Святилище

Мередит замерла.

— Тысяча восемьсот девяносто первый?

Хол кивнул.

— Тогда-то Соньер и начал обширный проект обновления, растянувшийся на много лет — сперва церковь, а потом и сады, кладбище, дома — все.

Он замолчал. Мередит поймала на себе его взгляд.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Конечно, — поспешно заверила она. — Извини. Рассказывай дальше.

— Геральдический пергамент был якобы в неизвестной древности скрыт внутри визиготской колонны. Многие из местных считают, что все это, с начала до конца, подделка. Документы, современные годам жизни Соньера, не связывают с Ренн-ле-Шато никаких великих тайн, если не считать таинственного улучшения материального состояния Соньера.

— Он разбогател?

Хол кивнул.

— Церковная иерархия обвинила его в симонии — якобы он продавал мессы за деньги. Прихожане отнеслись к нему снисходительнее. Они решили, что он откопал где-то визиготский клад, и не ставили ему того в укор, ведь он столько потратил на церковь и прихожан.

— Когда умер Соньер? — спросила она, вспоминая даты на мемориале Анри Буде в церкви Ренн-ле-Бен.

Он покосился на нее.

— В тысяча девятьсот семнадцатом — и оставил все своей экономке, Мари Денарно. А все эти теории религиозных заговоров и обществ стали всплывать не раньше семидесятых.

Она записала и эти сведения. Имя Денарно она видела на нескольких могилах на кладбище.

— Что думает об этих историях твой дядя?

Хол насупился.

— Что они идут на пользу бизнесу, — сказал он и надолго умолк.

Между ним и его дядюшкой явно не было большой любви, и Мередит удивлялась, почему он не уедет теперь, когда похороны прошли. Один взгляд на его лицо заставил ее воздержаться от этого вопроса.

— Так насчет Дебюсси, — подтолкнула она наконец.

Он как будто собрался с мыслями.

— Извини. Так вот, существовало якобы тайное общество, охраняющее тот пергамент, который Соньер то ли нашел, то ли не нашел в визиготской колонне. И лидерами этой организации считались очень видные персоны, знаменитости, можно сказать. Ньютон, например. Или Леонардо да Винчи. И Дебюсси.

Мередит опешила, и тут же расхохоталась.

— Знаю, знаю, — сказал Хол, тоже ухмыляясь, — но я передаю то, что услышал от дяди.

— Это же полная чушь. Дебюсси жил музыкой. И он был не из любителей клубной болтовни. Замкнутый человек, преданный маленькой группе друзей. Только подумать: чтобы он возглавлял какое-то тайное общество… Ну просто бред! — Она рукавом вытерла уголок глаза. — А какие доказательства подтверждают эту поразительную теорию?

Хол пожал плечами.

— Соньер действительно принимал много важных парижан и других гостей, в Ренн-ле-Шато на переломе века, это тоже подпитывало теорию заговора — главы государств, певцы… Имя Эмма Кальве тебе не знакомо?

Мередит задумалась.

— Француженка, сопрано, по времени примерно совпадает, но я почти уверена, что в произведениях Дебюсси она никогда не исполняла значительных партий. — Достав блокнот, она записала имя. — Я уточню.

— Так это можно подтвердить?

— Любую теорию можно подтвердить, если хорошенько постараться. Что не означает, будто она истинна.

— Слова ученого.

Мередит понимала, что он слегка поддразнивает ее, и ей это нравилось.

— Слова человека, полжизни проведшего в библиотеке. Реальная жизнь никогда не укладывается в рамки теории. Она беспорядочна. Находишь какое-то свидетельство, думаешь, вот оно. Попалось. И тут же тебе встречается что-то такое, что переворачивает все вверх ногами.

Некоторое время они ехали в дружеском молчании, занятые каждый своими мыслями. Проехали солидную ферму и перевалили гребень. Мередит заметила, что ландшафт по эту сторону хребта изменился. Меньше зелени. Серые камни, как зубы, режутся из ржавой земли, словно жестокое землетрясение вытолкнуло наружу каменное сердце земли. Полосы красной породы выступали, как рубцы ран. Это была менее гостеприимная, более неприступная земля.

— Здесь начинаешь понимать, — сказала она, — как мало меняется основа ландшафта. Убери из уравнения дома и машины, и останутся горы, ущелья, долины, которые здесь уже тысячи лет.

Она почувствовала, как насторожился Хол. В тесной кабине отчетливо слышно было его напряженное дыхание.

— Вчера вечером я этого не разглядела. Все казалось слишком маленьким, слишком незначительным, чтобы быть центром чего-то. А вот теперь… — Мередит запнулась. — Отсюда, сверху, видишь вещи совсем в другом масштабе. Здесь легче поверить, что Соньер мог найти что-то ценное. — Она помолчала. — Я не говорю, что он нашел или не нашел, но только теория уже не висит в пустоте.

Хол кивнул.

— Реде — старое название Ренн-ле-Шато — лежал в самом сердце визиготской империи на юге. Пятый, шестой, начало седьмого века… — Он кинул взгляд на нее и снова стал смотреть на дорогу. — Но тебе, как профессионалу, не кажется, что прошло слишком много времени, чтобы что-то осталось ненайденным? Если здесь было что находить — визиготское или еще более раннее, римское, — оно должно было выйти на свет раньше 1891 года?

— Не обязательно, — ответила Мередит. — Вспомни свитки Мертвого моря. Просто удивительно, как что-то одно обнаруживается, а другое тысячелетиями остается скрытым. В путеводителе сказано, что у деревни Фа есть развалины визиготской сторожевой башни, а на кладбище в деревне Кассаньес — визиготские кресты, и найдены они сравнительно недавно.

— Кресты? — удивился Хол. — Они были христианами? Я этого не знал.

Мередит кивнула.

— Ага, странно. Любопытно, что по визиготскому обряду королей и знать вместе с их сокровищами хоронили в тайных местах, а не на кладбище у церкви. Мечи, пряжки, драгоценные камни, фибулы, чаши, кресты — чего там только не было. Конечно, у них возникала та же проблема, что у древних египтян.

— Как отвадить могильных воров?

— Именно. Поэтому визиготы изобрели способ устраивать тайные захоронения на дне рек. Они запруживали реку и отводили ее в другое русло на время, пока сооружалась погребальная камера. Потом туда опускали короля или воина с его сокровищами, камеру запечатывали и маскировали грязью, песком, камнями или чем там еще, а потом разрушали плотину. Вода устремлялась в старое русло и навеки скрывала и короля, и сокровища.

Мередит оглянулась на Хола, почувствовав, что ее рассказ заставил его задуматься о чем-то другом.

Она его не понимала. Даже если вспомнить, что ему пришлось пережить за последние несколько недель, и особенно вчера, очень уж быстро он превращается из открытого спокойного парня в человека, несущего на плечах бремя целого мира.

А может, он мечтает оказаться отсюда подальше?

Мередит уставилась прямо вперед сквозь ветровое стекло. Нет смысла торопить события.

Они поднимались все выше по голому горному склону, и наконец, одолев последний крутой зигзаг, Хол сказал:

— Приехали.

Глава 46

Когда Хол свернул в последний раз, Мередит увидела открывшийся впереди пейзаж.

Высоко на почти отвесном склоне холма над ними теснились дома и постройки. Красочный плакат приветствовал гостей Ренн-ле-Шато:

«Son site, ses mistères». [26]

Белые и пурпурные цветы выглядывали из-за придорожного откоса. Некоторые огромные цветки напоминали непомерно разросшийся гиацинт.

— Весной здесь сплошь маки, — сказал Хол, заметив, куда она смотрит. — Действительно нечто!

Через пару минут они оставили машину на пыльной площадке, откуда открывался вид на всю южную сторону горной долины. Мередит обвела глазами панораму гор и равнин под ними, потом повернулась кругом, чтобы рассмотреть поселок.

Прямо за ними, посредине стоянки, стояла высокая круглая башня водокачки. Квадрат солнечных часов, выведенный на ее южной стене, отмечал летнее и зимнее солнцестояния. Над часами была надпись. Прикрыв глаза от солнца, она прочла: