Святилище

Безмятежное лицо Изольды вдруг омрачилось.

— Маргарите трудно пришлось. Она делала все, что могла, чтобы обеспечить тебя и Анатоля. Постарайся не судить ее сурово.

— Я и не сужу, — резко отозвалась Леони, которую неожиданно оскорбил упрек. — Я… я просто не хочу такой жизни для себя.

— Любовь — истинная любовь — это драгоценность, Леони, — продолжала Изольда. — Она мучительна, неудобна, делает из нас дураков, но только она вдыхает в нашу жизнь смысл, яркость и цель. — Она помолчала. — Любовь — это то, что поднимает нас от обыденного к необыкновенному.

Леони глянула на нее и снова потупила взгляд.

— Я не только из-за маман отвернулась от любви, — призналась она. — Я видела, как жестоко страдал Анатоль. Думается, это сильно повлияло на мои взгляды.

Изольда остановилась. Леони ощутила на себе всю силу взгляда ее серых глаз и не посмела встретиться с ними.

— Он очень любил одну девушку, — продолжала она тихо. — Она умерла. В марте. Я точно не знаю от чего, знаю только, что это было ужасно. — Леони сглотнула, бросила взгляд на тетю и отвернулась. — Мы много месяцев после того боялись за него. Его дух был сломлен, нервы совсем разбиты, и он искал спасения во всяких нехороших… нехороших… занятиях. Проводил вне дома целые ночи и…

Изольда прижала к себе локоть Леони.

— Мужчины так устроены, что ищут облегчения в занятиях, которые нам представляются нездоровыми. Не стоит усматривать в таких вещах признаки глубокого недомогания.

— Ты его не видела! — яростно выкрикнула Леони. — Он тогда себя потерял!

«И меня…»

— Твоя привязанность к брату делает тебе честь, Леони, — сказала Изольда, — но, может быть, уже пора перестать так сильно за него тревожиться. Как бы там ни было, сейчас он, как видно, в хорошем расположении духа. Разве не так?

Леони кивнула.

— Так что, пока вы здесь, ты могла бы подумать и о себе. Анатоль в надежных руках.

Леони вспомнила их отчаянное бегство из Парижа, свое обещание помогать ему, ощущение опасности, которое пришло и ушло, шрам у него над бровью, как напоминание об угрозе, и вдруг почувствовала, что с плеч у нее свалилась тяжесть.

— Он в надежных руках, — твердо повторила Изольда, — так же, как и ты.

Они уже вышли на дальний берег озера. Здесь было зелено и тихо, дом был на виду, и все же место казалось уединенным. Тишина, только веточки хрустят под ногами, да иногда в траве прошуршит кролик. Высоко над деревьями каркнула издалека ворона.

Изольда подвела Леони к полукруглой каменной скамье, поставленной на невысоком пригорке. Края скамьи сгладило время. Изольда села сама и похлопала по камню, приглашая Леони устроиться рядом с ней.

— В первые дни после смерти супруга, — сказала она, — я часто сюда приходила. Мне кажется, это очень спокойное место.

Изольда вытащила заколку, удерживавшую на голове ее широкополую шляпу, и положила ее рядом с собой. Леони сделала то же самое, сняла и перчатки. Она разглядывала свою тетушку. Золотые волосы ярко сияли, сидела она, как всегда, идеально прямо, тихо сложив руки на коленях, и только носки ее башмачков выглядывали из-под голубого подола юбки.

— Тебе не было… одиноко? Здесь одной? — спросила Леони.

Изольда кивнула.

— Мы были женаты всего несколько лет. Жюль был человеком устоявшихся привычек, и мы… мы не так уж много времени проводили здесь. Во всяком случае, я.

— Но вы были здесь счастливы?

— Я почти привыкла, — тихо ответила она.

Все любопытство, которое вызывала у Леони ее тетушка, забытое было за мыслями о подготовке к приему гостей, разом вспыхнуло с новой силой. Тысячи вопросов просились ей на язык. И не последний из них: зачем, если Изольда не чувствовала себя счастливой в Домейн-де-ла-Кад, она оставалась здесь до сих пор.

— Ты так сильно тоскуешь по дяде Жюлю? — спросила она.

Над ними шевельнулись под ветром листья: зашептались, забормотали, подслушивая. Изольда вздохнула:

— Он был заботлив, — сказала она. — Добрый и великодушный супруг.

Леони прищурилась.

— Но ты говорила о любви…

— Не всегда удается выйти замуж за человека, которого любишь, — перебила Изольда. — Обстоятельства, случай, нужда — все играет свою роль.

Леони не отставала.

— Я все думала, как случилось, что вы познакомились? Мне казалось, дядя редко выбирался из Домейн-де-ла-Кад.

— Правда, Жюль не любил уезжать далеко от дома. Здесь у него было все, чего он мог пожелать. Он занимался своей книгой и очень серьезно относился к ведению хозяйства. Все же у него было в обычае раз в год выезжать в Париж, как он делал еще при жизни своего отца.

— Тогда-то вы и познакомились?

— Да, — был ответ.

Сейчас Леони не столько вслушивалась в слова, сколько увлеченно следила за действиями Изольды. Рука тети невольно потянулась к горлу, прикрытому сегодня, несмотря на теплую погоду, высоким кружевным воротничком. Леони осознала, насколько привычным был этот жест. И еще, Изольда побледнела, словно вспомнила что-то плохое, что старалась забыть.

— Так ты не слишком по нему горюешь? — настаивала Леони.

Изольда ответила ей своей тихой загадочной улыбкой.

Теперь Леони уже не сомневалась. Человек, о котором Изольда говорила с такой любовью и нежностью, не был ее мужем.

Леони украдкой оглянулась, набираясь храбрости продолжить разговор. Ей ужасно хотелось вызнать побольше, но в то же время не хотелось показаться навязчивой. При всей доверительности беседы, Изольда, в сущности, почти ничего не рассказала об истории сватовства и женитьбы. Больше того, несколько раз за время их разговора у Леони возникало чувство, что Изольда хочет, но не решается затронуть какую-то другую тему, но какую, она не могла угадать.

— Не вернуться ли нам в дом? — предложила Изольда, прервав ее раздумья. — Анатоль, верно, гадает, куда мы подевались.

Она встала. Леони собрала свою шляпу и перчатки и тоже поднялась.

— Так ты и дальше будешь здесь жить, тетя Изольда? — спросила она, когда они, обойдя мысок, выходили на дорожку.

Изольда немного помедлила, прежде чем ответить.

— Увидим, — сказала она. — При всей их бесспорной красоте это неспокойные места.

Глава 52

Каркассон

Понедельник, 28 сентября

Носильщик открыл дверь вагона первого класса, и Виктор Констант ступил на станционную платформу Каркассона.

Будто в детской игре: «Раз, два, три, волк, лови! Кто не спрятался, я не виноват!»

Дул свирепый ветер. По словам носильщика, местные предсказывали самую ненастную осень за много лет. Новой бури, еще более жестокой, чем прежние, ждали в Каркассоне уже на следующей неделе.

Констант осмотрелся. Деревья по сторонам железнодорожных путей припадали к земле и вскидывались, как необъезженные кони. Серое, стальное небо. Над крышами зданий нависают грозные черные тучи.

— Это еще только увертюра, — проговорил он и улыбнулся собственной шутке.

Он взглянул на своего слугу, выгружавшего на платформу багаж. Потом оба молча прошли через переход, и Констант подождал, пока слуга найдет извозчика. Он без особого интереса смотрел на канал дю Миди, где речники укрепляли чалки своих шаланд, привязывая их к двойным причальным тумбам и даже к основаниям прибрежных деревьев. Волны хлестали в брусчатую набережную. В киоске торговали газетами — в местном журнале «Депеш де Тулуз» писали о повторявшихся грозах, все более яростных с каждым днем.

Констант снял жилье в Бастиде на узкой боковой улочке Сен-Луи. Потом, предоставив своему слуге скучный обход всех пансионов, отелей и домов, где сдавались комнаты, с тем чтобы показывать портрет Маргариты, Анатоля и Леони, захваченный из дома с улицы Берлин, он сразу же пешком направился в Старый город — в средневековую цитадель, высившуюся на противоположном берегу реки Од. При всей ненависти, какую он питал к Верньеру, Констант невольно восхищался тем, как умело тот заметал следы. В то же время он надеялся, что удачный побег из Парижа внушит ему самоуверенность и подвигнет на глупые поступки. Констант щедро заплатил консьержке с улицы Берлин, чтобы та перехватывала всю корреспонденцию, адресованную на квартиру из Каркассона, рассчитав, что Верньер, коль скоро его еще не разыскали, не знает о смерти матери. Мысль о расставленной в Париже сети, раскинутой на ничего не подозревающего юнца, доставляла Константу непосредственное удовольствие.