень, второй. С него сняли часть одежды. Правая рука пристегнута, левая тоже. В вены против воли вливают прохладную жидкость. Едва заметное ощущение, смешанное с наполняющим комнату теплом. Натан пытается разглядеть, что его окружает.