Вирусный маркетинг

— Однако упорной работы над религиозной политикой в царстве Ахава было недостаточно. Иезавель знала, что царская власть выражается не только в религии. Выжечь на скоте клеймо веры полезно лишь тогда, когда владеешь территорией, а его можешь запереть в загоне и заявить о своем господстве над ним, понимаешь?

Я послушно кивнула.

— Царь также должен думать о том, как расширить владения, прилегающие к дворцу… Чтобы упрочить величие своей власти и бога в глазах народа, но главное… чтобы разрушить тесную связь сидонян с их предками. Прервать земную нить — значит сокрушить старые верования и убить прежних богов. Оборвать нить, соединяющую сынов с отцами. Установить новую иерархию и новые связи, более располагающие к культу Ваала. Иезавель должна была поддержать царя на этом пути, на который наставил его во сне сам Ваал. Ахав и его жена нуждались в символе: они решили начать расширение царских владений с Навуфея Изреелитянина, у которого по соседству была земля.

Чтобы подчеркнуть важность последующих слов, папа поднял вверх указательный палец.

— Навуфею принадлежал виноградник в Изрееле, возле дворца Ахава. Этот виноградник и стал символом для всех сидонян… [13] Согласно плану, обдуманному вместе с Иезавелью, Ахав явился к Навуфею без сопровождающих, оказав тем самым особую честь хозяину дома. Он сказал: «Отдай мне свой виноградник, он будет мне садом. Вместо него я дам тебе виноградник лучше этого, за городом, и еще дам тебе в благодарность много серебра, чтобы ты знал, что я справедлив». Услышав эти слова, Навуфей побагровел от гнева. Он ответил: «Да покарает меня Господь, если я отдам тебе наследство отцов моих! Ты оскорбляешь меня, предлагая взамен деньги и земли». И захлопнул дверь у Ахава перед носом. Тогда царь понял, что старые верования укоренены прочнее, чем он думал. Иезавель была права. «Сидоняне [14] принимают Ваала как моего бога, но сами лишь делают вид, будто молятся ему». Итак, отягощенный мрачными и тревожными мыслями, Ахав вернулся во дворец. Он лег на постель, скрестил руки и отказался от еды. Узнав об этом, Иезавель надела самое соблазнительное свое платье и вошла к нему: «Отчего ты не хочешь есть?» Он отвечал: «Навуфей Изреелитянин сказал мне точно то, что ты предсказывала, и я убит его словами». Иезавель была к этому готова. Она с нежностью обхватила руками лицо мужа и твердо сказала ему: «Ты царь! Ты властвуешь над землями израильскими! Встань с постели и ешь с аппетитом, я устрою так, чтобы Навуфей вернул принадлежащее тебе».

Произнеся это, папа вздрогнул.

— Рука Астарты направляла ее. Иезавель пошла в царские покои, написала письма, поставила под ними печать Ахава и послала их старейшинам и знатным людям, потрудившись выбрать тех, кто меньше всего ценил ее. Боясь, что царь разгневается в случае отказа, они исполнили то, что было приказано в письмах. В час общей молитвы они посадили Навуфея в первый ряд собрания, чтобы все могли видеть его. Два бродяги явились свидетельствовать против него, они кричали громко и ясно: «Ты предал царя и его бога!» Знатные люди велели вывести Навуфея и побить камнями. На другой день к Иезавели пришел посланник из Изрееля и объявил, что Навуфей мертв, сообразно воле царя: «В том месте, где пролилась его кровь, выросла черная трава. Вот она». Как только посланник удалился, Иезавель побежала к Ахаву и сказала: «Навуфей умер. Иди, отныне виноградник принадлежит тебе». Она умолчала о черной траве и скрыла в своих вещах то, что принес посланник из Изрееля.

Папа замолчал, но не шевелился. Я все еще не видела связи между его рассказом и собственной историей, а Иезавель все еще не была предана и убита. Через несколько мгновений он продолжил:

— На следующий день Иезавель втайне посадила черную траву в саду возле дворца. Трава тут же принялась, выросли длинные изогнутые стебли, которые Иезавель обрезала, выдергивала и сжигала, собирая золу в сосуд из обожженной глины. Этот черный пепел был символом гнева Ваал-Верифа и посредственности мужчин. Иезавель приписывала ему волшебные свойства… Через некоторое время после этого убийства близкие и друзья Навуфея, а также семьи тех, кого постигла та же участь, и тех, кто чувствовал, что и его черед близок, стали проклинать Ахава за его спиной. Прослышав о замыслах царской жены, кое-кто высказал и более конкретные угрозы. Ахав же вскоре после того умер от загадочной болезни, и Иезавель осталась одна пред лицом своих клеветников. Военачальник Ииуй, которого поддерживали солдаты и знатные люди, близкие к Навуфею и его семье, был поставлен на царство своими войсками после того, как убил сыновей Ахава, Иорама и Охозию.

Я не смогла удержаться и прервала его:

— А Иезавель, что стало с ней?

Не отвечая прямо на мой вопрос, папа сказал:

— Совершив двойное убийство, Ииуй подступил к Изреелю. Когда Иезавель узнала об этом, она подвела глаза, тщательно уложила волосы и надела красное платье, расшитое золотом. А затем бросилась навстречу убийце своих сыновей, держа в руках сосуд из обожженной глины, в котором лежал пепел черной травы: «С миром ли ты пришел, Ииуй, сын Ананиев, убийца государя своего?» Ииуй обернулся к троим своим солдатам, негодяям, которые нанимаются к тому, кто больше заплатит: «Поднимитесь на городскую стену и бросьте ее к моим ногам, да падет она ниц пред господином своим вместо того, чтоб говорить с ним, как с равным». Трое солдат подчинились, и Иезавель разбилась у ног Ииуя. Во время ее смертельного падения сосуд раскололся, а его содержимое рассыпалось вокруг ее тела. Из ран Иезавели медленно текла кровь и смешивалась с пеплом черной травы. Ииуй сказал: «Соберите кровь в чашу и принесите мне — я выпью ее в знак победы, прежде чем войти в Изреель». Один из солдат исполнил приказание, собрав, таким образом, смесь из крови двух врагов и протянув чашу своему царю, который с жадностью выпил содержимое.

Папа выпрямился.

— Иезавель, дочь Ваал-Верифа и Астарты, дважды была убита мужчинами. Происки близких Навуфея привели к тому, что мужчины сбросили ее с городской стены и умертвили в первый раз. Во второй раз мужчина приговорил ее к вечным скитаниям на том свете, испив ее кровь вместе с тысячу раз проклятой кровью Навуфея. Да будет проклят и Ииуй, выпивший смесь из двух кровей, и все его скверные потомки, дожившие до наших дней!

Папины глаза метали молнии, и они пронзали меня насквозь. Он поднялся и еще сильнее сжал мою руку. Он смотрел на меня, но не видел, и по этому взгляду я уже не могла понять, говорит ли он о Иезавели или же обо мне.

— Иезавель не заслужила такой участи. Ее ошибки не оправдывают остервенения мужчин. И ты тоже не заслужила! Мы не заслужили той участи, на которую Ииуй, сын Ананиев, и Навуфей Изреелитянин, и все их приспешники обрекли нас. Вот почему мы всегда должны отделять нечистую мужскую кровь от женской, чтобы не навлечь на себя проклятия врагов Ваал-Верифа и Астарты. Вот почему эта история касается тебя: уже одно твое существование говорит о том, что ты призвана исправить несправедливость. Искупить позор и идти дальше тем путем, которым шла эта женщина, во имя спасения наших душ и реализации замыслов Ваала.

«Исправить историю».

Папа был прав. Я не все поняла. Не уловила, какова моя роль в столь отдаленных событиях. И все же я чувствовала ее важность. Тем же вечером я записала услышанное, выучила наизусть и выбросила листки в мусоропровод.

«Никаких письменных свидетельств».

Никаких письменных свидетельств.

Однажды, вскоре после прибытия, я все-таки нарушила это правило. Рядом с нашим домом был маленький коттедж с огромным садом, окруженным высокой изгородью из туи. Из окна я могла наблюдать за семейной жизнью соседей, пары с ребенком. Окна комнат, в которые мне дозволялось заходить, еще не были затемнены или заколочены, чтобы никакой внешний фактор не подверг опасности мое развитие. Я часами смотрела, как они занимались повседневными делами. В этом было что-то совершенно новое и захватывающе красивое.