Невидимка. Идеальные убийства

— Думаю, что не будет.

— А почему не будет?

— Ну, во-первых, я не уверен, что состояние тела позволяет провести аутопсию. Да и зачем ее проводить? Начальник пожарной охраны говорит, что нет никаких признаков насильственной смерти. У нас нет оснований полагать, что кто-то мог захотеть причинить ей вред. Нет у нас и никаких подтверждений того, что кто-то пытался это сделать.

— Так аутопсия для того и делается, лейтенант, чтобы найти такие подтверждения.

Пауза. Из устройства громкой связи — ни звука. Как будто лейтенант уже положил трубку. Может, и в самом деле положил. Полицейские не любят, когда их поучают относительно их работы, а особенно если это делают сотрудники ФБР.

— Я знаю, зачем проводят аутопсию, госпожа Докери, но ее проводят не каждый раз в случае смерти. По утверждению экспертов, в данном конкретном случае нет ничего подозрительного…

— А у вас ведь имеется специальная группа, занимающаяся расследованием поджогов, не так ли? — спрашиваю я. — Вы можете передать данное дело этой группе?

— У нас в округе есть такая группа, это верно, мэм, но мы не передаем каждое дело о пожаре этой группе, иначе у нее не осталось бы времени на то, чтобы заниматься расследованием реальных поджогов. Лучше скажите, есть ли у вас для меня какие-нибудь сведения о Джоэль Свэнсон, которые дали бы нам основания полагать, что ее смерть была насильственной?

— Я не знаю о Джоэль Свэнсон практически ничего, — признаюсь я.

— Ну, тогда, я полагаю, наш разговор закончен, мэм. У меня много работы.

— Я знаю, что у вас много работы, лейтенант, и я, конечно же, благодарна вам за то, что вы уделили мне время. Могу я попросить вас еще об одном одолжении?

Из трубки доносится вздох — достаточно громкий и долгий для того, чтобы я его услышала.

— Каком?

— Меня интересует ее спальня, — говорю я. — Что вы можете рассказать мне о том, как была устроена ее спальня?

11

Лейтенант Ресслер обещает прислать нужную мне информацию о спальне Джоэль Свэнсон так быстро, как только сможет. Возможно, это произойдет через десять минут, а возможно, и никогда. Мне, наверное, следовало бы разговаривать с ним поучтивее: обычно это способствует взаимопониманию и усиливает желание помочь. Однако меня уже начинают утомлять разговоры о пожарных, которые знают очень много о том, как тушить пожары, но ужасно мало о том, как те начинаются, и закрывают дело еще до того, как было проведено тщательное расследование. Если бы это был склад и ущерб от пожара составил бы миллионы долларов, они перетряхнули бы весь пепел и докопались бы до всех мелочей. Однако когда речь идет об относительно небольшом пожаре, причина которого для них очевидна, они считают для себя возможным завершить расследование еще до того, как оно было толком проведено.

Чувствуя, что мне нужно отдохнуть от компьютера, и не испытывая при этом ни малейшего желания съесть только что подогретый мною в микроволновке бутерброд, я начинаю мыть пол в кухне. Я, можно сказать, помешана на чистоте, и это, между прочим, было на руку агенту по продаже недвижимости: он был рад услышать, что я переезжаю в этот дом, после того как моя мамочка переехала во Флориду и выставила его на продажу. Ведь намного легче продать дом, который не пустует. Это было удобно и для меня тоже, когда меня отстранили от работы в ФБР. Моя квартира в Джорджтауне оказалась за пределами моих финансовых возможностей после того, как я перестала получать ежемесячную зарплату.

В общем, вот такая у меня жизнь: я живу сейчас в доме своей матери в Урбанне, штат Виргиния, в то время как моя мама наслаждается более солнечной погодой в Нейплсе. Я, оставшись без работы, сижу дома, да и личная жизнь у меня на нуле. И это в мои тридцать пять лет!

Помыв пол в кухне, я сажусь на корточки и вытягиваю руки вперед. Я чувствую себя уставшей и физически, и морально. Я возлагала надежды на Букса. Да, возлагала — приходится это признать. К нему прислушивается директор ФБР, и если хоть кто-то может поверить в меня, так это Букс. Но я не могу винить его за отказ мне помочь. У него есть все основания отреагировать именно так, как он отреагировал. Как раз это, пожалуй, и раздражает меня больше всего.

А чего мне следовало ожидать? Я разорвала отношения с ним за три месяца до свадьбы. Я, в общем-то, поступила по-дурацки и разбила сердце удивительному мужчине. Теперь, два года спустя, я неожиданно врываюсь в его жизнь и ожидаю, что он спросит «Как высоко?», когда я скажу «Подпрыгни!».

Итак, я снова вынуждена действовать в одиночку. Специальная группа в составе одной только Эмили Джин Докери собирает сведения самым что ни на есть дилетантским способом и звонит в различные регионы страны сотрудникам местных правоохранительных органов, большинство из которых думает, что я чокнутая.

И они, возможно, правы.

Слышится стук в дверь. По моей коже пробегают мурашки. У меня ведь здесь совсем немного знакомых и еще меньше друзей. А уже девятый час.

Оружия у меня, кстати, нет. Правда, у меня есть тряпка и ведро с водой. Я могу пригрозить непрошеному гостю, что замою его до смерти.

— Кто там? — кричу я из коридора.

Голос, который я слышу в ответ, мне очень даже знаком.

Я делаю выдох и открываю дверь.

Харрисон Букмен уже в другой рубашке, но в тех же самых голубых джинсах, в которых он был, когда я заходила к нему в книжный магазин. Под мышкой он держит, как будто это выполненные школьные домашние задания, стопку папок, которые я ему оставила.

— Он никогда не убивает по воскресеньям, — произносит он.

— Никогда.

Мы оба долго молчим.

— Тебе лучше запастись хорошим кофе, — говорит он.

— Я знаю.

— Ну конечно, теперь ты говоришь «я знаю».

Я улыбаюсь — уже второй раз на этой неделе.

12

Мы с Буксом идем по северо-западному участку Пенсильвания-авеню мимо того места, где когда-то находился ресторанчик «Д’Аккуа» — наше с ним место (если какое-либо место когда-либо было нашим). Здесь, попивая белое вино, мы выбирали себе на ужин что-нибудь из свежего улова, выставленного на ледяной витрине прямо в зале для посетителей, или же сидели на террасе и смотрели поверх фонтанов на Мемориал Военно-морских сил США. Еда в этом ресторанчике казалась нам обоим немного вычурной, но нас она устраивала. Так проходили наши свидания по пятницам вечером.

Но ситуация изменилась. Ресторанный бизнес резко пошел на убыль, такая же участь постигла и наши с Буксом отношения…

— Это происходит только потому, что ты — мужчина, — говорю я Буксу.

Букс, похоже, всерьез задумывается над моими словами, а затем кивает.

— Может, и поэтому, — соглашается он, хмурясь. — А может… — Он потирает подбородок с таким видом, как будто он Шерлок Холмс, ломающий голову над какой-то загадкой. — А может, потому, что некоторые люди в этом здании считают меня здравомыслящим, а тебя — нет.

Он щелкает пальцами, тем самым как бы подчеркивая, что именно это предположение ему кажется правильным.

— Нет, это все гендерный фактор. Все дело в том, что я — женщина.

— Женщина, которую не всегда можно назвать здравомыслящей.

— Букс, — говорю я, но тут он вдруг останавливается как раз возле здания ФБР.

— Это было нужно тебе, а не мне, — резко говорит он. — Я же сейчас пытаюсь добиться того, что тебе нужно. Почему ты не можешь просто радоваться этому, а не устраивать нудные разборки со всеми этими «что» да «почему»?

Ого! Чуть больше враждебности, чем я ожидала.

Он заходит в здание первым. Мы называем в вестибюле свои имена и фамилии. Было время, когда мы оба могли предъявить жетоны и сразу пройти вглубь здания. Теперь же мы стали для ФБР просто посетителями: Букс — намеренно, а я — помимо своей воли.

— Минуточку, — говорит женщина, находящаяся за стойкой дежурного администратора.

Букс заводит руки за спину. Именно такие мелкие детали зачастую вызывают поток воспоминаний. Он всегда держался подобным образом, когда находился на работе, всегда старался соблюдать формальности. Во время нашего общения наедине он запросто мог заставить меня смеяться до упаду, но, работая с ним в коллективе, можно было подумать, что он обычный серьезный агент — эдакий Джо Фрайди: [9] «Только факты, мэм». Я, бывало, пародировала его в более веселые, чем сейчас, дни: заводила руки за спину так, как это делал он, и начинала ходить как робот и говорить «да, мэм» и «нет, сэр».