Охотники за человеческими органами

Шмайсснер отошел от печки; у него была коренастая фигура, руки пианиста и улыбка, которая, подумал Мортон, должна сниться вздыхающим девицам с младших курсов все долгие летние месяцы до начала семестра.

— Ваш стиль работы вызывает у меня сильную зависть, мистер Мортон. Это не лесть, у меня никогда не было ни нужды, ни желания льстить. Суть в том, что все рассказанное мне о вас весьма впечатляет. — Шмайсснер замолчал, а потом усмехнулся так, словно у них имелся какой-то общий секрет. — Я вижу, вы удивлены. Но у нас есть общий друг. Как поживает доктор Крамер?

— Вы знаете Иосифа?

— Думаю, столько же, сколько и вы. Каждое Рождество, если позволяет его расписание, он приезжает в Гамбург на нашу хоральную службу. Недостатки вокальных данных он с избытком возмещает энтузиазмом!

Мортон рассказал Шмайсснеру о предстоящей операции Иосифа. Это вызвало сначала всплеск сочувствия, а потом еще один смешок:

— Новое сердце — новый голос. Давайте надеяться!

Шмайсснер вызвал у Мортона инстинктивную симпатию и доверие. В отличие от множества академиков, этот не был ни позером, ни снобом: он просто знал свое место. И цену себе. Мортону показалось, что Шмайсснера трудно разозлить, но уж если удастся, он станет крайне опасен.

— Вы пришли к каким-то выводам, профессор? — спросил он.

Шмайсснер взглянул на Мортона. Неожиданно он показался усталым, причем не от недосыпания или перенапряжения, а от чего-то более глубокого. Понизив голос, он спросил:

— Вы религиозный человек, мистер Мортон?

— Нет. После университета уже нет. Да и тогда был не очень-то.

Непохоже, чтобы Шмайсснера волновали подобные дела. Он опять усмехнулся. Мортон понял, что профессор пользуется смешками как вехами на пути разговора.

— Учитывая то, с чем мы здесь имеем дело, мне полезно знать, как человек относится к вере.

— А с чем мы здесь имеем дело? — тихо спросил Мортон.

Шмайсснер секунду помолчал, глядя на него, а потом сказал:

— Дьявол. Сатана. Зовите его как хотите, мистер Мортон. Вот что у нас тут такое. Я совершенно уверен.

Мортон посмотрел в окно. Взошла луна и окрасила снежный пейзаж в мягкий золотистый цвет. Такой чудесный фон для зла и порока! Он повернулся к Шмайсснеру.

— Почему вы считаете, что это относится к какому-то ритуалу, профессор?

Голос Шмайсснера стал еще более мрачным.

— Как много вам известно о преступлениях такого рода, мистер Мортон? — Вопрос был задан мягко, но в глазах читался вызов.

— Мне известна разница между язычеством и оккультизмом. И я знаю: то, что произошло с Грубером, не имеет никакого отношения к доске Оуиджа, белым ведьмам или магии хаоса. Не говоря уж об алхимии Мерлина и, кстати говоря, Новой Эры, — сказал Мортон.

Шмайсснер утвердительно кивнул, взял Мортона под руку и повел к спальне, быстро говоря на ходу по-английски.

— Грубер — конечный продукт религии, основанной на примитивной философии. Ее последователи верят, что сама жизнь есть дарвиновская борьба за выживание среди сильнейших, а они сами избраны, чтобы править миром.

— Гитлер попробовал это, но недалеко ушел, — философски заметил Мортон, напоминая об этом и себе, и остальным.

— Во многих отношениях они — дети Гитлера. Они учились на его ошибках. Это и делает их такими опасными. Они вытащили из кладовки сатану, мистер Мортон.

— Эти неонацисты с востока, — добавил Мюллер. — Они куда хуже, чем были наши наци. Теперь уже не только евреев, а всех и каждого…

Мортон вспомнил, что отец Мюллера участвовал в сопротивлении Гитлеру.

Шмайсснер прошел в спальню. Мюллер зашел вслед за ними и закрыл за собой дверь. Шмайсснер занял место во главе стола. Мюллер стал напротив Мортона. Все смотрели на тело. Жестокость того, что сделали с Грубером, каким-то образом усиливалась от неяркого освещения.

— Одно из правил, которое я всегда подчеркиваю своим студентам, это взглянуть на все как следует, чтобы год спустя независимо от того, что придется повидать еще, они могли вспомнить каждую деталь того, что я попросил их рассмотреть. — Шмайсснер взглянул на собеседников. — Разумеется, точно так же дело обстоит и в вашей работе?

Мортон кивнул. Важно не только как следует зафиксировать в мозгу состояние тела — нужно еще уметь выслушать все, что оно хочет сказать тебе. Он тихо вздохнул.

Грудная клетка Грубера была вскрыта и освобождена от всех внутренних органов.

Взгляд Мортона вновь обратился на грубо вырезанную на груди пятиконечную звезду.

— Пентаграмма — классический символ демонизма, — пояснил Шмайсснер.

— Это было сделано до удаления органов или после?

— Почти наверняка — после. Так художник ставит свою подпись на картине, когда высыхает холст. — Объясняя, Шмайсснер указывал на кончики звезды. — Для оккультистов четыре луча означают Четыре Элемента Жизни, а пятый — Великое Невидимое, тайное место, по их вере — источник всей сверхъестественной силы.

Мортон снова вспомнил все, что он видел в других местах, каждый отдельный, отчетливый, незабываемый штрих. Может быть, Грубер и не имел отношения к тому, что он ищет. Он снова медленно выдохнул воздух, на этот раз прямо в развороченное отверстие в очень холодной шее Грубера, сморщив нос от запаха разложения, и повернулся к Шмайсснеру.

— А что значит все это? — Он указал сначала на отверстие в шее, потом на пах Грубера, откуда были вырезаны гениталии, и, наконец, на пустые глазницы, залитые воском.

Шмайсснер принялся объяснять с привычной легкостью специалиста:

— Отверстие в шее использовали для того, чтобы выпустить кровь. Как вам, вероятно, известно, питье крови — главный момент во всех сатанинских ритуалах. Кровь, выпитая из умирающего существа или из человека, который еще жив, по их представлениям должна увеличивать сексуальную силу пьющего.

— А доказано, что это и впрямь действует? — В голосе Мюллера звучало больше недоверия, чем любопытства.

Шмайсснер улыбнулся и сразу же нахмурился.

— Сотни тысяч людей верят, что да. Точно так же, как верят, что расплавленный воск на глазах заставляет человека молчать.

— Такая попытка заставить жертву замолчать всегда предшествует убийству? — спросил Мортон.

— Не всегда, — отрицательно качнул головой Шмайсснер.

— Мог Грубер сам быть членом культа? Мог он за этим приехать сюда — чтобы принять участие в ритуале? Участник, превратившийся в жертву?

Шмайсснер еще раз качнул головой.

— Члены культа редко делают такое со своими, мистер Мортон. Они знают, что дьявол никогда не одобрит потерю приверженца, разве что в самых экстремальных обстоятельствах. И тогда должна состояться соответствующая церемония, возможно, даже полновесная Черная Месса. Я тщательно все проверил; нет ни единого признака, что здесь имело место нечто подобное. Кроме того, Грубер приехал сюда один.

— Но вы уверены, что тот, кто последовал за ним, был членом какой-то секты?

Наступило тишина, а потом Шмайсснер издал снисходительный смешок.

— Я думаю, вы можете исключить женщину. Женщины-культисты почти никогда не убивают, если и случается, никогда не делают этого без помощника-мужчины. В этом случае было бы несколько присутствующих при жертвоприношении, которое они приказали совершить.

Мортон обдумал это так неторопливо, словно в его распоряжении была вечность.

— А гениталии? — осведомился он.

Шмайсснер прочистил горло.

— Гениталии широко почитаются почти во всех культах как дарующие удачу. Некоторые носят их в маленьких мешочках на шее. Другой вариант: удаление их — как часть обряда поклонения луне. Через неделю полнолуние, а это время месяца всегда имеет большое значение для культистов. Потому-то у них так много лунных богов. И большинство культистов настаивают на том, что существует связь между луной и зарождением жизни человека — что луна влияет на все секреции человеческого тела, связанные с зачатием.

— Итак, если предположить, что никто не повесил их себе на шею, что же происходит с гениталиями после того, как ими попользовались для поклонения луне? — спросил Мортон.