Крупным планом

— Мог бы мне сначала позвонить.

— Так ведь тебя не было, ты пудрил мозги мисс Эймс. Так что если проверишь свой автоответчик, то найдешь там по меньшей мере три записки от меня, в которых я умоляю пустить меня переночевать.

— У тебя что, нет других друзей в городе?

— Таких, которые со мной бы еще разговаривали, нет.

— А про гостиницу ты не подумал? Или хотя бы про такси?

— Слушай, за все это надо платить. Приятель, ты не поставишь кофейник на огонь? Мне срочно требуется кофеин, внутривенно.

— Я тебе не слуга, мать твою, Руди. И я хочу, чтобы ты немедленно отсюда убрался.

— Значит, ты все же на меня злишься?

— Ты очень проницателен.

— Понять не могу за что. Это ведь не то чтобы я спал в твоей постели, насрал тебе на простыни…

— Руди, до свидания.

— Пока не дашь чашку кофе, не уйду.

— Не хочу я варить тебе кофе…

— Как только я получу своего Джо, я ухожу. Хочешь, чтобы я ушел, ставь кофейник.

— Ладно, — смирился я, — сделаю тебе кофе.

Когда я вернулся с кружкой кофе, он только что перестал кашлять.

— Не считаешь, что твоим легким стоит отдохнуть от табачного дыма? — просил я.

— Не-а, — ответил он.

Он взял у меня кружку с кофе и попробовал.

— Растворимый? — с отвращением спросил он. — Большое спасибо.

— Для тебя, Руди, все самое лучшее.

— Сколько сейчас времени?

Я взглянул на часы:

— Без пятнадцати одиннадцать.

— Черт! — выругался Руди. — У меня срок сдачи в два.

— Успеешь?

Руди посмотрел на меня испепеляющим взглядом:

— Я всегда успеваю. Я ведь профессионал.

— Не хотел тебя обидеть.

— Тебе не мешало бы уяснить одну-две вещи насчет дружбы и маленьких городков, фотограф. Хочешь казаться посторонним — лучше сразу купи себе обратный билет в Нью-Йорк. А то нам здесь вроде как нравится жить на виду. И еще нам нравится понимать, с кем — и с чем — мы имеем дело. Смотри сам, Дейв из магазина фототоваров сказал мне, что ты его лучший клиент, всегда приятный, всегда вежливый, далее подсказал ему кое-что насчет купленной им старой камеры, если я не ошибаюсь. Но он приглашал тебя на ужин не менее шести раз. И ты каждый раз умудрялся отвертеться. Почему?

Потому что его жену зовут Бет, вот почему, и у него двое сыновей.

— Не люблю мешать бизнес с развлечениями.

— Чушь собачья. Ты просто хочешь казаться милым и держаться подальше от людей. На той неделе я сразу понял, как сильно ты пожалел, что пригласил меня сюда, и как тебе хотелось выкинуть меня на снег. Не хочу лезть не в свое дело…

— Но лезешь.

— …но не случилось ли чего-то такого там, на востоке, от чего ты пытаешься скрыться? Может, ты от алиментов бегаешь? От старых родителей? От резвой девчушки двенадцати лет, которая уверила тебя, что ей восемнадцать…

Я попытался рассмеяться. Услышав свой смех, я сразу понял, как напряженно он звучит.

— Ничего такого живописного, Руди. Просто я парень, которого в Нью-Йорке арестовывать не за что, а на работу брать никто не хочет. С профессиональной точки зрения я полный неудачник.

— У всех у нас есть прошлое, приятель. Просто некоторые могут рассказывать о нем с большей легкостью, чем ты. Например, когда ты сюда сегодня вошел, я сразу же понял, что произошла неприятность. Что-нибудь случилось? Кто-нибудь умер?

— Неужели я так прозрачен?

Я отрицательно покачал головой.

— Ладно, — сказал он. — Оставайся гребаной закрытой книгой. — Он допил остатки кофе. — Пора двигаться и найти себе машинку.

— О чем собираешься разоряться на этой неделе?

— О неблагодарности людей с востока.

— Все лучше, чем калифорнизация. Как ты, черт побери, умудрился связать жизнь с Джуди Уилмерс?

— Правда, она нечто? Ну, ты знаешь, как оно бывает. Уилмерс здесь уже давно, тебе хочется компании, и не успеваешь оглянуться, как ты уже прикован цепями к сумасшедшей сучке, которая воображает себя богиней войны индейцев чероки. Ну, ты знаешь, что тот парень сказал: «Опыт — это слово, которым мужчины называют свои ошибки».

— Оскар Уайльд?

— Сонни Листон.

Он встал и схватил свое шерстяное пальто с пола.

— И последнее, — сказал он. — Я очень хорошо отношусь к Анне Эймс. Мы все в газете к ней хорошо относимся. Так что не морочь ей голову. В последние два года ей здорово досталось.

— Что именно?

— Уверен, рано или поздно она тебе расскажет. Со временем. Но предупреждаю, разобьешь ей сердце, я надеру тебе задницу.

Он ушел. Я распахнул окна в гостиной, чтобы выветрить вонь от сигарет Руди. Вымыл посуду, которой он пользовался. Затем направился в темную комнату и начал проявлять пленку, которую нащелкал вчера на берегу Копперхеда. Я старался не думать о том, что люди в городе могут говорить обо мне.

После ленча зазвонил телефон.

— Наконец-то великий человек соблаговолил ответить. — Это была Джуди Уилмерс. — Ты не только очень талантлив как фотограф, ты еще отлично изображаешь неприступность.

— Просто я был занят, Джуди.

— Ну да, я в курсе. Она славная девочка, Анна. Смотри не упусти, понял?

Мне хотелось заорать. Но вместо этого я сказал:

— Я понял, Джуди. Я отлично тебя слышу.

Глава шестая

Позднее в тот же день нам с Джуди Уилмерс удалось договориться. Мы сидели в ее кафе в галерее, пили кофе чашку за чашкой, и она громко жаловалась каждый раз, когда я возражал против отдельных положений ее контракта. Сначала я изобразил доброго парня и заявил, что меня вполне устраивает, если мы будем делить доходы от этой выставки по принципу 60/40. Но затем я превратился в настоящее дерьмо. Я согласился предоставить ей всего полгода, в течение которых она будет иметь право продавать мои работы, и снизил ее долю во всех вспомогательных продажах до 25 процентов (хотя согласился на ее 10 процентов от всех выставок, которые она организует за этот период). Она уперлась рогами, настаивая, что при общем сроке только в полгода она будет настаивать на 30 процентах. Я готов был согласиться добавить пять процентов, но только при условии, если она согласится на еще одну статью в контракте. Статья эта установит потолок в тридцать шесть месяцев на выплаты всех гонораров, полученных в результате реализации вспомогательных прав за тот период, когда она их контролировала. Ее это не позабавило.

— Настоящий кошмар.

— Я всего лишь хочу подстраховаться, — сказал я. — Да и эта статья обычно включается во все контракты.

— Никакой ты не фотограф, — заявила она. — Ты самый настоящий юрист. Требую потолок в шестьдесят месяцев.

— Сорок восемь, — предложил я.

— Договорились, — сказала она.

Она пообещала подготовить все контракты мне на подпись к завтрашнему дню. Выставка откроется 18 мая и продлится до 1 июня. Она собиралась назвать ее: Лица Монтаны: фотографии Гари Саммерса.Будет напечатан плакат с фотографией «Грозная Мадж», который разойдется по всему штату. В честь открытия состоится ужин, на который будут приглашены «важные дилеры» из Сан-Франциско, Портленда, Сиэтла и Денвера. Она хотела получить как минимум еще тридцать портретов в свои загребущие руки в течение двух недель.

— Тогда всего получится восемьдесят. Для шоу я выберу сорок. Разумеется, я проконсультируюсь с тобой. Но за мной, как владелицей галереи, будет последнее слово. Не сомневаюсь, ты сейчас снова начнешь возражать.

— Я не дал тебе ничего, что бы мне не хотелось выставлять, так что… да, я согласен, что окончательное вето будет принадлежать тебе.

— Ты уверен, что не заболел? — поинтересовалась она.

— Очень смешно.

— Но слушай, я бы предпочла, чтобы ты не отдавал больше фотографии в газету после тех шести, которые они начинают печатать на этой неделе. Последняя появится в субботу как раз накануне открытия выставки. Разумеется, это прекрасная реклама. Но после этого я бы хотела продавать снимки в крупные издания, так что боюсь, что «Монтанан» — не тот формат.