Trust: Опека

— Вы не против, если мы прокатимся на катере? Нам лучше поговорить не здесь. — Аладар указал на один из стареньких пароходиков, бороздивших Женевское озеро. — В такой чудесный день мы сможем увидеть Альпы во всей красе.

Они пошли к причалу и сели на первый же пароход.

— Видите? Это Монблан. — Аладар указал рукой вперед, когда пароходик с гребным колесом отчалил от швейцарского берега и поплыл к Эвиану, к французскому берегу. — Его высота 4807 метров. Самая высокая вершина в Европе.

— Господин Симон, мне нужно вам кое-что сказать.

— Зовите меня Аладар.

— Так же, как и вашего отца? — спросила Алекс.

Он кивнул.

— Кто рассказал вам обо мне? Магда?

— Она пыталась, но я не сумела тогда понять, о чем она говорит.

— Знаете, для них это было непросто. Семья моего отца — его официальная семья — никогда не признавала меня. Видите ли, его жена — женщина из высшего общества, из Блауэров. Такой как я — думаю, вы меня понимаете, — был им как кость в горле. Отец был очень добр к нам с мамой. Он дал мне все, что я только мог пожелать, — все, за исключением фамилии Коган.

— Но свое имя он вам все-таки дал?

— Да. Хотя мама была против этого.

— Почему?

— Никто не называет детей в честь живых родственников. По крайней мере, у евреев так не принято. Считается, что это не принесет удачи. — Он обернулся к Алекс и улыбнулся. — Но ради меня отец сделал исключение. Он говорил, что я его любимец. Хотя я знал, что больше всех он любит Магду, она была его маленькой принцессой.

Он вновь перевел взгляд на горы. Вершины сияли в ярких лучах солнца, начинавшего клониться к горизонту.

— Удивительно. Я никогда не мог понять, почему он допустил, чтобы я уехал в трудовой лагерь, а его законный сын остался в Будапеште. Это не имело смысла. Интересно, понимал ли он, что, оставляя сына возле себя, он обрекал его на смерть. А мне дарил жизнь — позволяя фашистам увезти меня в лагерь.

Длинные седые волосы Аладара развевались на ветру.

— Впрочем нет худа без добра: трудовые лагеря в Югославии ничто в сравнении с концлагерями, где окончили жизнь большинство оставшихся в Будапеште евреев. — Он глубоко вздохнул. — Конечно, охрана обращалась с нами по-скотски.

Но близился уже конец войны, приход союзников был делом времени.

Подходя к французскому берегу, пароход дал гудок.

— Меня всегда забавляло, как Геббельсу удавалось так перевирать новости, чтобы они выглядели не такими пугающими, — продолжал Аладар. — Он назвал день высадки, 6 июня 1944 года, «последней отчаянной попыткой поверженных союзников». Но всем было понятно, что нацисты уже проиграли, их поражение не за горами. Мы видели американские и английские бомбардировщики в небе над Югославией, они летели бомбить нефтяные месторождения в Румынии. И это вселяло надежду. Мы знали, что помощь близко.

Алекс вспомнила, как обрадовалась Анна Франк, когда началось наступление союзников: «6 июня 1944 года. День высадки. Наступление началось». Вспомнила, как прочла об этой дате с Марко в доме-музее Анны Франк ровно восемь дней назад.

— Аладар, мне необходимо вам кое-что сообщить.

Он продолжал рассказывать.

— Советские освободители ничем не отличались от фашистов. Где бы они ни появлялись — особенно в маленьких городках, — они сразу насиловали молодых женщин. Когда русские освобождали Венгрию, двигаясь в Германию — осенью 1944-го, кажется, вот тогда я начал свой долгий путь домой. Слава Господу, в Швейцарии мне дали статус беженца. Так я и прожил все эти годы. Германское правительство ежемесячно выплачивает мне пенсию. — Он на минуту замолчал. — В качестве компенсации за то, что они со мной сделали.

« Когда ты ему скажешь? — задавалась вопросом Алекс. — Когда ты скажешь, что больше у него никого нет в целом свете?»

— Видите? — указал он на один из заснеженных пиков, возвышающихся над портом Эвиан. — Дан-дю-Миди, высотой 3257 метров. А вон там Дан-Бланш, 4356 метров.

— Ваш отец знал высоту каждой вершины в Альпах. Это правда?

— Правда. Он и меня научил. — В его глазах мелькнула печаль. — Откуда вы знаете?

— Магда упоминала об этом в своей «Устной истории». Вы когда-нибудь слышали о ней?

— А где она хранится?

— В Нью-Йорке. В Колумбийском университете.

— Я никогда не был в Америке, а Магда так и не вернулась в Европу. Хотя и посылала мне деньги. Понимаете, я не мог работать. После лагеря мне пришлось весь обратный путь до самого Будапешта проделать пешком. Я не знал, живы ли мои родители. Соседи сказали, что маму немцы увезли в Аушвиц. Она так и не вернулась. — Он тяжело вздохнул. — Тогда я пошел по адресу, где жил отец, — улица Андраши. Там уже жили другие люди. Мне рассказали, что отец погиб от рук фашистов — венгерских фашистов, а его жена и дети умерли в концлагере. Думаю, никто и не догадывался, что Магда выжила. Я и сам узнал об этом позже, когда она позвонила из Нью-Йорка. Через наших общих друзей она выяснила, что я пережил войну. Мы остались единственными родными людьми.

— У вас никогда не было своей семьи?

— Знаю, почему вы об этом спрашиваете. — Аладар повернулся к Алекс. — Магда сообщила мне об опекунском счете. Не могу поверить, что он все время находился тут, менее чем в трех часах езды. Если бы я знал… Потребовал бы свою долю. В конце концов, я тожесын Аладара Когана. В своем завещании он назвал меня законным наследником — наравне с Магдой и Иштваном. К сожалению, когда отец умер, когда умерла его жена, началась такая неразбериха. Мы никогда не думали, что осталось столько денег, что фашистам не удалось наложить на них лапу.

— Возможно, вам интересно прочитать вот это. — Алекс достала договор, подписанный отцом Аладара и Рудольфом Тоблером. Она показала Аладару последнюю строчку второго абзаца: «В случае их смерти средства на счету подлежат разделу в равных долях между всемиих детьми».

Алекс передала ему письмо.

— Думаю, он имел в виду вас.

— Я тоже так думаю. — Аладар не сводил глаз с письма. — Мой отец был хорошим человеком. Уверен, он одобрил бы то, как мы собираемся распорядиться деньгами. Свою жизнь уже поздно менять, но кое-что мы можем сделать, чтобы больше ни с кем не повторилось то, что случилось с нами.

— О чем вы?

— Неужели Магда вам не рассказала? Мы хотим основать фонд, чтобы помочь детям получать образование. Попытка положить конец дискриминации.

— Магда изменила свое завещание? — удивилась Алекс.

— Конечно. — Аладар присел рядом с Алекс. — Вы же не думаете, что она оставила бы четыреста миллионов долларов своим котам? — Он улыбнулся. — Еще она попросила меня в случае ее внезапной кончины передать колье ее матери женщине, которая нас нашла. Полагаю, она имела в виду вас.

— Какое колье?

— Кажется, любимое украшение ее матери. Она надевала его на бал в Будапеште, когда впервые вышла в свет с моим отцом. В нем несколько крупных бриллиантов. Видимо, Магда хотела, чтобы оно принадлежало вам.

— Сделайте мне одолжение, — попросила Алекс. Она достала листок бумаги и написала фамилию и адрес Жужи в Будапеште. — Давайте отдадим колье ей. Жужи оно действительно нужно. Еще я вышлю ей немного денег. На лечение и остальное, что там ей понадобится.

— Но разве этим колье распоряжается не Магда? — Он посмотрел Алекс прямо в глаза.

Она молчала.

— В чем дело?

Алекс взяла его за руку.

— Аладар, мне нужно вам кое-что сказать.

У него на глаза навернулись слезы.

— Она умерла? Да?

— Мне очень жаль.

Он не шевелился.

— Это случилось в выходные. Ее… мы точно не знаем, что произошло. Полиция считает, что это несчастный случай. Но если это не так, обещаю, я найду виновных…

— Почему тот человек не помог ей? Разве не этим он должен заниматься?

— Какой человек?

— Тот человек из Швейцарии — ее банкир. Он сказал, что обо всем позаботится.

— Какой банкир?

— Она же называла его имя. Как же его звать? Шмидт, кажется.