Книга убийств

— Он со всеми держался доброжелательно?

— С учениками. Вроде бы его любили, хотя мне казалось, что многие над ним посмеивались. Поведение Уилли менялось лишь в тех случаях, когда он оказывался рядом с Кэролайн. Так или иначе, но он исчез, и его работу стала выполнять пожилая женщина — латиноамериканка, не владеющая английским. Я спрашивала, что произошло с Уилли, но никто ничего не знал.

Эллисон положила руку на колено.

— В тот понедельник я разносила списки — и Ларнер вызвал меня к себе в офис, чтобы рассказать о новой системе хранения документов. Мне это показалось странным: зачем директору обсуждать подобные темы со студенткой? Я не хотела идти, но ничего не сумела придумать, понимая, что если откажусь, он может расценить мое поведение как прямое неповиновение.

Когда я вошла, в приемной сидела секретарша Ларнера, и мне стало спокойнее. Однако она коротко сказала, что Ларнер ждет меня, и плотно притворила дверь. Было лето, и в тот день я надела белое платье без рукавов. Мне стало ясно: сейчас он обязательно скажет что-нибудь о моем загаре, и пожалела, что не выбрала что-нибудь более строгое. Однако Ларнер даже не взглянул на меня. Он стоял спиной к двери, с сигарой в руке и закатанными рукавами рубашки, и разговаривал по телефону.

Я осталась возле двери. Ларнер раскачивался, крепко сжимая трубку — вид его розовой мощной руки вызвал у меня отвращение. Он повернулся ко мне, но никак не реагировал на мое появление. Мне еще не приходилось видеть на его лице такого выражения. Обычно он улыбался. С вожделением смотрел на меня. Теперь покрасневшее лицо искажала ярость. Я даже запомнила, что оно контрастировало со светлыми гладкими волосами — казалось, он покрывал их каким-то лаком.

Я продолжала стоять на месте, прижимаясь спиной к двери, а Ларнер рявкнул что-то в трубку и швырнул ее на рычаг. Мне удалось уловить лишь имя Уилли Бернса. И еще он сказал что-то вроде «Нельзя сидеть сложа руки». — Эллисон махнула рукой. — Вот и все. В разговоре с вами я ничего не вспомнила, этот эпизод всплыл только сегодня.

— У вас достаточно своих проблем, — сказал я. Эллисон опустила голову, а потом очень медленно ее подняла. У нее были закрыты глаза, она сильно побледнела.

— После того как Ларнер швырнул трубку, он принялся набирать другой номер и тут заметил меня. В его взгляде промелькнули удивление и ненависть. А потом я вновь увидела его улыбку. Только гнев не исчез с лица, оно стало хищным, и я испугалась. Ларнер вышел из-за письменного стола, пожал мне руку и долго ее не выпускал, а потом предложил присесть и сказал что-то вроде того, что я его любимый помощник. Затем встал у меня за спиной и замолчал. Я ощущала запах его сигары, дым меня обволакивал. До сегодняшнего дня я не выношу запаха сигар…

Эллисон вскочила, быстро подошла к письменному столу и села.

— Ларнер заговорил — быстро и монотонно. Спросил, нравится ли мне работа в «Школе успеха»? Получаю ли я от нее удовлетворение? Думала ли о дальнейшей карьере? Возможно, из меня получится хороший преподаватель, поскольку общение с людьми — моя сильная сторона. Я практически ничего не отвечала, но ему и не требовались мои ответы. Это был монолог — тягучий, гипнотический. Потом Ларнер замолчал, и я напряглась, и тогда он сказал: «Не нервничай, Эллисон. Мы здесь все друзья». Довольно долго ничего не происходило. И вдруг он прикоснулся пальцем к моей щеке и сказал что-то о коже — какая она чистая и свежая, как приятно видеть, что молодая леди о себе заботится.

Эллисон ухватила свои волосы и сильно дернула. Потом положила обе ладони на стол и пристально посмотрела на меня — словно спрашивая: а хватит ли у меня смелости смотреть ей в глаза?

— Он продолжал меня гладить, — сказала Эллисон. — Мне стало щекотно, и я отклонилась. Тогда он ухмыльнулся, я подняла глаза и поняла, что он гладил мою щеку вовсе не пальцем. Это была его штука — о, послушать меня, я как ребенок, — его пенис, и им он тер о мою щеку. Я пришла в такой ужас, что открыла рот — ничего худшего придумать было нельзя, поскольку он вновь ухмыльнулся. В следующее мгновение Ларнер уже держал меня за волосы рукой — в другой по-прежнему была зажата сигара, и дым еще плотнее окутал меня, а он так глубоко вошел в мой рот, что я не могла вздохнуть и начала давиться. Однако глаза у меня оставались открытыми, сама не знаю почему, и я видела его белую рубашку и галстук — в синюю и черную полоску — и нижнюю часть лица, розовый двойной колышущийся подбородок. Ларнер снова начал раскачиваться, но теперь не так, как раньше, сигарный дым ел мне глаза. Я заплакала.

Эллисон еще сильнее побледнела, застыла и долго не двигалась.

— Благодарение Богу, он не довел дело до конца. Мне удалось вырваться, я выскочила из его кабинета и побежала не оглядываясь. Как зомби доехала до дома и сказала, что заболела. Тут не пришлось врать, поскольку я чувствовала себя ужасно. В течение нескольких дней я не вставала с постели. Пару раз у меня начиналась неудержимая рвота, а потом я лежала, чувствуя себя униженной и смертельно напуганной. Однако более всего я ощущала себя дурой — снова и снова вспоминала, как все произошло, и винила себя. За загар и открытое платье, за то, что не была настороже — я знаю, жертва ни в чем не виновата, я множество раз говорила об этом пациентам. Но…

— Вам было семнадцать, — сказал я.

— Не уверена, что я справилась бы с этим лучше — чувствовала бы себя иначе, — будь мне двадцать семь. Двадцать лет назад уровень сознания был иным.

Она откинулась на спинку стула и вновь распустила волосы, принялась перебирать блестящие черные пряди. Потом смахнула слезинку из уголка глаза.

— Самым ужасным было ощущение одиночества. Мне казалось, что все меня бросили и рядом никого нет. Из-за пережитого унижения я не могла рассказать о случившемся родителям. Я выдала Ларри Даскоффу урезанную версию. Хотя он являлся моим добрым и понимающим наставником, Ларри оставался мужчиной. А я никак не могла избавиться от уверенности, что сама во всем виновата. Поэтому я не ходила в «Школу успеха» под предлогом болезни, объяснила матери, что простудилась, и оставалась одна в своей комнате.

Вновь и вновь я переживала случившееся, и скоро у меня начались кошмары — в них все происходило еще страшнее. Мне не удавалось убежать, мой рот наполнялся мерзкой жидкостью, а потом Ларнер избивал меня, насиловал и заставлял курить свою сигару. Наконец я поняла, что нужно что-то делать, иначе я просто сойду с ума. Я узнала имя председателя попечительского совета школы — он был адвокатом и работал в центральной части города — и после недели колебаний позвонила в его офис. Он согласился со мной встретиться, и я все ему рассказала. Только мне не удалось поведать ему всю правду — лишь сильно урезанную версию. То, что знал Ларри.

А Ларри сообщил мне. Сексуальные домогательства.

— И как отреагировал Престон? — спросил я.

— Он меня выслушал. Сначала ничего не сказал и не стал задавать вопросов, что меня ужасно огорчило. У меня сложилось впечатление, что он счел меня сумасшедшей. Наконец заявил, что свяжется со мной. Через два дня я получила письмо с уведомлением об увольнении. В нем говорилось, что я плохо справлялась со своими обязанностями и слишком часто пропускала работу. Я не показала письмо родителям, а лишь сообщила, что ушла, поскольку мне стало неинтересно. Им было все равно. Мать хотела, чтобы я плавала в клубе, играла в теннис и встречалась с молодыми людьми. Ей не нравилось, что я сижу дома и ни с кем не встречаюсь. Поэтому она организовала семейный круиз на Аляску. Роскошный лайнер медленно проплывал мимо ледников — детеныши выдры плескались среди белых бескрайних полей. Но голубой лед был не таким холодным, как мое сердце в то лето.

Эллисон встала, вернулась в кресло, попыталась устроиться поудобнее, но у нее ничего не получалось.

— Я так никому и не рассказала о том, что произошло. До сегодняшнего дня. Похоже, я выбрала не самое удачное время и место, не так ли? Пытаюсь воспользоваться помощью незнакомого человека. Извините.