Орлиный мост

— Успокойся, я же тебя предупреждал, что ему совершенно чужд такой подход к делу.

— Это не совсем так, — возразил Мишель, — скажем, я просто лояльный скептик.

— Скептик — это да! — воскликнула Мюрьель, зажигая сигарету. — Но вот что касается лояльности, то в этом я не очень уверена.

Наблюдая за тем, как нервно она курит, Мишель понял, что сильно рассердил ее. Он искренне раскаивался в этом, но тут же отметил, что гнев придал Мюрьель удивительное очарование: ее зеленые глаза потемнели, губы сжались, лицо приобрело выражение упрямства и силы. Такие женщины ему нравились.

Чтобы разрядить обстановку, он обратился к Жерому:

— Не станешь же ты уверять меня в том, что как врач веришь в подобные истории?

— Конечно, нет! Что касается нашего случая, я склонен думать, что проблема скорее в сознании того, кто утверждает, будто видел и слышал умерших людей и говорил за них. Но я не стал бы проявлять категоричность во всех ситуациях. Эйнштейн, например, считал: люди, полагающие, что видели духов, не в ладах со временем…

— Знаете, — включилась в разговор Мюрьель, заметно успокоившись, — Вероника — это типичный пример присвоения мертвым субъектом живого существа. По всему миру можно найти тысячи похожих примеров. Множество людей входят в контакт с потусторонним миром. Чего стоят те, кто становится артистами, вдохновляемые другими давно ушедшими собратьями по призванию! Понимаю ваши предубеждения, но таково положение вещей — эти контакты существуют. Можно игнорировать подобные явления, но можно и интересоваться ими, не впадая в крайности, что я и делаю…

— Позвольте, но Жером мне сказал, что вы физик, доктор наук.

— Верно. Но парадокс в том, что именно по этой причине я и выбрала такую специализацию. Многие паранормальные явления, которые мне пришлось изучать, далеко выходили за пределы нашего понимания, и я предпочла попробовать вникнуть в их суть, вместо того чтобы посвятить себя традиционной, но довольно скучной карьере физика.

— Это произошло в Соединенных Штатах?

— Да, поскольку лаборатории там лучше оснащены, а ученые более гибко подходят к данной проблеме, чем во Франции.

— В таком случае почему же вы вернулись? — не без ехидства спросил Мишель.

— Потому что за несколько лет работы в Штатах мне безумно надоели гамбургеры. К тому же меня пригласили в Тулузу, где создавалась новая лаборатория. К слову сказать, то, чем я занимаюсь теперь, никоим образом не противоречит классической науке, которой обучали меня профессора университета. Наоборот, я не перестаю убеждаться, как писал Виктор Гюго, что сверхъестественное есть не что иное, как еще не объясненное, но вполне естественное явление…

— То есть мне просто не хватает веры… — заключил Мишель.

— Это не важно, — включился в разговор Жером, — вы здесь не для того, чтобы спорить. Проводите исследования, как считаете нужным. И быть может, однажды ваши позиции сблизятся.

Мишель встал.

— Хорошо. Только у меня не было времени хоть что-нибудь приготовить.

— На этот счет я могу не волноваться, — откликнулась Мюрьель, — Жером сказал мне, что у вас настоящий талант повара. А я пока пойду в свою комнату.

Жером проводил ее до дверей. Войдя в кухню, Мишель был вынужден признать: несмотря на то что он не понимал мотивов поведения этой женщины, она была ему симпатична.

На следующий день, ближе к вечеру, Мишель отправился в Кальвиак для встречи с Элен Дюваль, матерью Тома. Она согласилась его принять по настоянию Жерома, который предварительно позвонил ей по телефону.

Ведя машину по узкой извилистой дороге, инспектор думал о вчерашнем ужине, который продлился до поздней ночи. Его первые впечатления о Мюрьель подтвердились: она была умна, образованна и независима в суждениях. К тому же при ближайшем рассмотрении она показалась ему более хорошенькой, чем в первый раз. Быть может, потому, что, когда она вышла из комнаты, на ней были не джинсы, а короткое, сильно облетающее черное платье. Теперь Мишель заметил, что у Мюрьель красивые ноги и округлые формы. За столом они практически не говорили о Веронике, и прежде чем пойти спать, он отдал ей «Дело» Дюваля.

Утром Мишель очень удивился, когда нашел в кухне записку: «Весьма любопытно. Тем не менее я хотела бы обсудить с вами отдельные детали, которые меня удивляют. Желаю хорошего дня». Это доказывало, что Мюрьель не только привлекательна, но и рассудительна.

Первые капли дождя застучали по лобовому стеклу автомобиля, когда Мишель выехал на аллею, ведущую к дому Дювалей.

Миновав лес, инспектор обнаружил небольшую усадьбу XVIII века, которая стояла посреди огромного парка, расположенного на покатом склоне. В целом ансамбль был гармоничен и удобен для проживания. На мгновение он остановил машину, чтобы лучше рассмотреть здание, построенное в строгом классическом стиле: ни вычурных украшений, ни замысловатых линий. «Действительно, — подумал Мишель, вспоминая о современных архитектурных убожествах, будь то „Гранд-опера“ на площади Бастилии или Национальная библиотека, которые начинают разрушаться через десять лет после окончания строительства, — шедевры классической архитектуры — это лучшее, что создало человечество».

Он проехал вперед и очутился на посыпанной гравием аллее, которая заканчивалась у парадной лестницы. Там и ждала его Элен Дюваль.

Ей было около шестидесяти, и на ее лице явно проступало выражение пресыщенности, типичное для некоторых богатых людей. Судя по манере одеваться — на женщине было очень узкое платье из серого хлопка, доходившее до середины икр, — она любила демонстрировать свойственную ей элегантность. Это впечатление усиливалось, так как Элен не пользовалась косметикой и не носила никаких украшений.

После традиционного приветствия мадам Дюваль проводила Мишеля в библиотеку-гостиную, застекленные двери которой выходили в тенистый парк. Она предложила инспектору присесть на один из узких диванов с прямой спинкой, между которыми стоял низенький столик со стаканами и напитками, а сама села напротив.

Мишель изучал свою собеседницу, пока она наливала ему виски. Несмотря на возраст, мадам Дюваль все еще была красива — таким женщинам и годы нипочем. Ее руки слегка дрожали, Мишель предположил, что это от волнения.

Встретившись с ней взглядом, он подумал, что не стоит торопить события, если хочет что-то узнать от нее.

— Не скрою, я согласилась вас принять вопреки своему желанию и только потому, что Жером попросил меня сделать это. Мне чрезвычайно тяжело вспоминать о Тома. Кроме того, я не понимаю, что вы ищете. Мне кажется, в свое время в расследовании ничего не было. А что вы думаете по этому поводу?

— Честно говоря, меня встревожили некоторые странные факты и совпадения. Поэтому прошу вас не обижаться, если вам что-то не понравится в моем рассказе, настолько это необычно и, пожалуй, сверхъестественно.

Она обратила на него удивленный взгляд:

— Продолжайте, вы меня очень заинтриговали.

— Несколько дней назад молодая девушка по имени Вероника Майар потеряла сознание в том же месте, где разбился ваш сын. С этого времени она говорит мужским голосом от имени духа, который утверждает, что он и есть Тома.

— Это безумие!

— Более того, он уверяет, что не кончал жизнь самоубийством, а умер насильственной смертью.

Элен Дюваль нервно засмеялась, но тут же взяла себя в руки и добавила ледяным голосом:

— Неужели полиция верит всем этим глупостям?

— Понимаю ваше удивление. Но этот инцидент стал косвенной причиной, побудившей меня заинтересоваться этим делом. Я изучил материалы расследования в жандармерии…

— Неужели вам разрешили их посмотреть?

— В этом нет ничего необычного, различные службы полиции всегда взаимодействуют.

— Ах вот как!

— Я изучил отчеты, просмотрел фотографии того времени и был удивлен некоторыми несовпадающими деталями. Например, я не понимаю, каким образом ваш сын, бросившись с моста, при падении на землю оказался в одних трусах и майке. Почему остальная одежда была разбросана вокруг него в полном беспорядке? И почему при таких обстоятельствах не произвели вскрытия?