Консьерж (Пока ты спал)

— Может быть, это все детские преувеличения, — продолжал Киллиан, — но мне показалось, что это совпадает со ссорой, которую я невольно подслушал… вот я и связал это.

Почему-то (Киллиан не понял почему) инспектор был не очень доволен тем, как повернулось дело. Похоже, он принадлежал к тому типу следователей, которым интереснее работать с запутанными убийствами, чем с банальными случаями суицида: простое самоубийство может раскрыть любой деревенский полицейский, его же предназначение — это редкие криминальные случаи.

— Поднимись наверх, может быть, девочка еще дома, — сказал следователь второму полицейскому.

Киллиан взглянул на часы. Было 7:20.

— Обычно они выходят не раньше половины восьмого.

Полицейский в форме вышел.

— Дайте мне адрес вашей матери, пожалуйста, — попросил инспектор. Он говорил серьезно и давал понять, что разговор пока не окончен, а дело не закрыто.

— Конечно… Это в…

— Лучше напишите. — Инспектор протянул блокнот, открытый на чистой странице. — И напишите номер вашего мобильного и телефон матери, пожалуйста.

У Киллиана снова возникло впечатление, что этот мужчина недооценивает его ум и пытается заманить в примитивную ловушку. Он написал адрес и телефоны большими буквами, стараясь посильнее вытянуть и сузить все изгибы. Почерк был совершенно не похож на тот, что полицейские нашли на стене ванной комнаты Клары. Он даже постарался держать ручку по-другому, не так, как обычно, чтобы давление на бумагу было иным.

Пока он писал, в приподнятом настроении оттого, что вышел с честью из этой беседы, он придумал, как ее можно завершить.

— Честно говоря, вообще никогда не понимал, как можно взять и покончить с собой…

Инспектор смотрел, как он пишет.

— Да, я вас слушаю, продолжайте.

— Жизнь — это единственное, что у нас есть. И когда мы преодолеваем… когда проходят какие-то плохие моменты, обязательно наступает что-то хорошее. Всегда. Без жизни мы ничто. Без жизни мы просто исчезнем. — Он вернул блокнот инспектору. — Не понимаю, как можно хотеть исчезнуть…

Следователь прочитал написанное. Вроде бы все было в порядке.

— Вы в курсе, как себя чувствует мисс Клара? Все это так ужасно… Я так за нее переживаю…

— Она наверху, у себя, — удивил его инспектор. — Вчера, когда в квартире все было вверх дном и везде была кровь, мы не смогли толком провести обыск.

Внезапно Киллиан вспомнил про айфон Марка, который все еще лежал в кармане его пальто. Но даже вероятность лишних подозрений, которые может породить отсутствие телефона, была ничем по сравнению с тем фактом, что Клара совсем рядом, в этом доме. Девушка, рядом с которой он провел почти все ночи с тех пор, как начал здесь работать, никуда не уехала.

— Хорошо, не исключаю, что позвоню вам в ближайшие дни.

— Буду раз снова поговорить с вами.

Они пожали друг другу руки.

— Одна просьба. Постарайтесь все-таки отдохнуть. От недостатка сна можно и умереть. — Полицейский улыбнулся. — Это еще одна знаменитая фраза моего деда.

И инспектор, насвистывая, пошел по коридору, а его лицо так ни на секунду и не выдало его истинных мыслей.

Киллиан вышел в вестибюль здания с чемоданом и коробками и стоял у почтовых ящиков в тихом ожидании. Соседи, выходившие из дома, вежливо здоровались; они неуютно себя чувствовали, сталкиваясь с бывшим консьержем, о котором уже успели забыть.

То, чего он ждал, произошло в 9:38. Двери лифта открылись, и в холл вышла Клара вместе с женщиной лет шестидесяти, седой, но очень похожей на нее лицом. Их сопровождал инспектор.

Наконец-то, после всего, что произошло он увидел Клару. Увидел результат своего долгого, тяжелого и успешного труда. Наконец-то. Зрачки Киллиана расширились. Его глаза сейчас были живыми, как никогда. Он выпрямился, отделившись от почтовых ящиков, и почувствовал, как его организм заряжается адреналином. Лицо девушки было искажено болью, ее было не узнать: красные, опухшие глаза, бледная кожа. Не верилось, что когда-то она была способна улыбаться; весь ее вид выражал чистое страдание, пустившее глубокие корни.

Киллиан подошел ближе:

— Мисс Кинг, приношу вам глубокие и искренние соболезнования.

Клара посмотрела на него невидящим взглядом, на ходу, как будто не узнала.

— Это страшная трагедия. Я не знаю, что сказать. Я практически его не знал, но уверен, что он был хорошим человеком.

В глазах Клары появились слезы.

— Я знаю, что вам сейчас очень больно. Но вы должны знать, что так надо. — Мать Клары удивленно вскинула брови. — Сейчас вы испытываете сильную боль, потому что любовь тоже была очень сильной. Любить кого-то — это всегда риск. — Киллиан взял девушку за руку. — Если мы не хотим страдать, мы не должны любить… — он улыбнулся, — но жить без любви было бы невозможно.

Девушка подняла руку и погладила консьержа по щеке в импульсивном, почти детском порыве.

— Спасибо, Киллиан, — удалось ей выговорить.

Он чувствовал запах ее кожи, не замаскированный ни дезодорантом, ни кремом. Она даже не принимала душ; спутанные волосы блестели от жира.

— Надеюсь, однажды к вам вернется ваша чудесная улыбка.

— Пойдем, доченька, — сказала мать Клары, чтобы избежать приступа рыданий, который могли спровоцировать слова Киллиана.

Инспектор смотрел на Киллиана меланхоличным взглядом, который появился после его рассказа о беременности Клары, и, вероятно, не от Марка.

Как он делал прежде десятки раз, Киллиан прошел чуть вперед и распахнул перед Кларой стеклянную дверь. На улице стоял блестящий серый «додж», за рулем которого сидела девушка, тоже рыжеволосая.

Прежде чем сесть в машину, Клара оглянулась и посмотрела на здание, на свой дом. Это было невыносимо. Она заплакала. Мать схватила ее, обняла, чтобы девушка не упала на тротуар.

Киллиан стоял в дверях и наслаждался моментом. Он провожал взглядом двух женщин, которые неуклюже садились в машину. Клара сразу исчезла из виду — наверное, скорчилась на сиденье. Ее мать о чем-то поговорила со второй дочерью и снова начала утешать Клару. Сестра, прежде чем тронуться с места, посмотрела в зеркало заднего вида на дорогу.

«Додж» отъехал, а Киллиан смотрел вслед, пока машина не скрылась за поворотом на Пятую авеню. Только тогда он заметил, что происходит рядом, в нескольких метрах от него: расстроенный сосед из квартиры 10Б разговаривал с ребятами в рабочих комбинезонах — судя по всему, из автосервиса. Он показывал на свою красную машину, пострадавшую от упавших на нее горшков с диспладениями. Ни осколков, ни комьев земли на асфальте уже не было. Похоже, что они обсуждали, как лучше погрузить авто на эвакуатор.

Сосед не видел его, но это было не важно: диспладении — это его почерк, и Киллиан был уверен, что сосед это знает и сейчас испытывает гнев и раздражение. Он знал, что сосед может подать иск, наймет хорошего адвоката, чтобы засудить его, что с нетерпением будет ждать первого заседания. Но Киллиана уже не будет. Соседу не удастся взять реванш.

Правда, несмотря на все это и помня о радикальных изменениях, только что произошедших в его жизни, Киллиан надел перчатки, когда сбрасывал горшки с цветами с крыши. В случае суда соседу придется попотеть, чтобы доказать, что это сделал именно он.

Он вытянул правую руку в сторону проезжей части, и напротив дома остановился желтый автомобиль. Киллиан попросил таксиста подождать пару минут и вернулся в вестибюль, чтобы забрать свой багаж. Положив одну коробку на другую, он толкал их по полу ногой, а рукой придерживал чемодан.

— Уезжаете?

— Да, здесь мне делать нечего, — ответил Киллиан.

Не считая пары чистых халатов, которые висели в ванной, его квартирка была абсолютно пуста. На столе будки он оставил конверт, предназначенный администратору здания, с ключами от квартиры. Все было готово к приходу нового консьержа.

— Не думаю, что она вернется, — сказал инспектор. — Невозможно будет жить в доме, где ее любимый человек покончил с собой таким чудовищным способом.