Остров Свиней

Прежде чем я успел что-то понять, Асунсьон откуда-то из воздуха вытащила кусок туалетной бумаги и сунула мне прямо под задницу.

— Какого черта вы это делаете, уберите свою руку от… — отбивался я и вдруг ощутил возле самой дырки ощущение чего-то мокрого и холодного.

Тут она отступила назад и с видом победителя поправила волосы. В руке у нее был зажат кусок бумаги.

— Вы сумасшедшая! — крикнул я. — Что вы делаете?

— Опухоль, — произнесла она и сунула мне под нос бумагу, заставив отшатнуться от отвратительного запаха. На снежно-белой поверхности виднелось что-то черное и скользкое, пахнущее разложением и смертью. — Вы от нее избавились.

— Дайте! — сказал я и попытался схватить ее за руку.

Но Асунсьон оказалась проворнее. Резко развернувшись, она выскочила из кабинки и устремилась прочь.

— Эй, стойте! — Я побежал за ней, едва не выскочив из своих незастегнутых брюк, одновременно пытаясь справиться с ремнем и ширинкой. В холле я ее настиг — она входила в зал с торжествующим видом, держа руку высоко поднятой вверх и улыбаясь, словно победивший на ринге боксер. На сцене пастор разыграл сцену удивления, драматически раскрыв глаза.

— Асунсьон, — произнес он, — в чем дело?

Она поднялась на сцену. Дав театрально прикрыл рукой микрофон и слегка наклонился, чтобы услышать, что Асунсьон шепчет ему на ухо. Он изобразил радостное удивление, его брови поднялись чуть ли не до макушки. С улыбкой взглянув на меня, Дав уже собирался с торжествующим видом вытащить меня на сцену, как вдруг заметил выражение моего лица. Его собственное лицо погасло.

— Что вы делаете, придурки? — Я перепрыгивал через ступеньки, сцена подо мной тряслась. — Отдайте мне эту гребаную штуку.

— Джо! — сказал он. — В чем дело? В чем де…

— Отдайте ее мне. — Я схватил салфетку. — Покажите мне, что вы, гады, здесь делаете. — Асунсьон ахнула и попыталась отвести руку в сторону. В микрофонах раздался чей-то крик, но я твердо держал женщину за кисть. Собравшиеся вскочили, лица у всех потрясенные. Я глубоко впился ногтями в кожу Асунсьон и заставил ее выпустить салфетку.

— Джо! — Малачи вытащил микрофон из петлицы. — Джо! — Он взял меня за руку. Он находился так близко, что я чувствовал запах его пудры. Он попытался повернуть меня так, чтобы мы оба стояли спиной к аудитории и могли поговорить. Он вспотел. Смотрел на мой кулак и потел. — Уйди со сцены, Джо, — продолжал он, облизывая губы и протягивая руку, чтобы вырвать у меня кусок бумаги. — Отдай мне опухоль и уйди со сцены. Я готов обсудить с тобой все твои проблемы. Только отдай мне…

Он тянулся к моей руке, но я его отталкивал.

— Послушай, ты, дерьмо! — со злостью произнес я и повернулся к нему лицом. — Я бы тебя сейчас убил. Если бы я мог потом отвертеться, я бы тебя убил. Помни об этом!

Это сработало. Я ушел со своим трофеем, Финн присоединился ко мне в проходе. По дороге разъяренные черные женщины били нас синими сумками.

Опухоль оказалась полуразложившейся куриной печенью. Возможно, ее оставили гнить на пару деньков, сказали мне в департаменте по защите окружающей среды в Санта-Фе. «Черт возьми, и где вы только взяли эту маленькую штучку?» Это было так здорово, что я просто балдел. Мы его поймали. Можно сказать, пастор Дав оказался у нас в руках.

Какая все-таки странная штука жизнь! Финн, который начал крестовый поход в Альбукерке и хотел стать журналистом, вдруг к этому охладел. Он влюбился в девушку, которую встретил в текила-баре, проводил ее до дома в Саусалито, штат Калифорния, и следующие два года занимался серфингом. Он загорел и приобрел акцент жителя западного побережья. Вернувшись в Великобританию, он некоторое время издавал в Лондоне журнал по серфингу и в конце концов стал литературным агентом. Получилось так, что я остался единственным, кто пытался прижать пастора Малачи Дава.

Я вернулся в Лондон, в свой университет, и начал искать журнал, который напечатал бы статью о куриной печенке. Но прежде чем я успел что-то найти, из пустынь Нью-Мексико дошли слухи о том, что пастыри психогенического исцеления в кризисе. Налоговое управление пересмотрело безналоговый статус фонда, Малачи Дав лежал в больнице, где лечился от маниакальной депрессии. И тут, что называется, запахло жареным. Костяшки домино начали падать: пастора заподозрили в том, что он поджег дом патрульного полицейского, который оштрафовал его за превышение скорости; некоторые из его последовательниц обратились в прессу — по их словам, он запрещал им пользоваться женскими прокладками. Он утверждал, что женские гигиенические продукты являются недопустимыми медицинскими средствами, а они считали, что он хотел их унизить, что он — женоненавистник.

— Оказавшись загнанным в угол, я стал задавать себе неприятные вопросы, — сказал Дав в интервью «Альбукерк трибюн», выйдя из больницы. — Я спрашивал Господа, не хочет ли Он по своей милости призвать меня к себе. Ответ был отрицательным, но Он сообщил мне, что я смогу управлять своей смертью. Моя смерть будет иметь для человеческого рода большое значение.

— Таким образом, речь идет о самоубийстве, — сделал вывод журналист. — Но ведь в Библии сказано, что это грех.

— Нет. Там сказано «не убий». Но перевод неправильный. На иврите — «Не убий другого».

— Я этого не знал.

— Ну вот, теперь знаете. Каждое воскресенье я буду молиться и спрашивать, не пришло ли мое время.

— А когда время придет, как вы это сделаете? Повеситесь?

— Я не повешусь и не выброшусь из окна. У меня, как у христианина, эти методы вызывают чувство вины, напоминая о смерти Иуды Искариота.

— Таблетки?

— Я не принимаю никаких лекарств.

Возможно, в этот момент пастор понял, что, какой бы метод самоубийства он ни выбрал, эта информация оттеснит на второй план его заявление, поэтому сразу сменил тему и вскоре закончил интервью. На снимке он выглядел просто ужасно. Он здорово прибавил в весе, особенно на плечах, шее и груди. Кожа у него была темно-красная — то ли из-за повышенного кровяного давления, то ли из-за воздействия бешеного солнца Нью-Мексико, на ее фоне резко выделяются соломенно-желтые волосы. Глядя на этот снимок, я подумал, что кто-то содрал с него кожу.

В Лондоне я написал статью на всю эту депрессивно-суицидальную тему, которую в конце концов продал в «Фортеан таймс». [5]Возможно, у меня было какое-то предчувствие — кто знает? — потому что я опубликовал ее под псевдонимом Джо Финн. Через две недели «Фортеан таймс» получила письмо от адвоката. В нем говорилось, что мы все по уши в дерьме: пастор Малачи Дав собирается предъявить иск «Фортеан таймс» и прежде всего выдающему себя за журналиста еретику Джо Финну.

5

С представителем пастырей психогенического исцеления я встретился в супермаркете в Кроуб-Хейвен, куда он еженедельно приезжал за товарами. Направляясь туда, я пытался представить, какого рода ритуал они совершают, выбрасывая в море свиные туши. «Несомненно, они уже убедили тебя в том, что они сатанисты, — думал я, глядя на остров. — И как же ты думаешь оттуда выбраться, ничтожный придурок? Во что ты вляпался?» — спрашивал я себя.

Внезапно деревья расступились, открывая прекрасный вид на Кроуб-Хейвен. На миг я остановился, сощурясь от яркого света и думая о том, как все это выглядело прошлой ночью и как трудно сопоставить нынешнюю красивую, как на картинке, пристань с ее сверкающими яхтами и внедорожниками и груду гниющего мяса возле канализационной трубы всего в полумиле отсюда.

На пристани находился окруженный лужайкой супермаркет, вокруг которого стояли сверкающие на солнце легковые машины; туда-сюда лениво шлепали обутые в сандалии туристы, которые несли сумки со свежими помидорами, салатом и журналами «Хелло!»; морские птицы клевали валяющиеся в траве обертки из-под фруктового льда. За магазином парень в полосатом фартуке складывал в стопку картонные коробки, а внутри, в прохладе, улыбающаяся кассирша в желтой блузке обслуживала отпускников, укладывала в пластиковые пакеты их покупки.