Ползучий плющ

– Во всяком случае, – сказала Антония, словно подводя итог встречи, – если бы они хотели получить выкуп, то уже связались бы со мной. – Тут ее уверенность поколебалась, и она спросила тоном любой перепуганной матери: – Разве не так?

– Не обязательно, – мягко заметил старший инспектор.

Он был примерно одного возраста с Антонией и вел себя с ней деликатно. Триш отметила, что хотя он явно симпатизировал Антонии, тон его был сдержанным и он не произнес никаких бессмысленно-утешительных слов. Уже одно это вызывало к нему доверие: пока Шарлотта не найдена, никого нельзя ни в чем убеждать.

– Возможно, они хотят смягчить вас, миссис Уэблок, чтобы вы стали более податливой в ответ на их требования. Что…

Он не успел задать вопрос, как Антония закрыла лицо руками, что-то бормоча. Постепенно Триш разобрала слова:

– Я чувствую себя такой виноватой.

Ей страшно хотелось помочь, но она ничего не могла ни сказать, ни сделать. До ухода полиции она не могла ни о чем спрашивать. Эту беседу вели они, и роль Триш сводилась пока к безмолвной поддержке Антонии.

– Виноватой? – переспросил старший инспектор все с той же мягкостью. У него был приятный голос, низкий и успокаивающий. Наверное, очень облегчает признание, – подумалось Триш.

– Почему вы это сказали, миссис Уэблок?

– Ну, во всем виновата только я. Кто же еще? Если бы я… О боже!

Антония, по-видимому, уже едва владела собой, потому что отняла руки от лица, вытащила носовой платок из открытой, похожей на торбу кожаной сумки, стоявшей у ее ног, и на мгновение приложила его к глазам. Затем высморкалась и запихала платок в рукав.

Зазвонил телефон. Антония вскочила, но Блейк схватил ее за запястье, прежде чем она успела сделать хоть шаг.

– Подождите, – сказал он. – Так… можно. И отвечайте осмотрительно.

– Алло?

Они увидели, как она снова поникла.

– Да. Спасибо, Джорджи. Очень любезно с твоей стороны, что ты позвонил. Нет. Новостей нет. Да. Конечно. Если что-нибудь будет, я тебе позвоню. Нет. Нет, все нормально. Хорошо. Пока.

Тяжело дыша, она вернулась на табурет у камина.

– Просто внимательный друг, – объяснила она Блейку, – еще один. Они думают, что это помогает. Так о чем вы спрашивали?

– Вы только что сказали, что чувствуете себя виноватой, и я не могу понять почему. Вас даже не было в стране.

– Именно поэтому, – ответила она, безуспешно пытаясь придать голосу живость. – Если бы я была здесь, этого никогда бы не случилось. Я знаю. Если бы я не уехала из-за этой своей работы, Шарлотта не осталась бы с человеком, настолько безответственным, чтобы допустить такое. Она…

Антония не смогла продолжить и сидела, кусая нижнюю губу и беспомощно глядя на Триш, которая сразу же села рядом с ней на длинную скамейку. Камин позади них был пуст и слабо пах золой и средством для полировки латуни.

– Послушай, – быстро проговорила она, – это же неправда, Антония. Множество матерей, вернувшихся на работу, периодически отсутствуют в выходные. Ты не виновата. Ты не могла знать, что такое возможно.

– Нет, но это случилось, и меня не было здесь, чтобы помешать, – сказала Антония. – И именно я выбрала Ники присматривать за Шарлоттой, так что это я виновата. Только я. Как ты не понимаешь?

– Да. Теперь о Ники Бэгшот, – сказал старший инспектор Блейк. Триш показалось, что он изо всех сил старается оставаться спокойным, почти равнодушным. – Расскажите мне о ней, миссис Уэблок. Откуда она?

– Рассказывать особо нечего. Ей всего двадцать один год, но она училась в Уинкантонской школе по подготовке нянь, у которой прекрасная репутация.

– И так вы ее и нашли? Непосредственно через школу?

– Нет. Она зарегистрировалась в «Помощниках Холланд-парка», а это одно из самых надежных имен в данной сфере. У них есть все сведения о ней. Уверена, они передадут их вам, если вы попросите. До меня у нее было несколько временных мест, и отовсюду она получила хорошие рекомендации. Она всегда казалась надежной и абсолютно правдивой. Поэтому я ей поверила.

Полицейские вцепились в нее, прежде чем Триш успела даже открыть рот. Вопрос задала констебль Дерринг:

– Но вы же не разговаривали с ней с тех пор, как вернулись сегодня утром, и сказали, что позвонил вам вчера мистер Хит. Когда же вы успели поговорить с Ники?

– Я не разговаривала. Что вы имеете в виду?

– Вы сказали, что поверили ей, потому что она правдива. Это звучит так, будто вы с ней разговаривали.

Антония выдавила подобие улыбки.

– Не об этом, констебль Дерринг. Это было несколько недель назад. Меня кое-что обеспокоило, но я поверила объяснениям Ники.

Улыбка исчезла, и Антония принялась кусать губы, сначала верхнюю, потом нижнюю, словно грызун, который хочет прогрызть выход из ловушки. Триш коротко коснулась ее руки в тот момент, когда старший инспектор спросил:

– А что вас обеспокоило?

– Я не думала, что это был злой умысел, понимаете. Она милая девушка, добрая. Если в чем ее и можно упрекнуть, так это в излишней мягкости по отношению к Шарлотте. Я обратила внимание, что она не выносит детского плача и поэтому не так уж строго поддерживает дисциплину и слишком легко уступает. Но Шарлотта любит ее. Я точно знаю… а она бы не стала, если бы они что-то значили, ведь так?

– Если бы что «значило что-то»? – спросил Блейк, прежде чем Триш успела прикрикнуть на Антонию, чтобы та перестала ходить вокруг да около и рассказала полиции все, что скрывает. И тут снова зазвонил телефон.

Через несколько секунд стало ясно, что это снова сочувствующая подруга, желающая предложить поддержку и помощь, а не похититель, требующий выкупа. Поблагодарив ее достаточное число раз, Антония нажала на рычаг, а потом положила трубку на стол рядом с телефоном.

– Это невыносимо. Если будет что-то важное, они перезвонят.

– Да. Да, разумеется, – сказал Блейк, как раз когда они услышали несколько электронных гудков и металлический голос, приказавший повесить трубку. Антония раздраженно поднялась и запрятала телефон под грудой подушек.

– А теперь, миссис Уэблок, – сказал Блейк, когда она снова села рядом с Триш, – вы говорили нам, что видели что-то, в отношении чего Ники Бэгшот вас успокоила. Что это было?

– Синяки, – наконец выговорила Антония, глядя на него глазами, которые казались огромными и почти черными, словно расширившиеся зрачки поглотили радужку глаз. – На руках Шарлотты были синяки.

– О, Антония, – произнесла Триш, наклоняясь к ней так, чтобы их плечи соприкоснулись.

– Не надо сочувствия, Триш, прошу тебя, – сказала она. – Сейчас мне только этой деликатности и не хватает.

– Эти синяки, миссис Уэблок, – вмешался старший инспектор. – Не могли бы вы рассказать о них поподробнее?

– Как-то вечером несколько недель назад я читала Шарлотте, и она задрала рукав пижамы, чтобы почесать руку. – Голос Антонии стал тверже, но было ясно, что это стоит ей больших усилий. – Я увидела вокруг бицепса несколько маленьких синяков. Я осмотрела и другую руку, и там тоже были синяки.

Она невидящим взглядом уставилась на ковер перед своими кроссовками и поэтому не могла заметить настороженности, внезапно появившейся во взгляде Триш, и неестественного спокойствия обоих полицейских.

– Видимо, кто-то крепко держал ее за руки выше локтей. Но отметины не выглядели страшными, и Шарлотта не казалась напуганной или взволнованной. Тем не менее это были именно синяки, на обеих руках, на одинаковой высоте. Так что вы понимаете, почему я встревожилась.

– И что вы сделали? – спросил старший инспектор. – Когда увидели их?

– Ну, я не хотела напугать Шарлотту до того, как выясню, что произошло. Я хочу сказать, что в первую очередь подозрение, естественно, пало на Ники, но, как я говорила, Шарлотта вроде бы любила ее, да и я, как мне кажется, обязательно заметила бы, если б Ники плохо с ней обращалась, намеренно причиняла боль.

– Все это кажется вполне разумным, миссис Уэблок, Так что же вы сделали?