По ту сторону волков

— Дойду, в свой черед. Спросить у вас хочу одну вещь. Вы местных сумасшедших, всех этих убогоньких да блаженных, знаете?

— В общем, да. Надзор за ними тоже входит в мои обязанности.

— Есть среди них лысый такой высокий мужик, все время босиком ходит и закутан во что-то волосатое, то ли сам шерстью порос? И глаза еще у него такие… пропадающие.

Врач ухмыльнулся.

— Знаю я, похоже, о ком вы говорите. Расскажу вам о нем, после вашей истории.

— Слава Богу, одной загадкой меньше будет, — заметил я. — Курить у вас можно?

— Можно. Можете и меня папироской угостить.

Мы закурили, и я рассказал ему, как выследил воющую тень в кустарниках, как после удачного выстрела гнался за ней и как преследуемый каким-то образом меня надул.

— Так что, — закончил я, — если обратится к вам кто-нибудь с пулевым ранением, сразу дайте знать мне. Хорошо, если бы пуля в нем застряла. Мы тогда сразу определили бы, моя она или нет.

— Лишь бы самолечением не занялся, — сказал врач, разливая еще по одной. — За вашу охоту на оборотня! Будем надеяться, вы подстрелили того, кого надо.

— И еще один вопрос, — сказал я. — Вы осматривали всех жертв или предполагаемых жертв оборотня. Они действительно были так изуродованы? И что вы сами об этом думаете? Все это настолько нелепо… Никак не могу себя убедить, что действительно гибли настоящие люди — если понимаете, о чем я. Развейте мои сомнения.

— А были ли убийства? — проговорил врач с интонацией, явно показывавшей, что он что-то цитировал полуиронически. — Да, были. И жертвы были. Я писал официальные заключения по каждому случаю. Не всегда мои заключения соответствовали истине.

— Стрелочник? Мой предшественник?

— Да.

— Но почему официально про их смерть сообщалось совсем другое?

— А вам не понятно? На нас крепко цыкнули, что никакого оборотня не существует и чтобы мы башку на плечах имели и не сеяли панику среди местного населения. Нам практически дали приказ указывать в заключении любые другие причины смерти.

— Насколько я понял, его, по вашей версии, пырнули ножом при попытке задержания грабителей на складах. Откуда взялась эта версия? Вы ее наобум бухнули или были под ней какие-то основания?

— Основания были. Во-первых, нашли его труп возле складов. Возле тех, что тянутся вдоль Первого Малопрудного спуска. Он валялся возле самой двери одного из них, и впечатление было такое, будто он пытался то ли препятствовать кому-то туда проникнуть, то ли пытался перехватить вылезающего наружу. В одном месте доски были сильно перекорежены и легко поддавались, пропуская внутрь. Во-вторых, смерть его была явно насильственной. Голова почти отделена от тела, у раны рваные края. Такие края бывают, когда убивают напильником. Вот только напильником голову таким манером не отрежешь.

— Кого-нибудь обвинили в его убийстве?

— Разве в деле этого нет?

— Самого дела нет. Некому было его составить, раз он мертв.

— Да, наверное, все бумаги энкеведешник с собой забрал, — кивнул врач, — свалили все это на Сеньку Кривого. Его банда любит по складам шуровать, и ребятки у него отчаянные. Ему, знаете, одним убийством больше навесить, одним меньше — роли уже не играет. Такой хвост за ним тянется, что его, наверное, и живьем брать не будут. Пристрелят сразу же, как особо опасного.

— Готовилась какая-то акция по ликвидации его банды?

— Энкеведешник об этом упоминал, — ответил врач. — Но я его понял так, что это еще только планируется, на будущее. А пока на наш район рукой махнули. Похлеще забот хватает.

— Удивляет меня, что на наш район рукой махнули, — поделился я своим недоумением. — У нас и угля завались, и склады забиты ценными вещами — и трофейными германскими, и американскими, пришедшими по всяким лендлизам. Казалось бы, какому району в первую очередь внимание надобно, как не нашему? Где еще такое скопище материальных ценностей? Так нет вам, шпана у нас вольнее ветра в чистом поле гуляет, оборотни какие-то рыскают, люди забыли, похоже, как закон выглядит. Странно.

— Я об этом не думал, — признался врач. — Воспринимал как данность. Ну, есть склады — и есть, понимаете… Как не думаешь, что у тебя есть стул или форточка, принадлежность места, и все… Да, странное разгильдяйство, если вдуматься… Словно нарочно все это оставлено на разграбление. Послушайте, он ближе наклонился ко мне и понизил голос, — а может, тут вредительством попахивает? А? Диверсия, понимаете, утаивание товаров от народа, чтоб недовольство вызвать. И с этой же целью убраны предохранительные органы. Он так и сказал: «предохранительные», видно, оговорился в запале. — Чтобы волю всякому темному элементу дать.

— Кем? — спросил я.

— Что «кем»? — недопонял он сначала.

— Кем убраны, если так? Ведь убрать их, оставив единственного милиционера на весь район, без военной комендатуры, без охраны железнодорожной, мог только человек, который власть имеет отдавать приказы. Схватываете?

— Схватываю. — Врач что-то взвесил в уме. — Да, тут ошибки допустить нельзя. Сам еще погоришь, если не в того пальцем ткнешь. Нет, имен называть не стану. Но если подозрения у меня будут, поделюсь с вами.

— Поделитесь обязательно, — поддержал я его инициативу. — Теперь о еще одном погибшем, о том неизвестном, который искал работу на конезаводе. Ведь вы и его осматривали?

— Да. Убит тем же способом, что и остальные жертвы оборотня.

— И ничего необычного?

— В каком смысле?

— В деле указано, что одет он был прилично и совсем не выглядел голодающим. Словом, это ухоженный мужичонка был. Зачем ухоженному мужичонке — с профессией, наверное, квалифицированному, во всяком случае, привыкшему к хорошей и сытной городской жизни — искать работу в глуши, без толкового жилья, почти без жратвы, и за которую копейки платят? Действительно ли он выглядел вполне обеспеченным?

— Ну да, то, что от него осталось. Тело упитанное, одежда свежая… Вскрытие показало, кстати, что в день смерти он завтракал кофе — настоящим кофе, в смысле — и ветчиной. Представляете себе? Это же какого ранга спецпаек надо иметь, чтобы такими продуктами каждый день завтракать?

— А может, — предположил я, — он был из бандитов? Разведчиком банды, заинтересовавшейся конезаводом? Бандиты без всяких спецпайков могут жрать досыта, если перед этим грабанут продовольственный склад.

— Нет, — твердо сказал врач. — На бандита погибший был совсем не похож. И на доходягу тоже. Скорей можно было принять его за чиновника, заехавшего в район по служебным делам, за ревизора какого-нибудь негласного, чем за уголовника или за человека, ищущего работу. Но документов при нем не было, и личность его мы установить не смогли. Больше я ничего вам не могу рассказать.

— Ладно, — махнул я рукой. — Интересная история с этим мужиком, вот только зацепиться в ней не за что. Будем танцевать от того, что есть. С утра нам надо будет оглядеть кровавый след. Может, вы со своей врачебной точки зрения что-нибудь усмотрите, чего я не могу. Знать бы, кто ранен, зверь или человек… Да, а теперь об этом чудище юродивом. Вы действительно знаете, кого я имею в виду?

— Уверен на сто процентов, — проговорил врач. — Странно только, что он отправился шастать по округе. До этого он вообще из закутка не выходил, словно боялся чего-то. Мы за ним не особенно следили, потому что он безвредный. Думали его сначала приспособить к дровам, но он даже работать толком не умеет. Ни пилить, ни складывать поленницу, ни печку топить. А, чего там долго говорить, пойдемте. — Он встал и слегка поежился. — Пригрелся я и разморился чуток после спирта, неохота на улицу вылезать. Но ладно, заодно и вас провожу. А там — утро вечера мудренее.

Врач накинул пальто и шапку, и мы прошли двориком к больничной пристройке, этакому сарайчику, прилепившемуся к двухэтажному зданьицу. Он толкнул дверь сарайчика — та открылась со скрипом, включил фонарик и посветил внутрь.

— Вот, смотрите, — сказал врач. — Этот?

В сарайчике на куче грязной соломы спало то самое страшилище, которое я встретил на железнодорожных путях. Босоногий; одежда его, как мог я теперь разглядеть, была ошметками всяких полушубков, сметанных вместе на живую нитку, да еще какие-то брюки, оборванные по колено, были на него напялены, видно, чтобы стыд его прикрыть. Рядом с ним стояли две мисочки — с водой и какой-то похлебкой.