Венецианский эликсир

— Взгляните на эту старую даму, лицо которой разрушено одному Богу известно каким недугом! Несчастная бедняжка, ее страдания написаны на морщинистом лице!

Он заботливо нагнулся ко мне.

— Твои внуки страдают от того же недуга, — спросил он, — или ты одна такая в семье?

В этот момент я разразилась громкими всхлипываниями и воем, на что он довольно едко заметил:

— В моей родной Венеции красота считается обязательным атрибутом. Ты бы лишилась рассудка и распростерлась ниц, если бы тебе довелось увидеть даже самую обычную венецианку. Кажется, что все они одного возраста. Это все благодаря их роскошной зрелости, но здесь, в Англии, загляните кобыле в рот и женщине в лицо, и вы сразу точно определите их возраст. Вам, моя дорогая, по всей видимости, семьдесят девять лет и три четверти года.

Я повесила голову и принялась протестующе махать руками.

— Чем итальянские женщины отличаются от английских товарок? У итальянок есть простое средство.

И снова была приготовлена голубая бутылочка, в которую окунули салфетку. Дотторе повесил эту салфетку мне на лицо, а сам принялся разглагольствовать о свойствах сего зелья.

В данном случае в бутылке была теплая мыльная вода, которая постепенно смыла все мои искусственные дефекты.

Сняв с меня салфетку, под которой обнаружилось молодое здоровое лицо, Дотторе Велена мягко вопросил:

— Могу ли я поинтересоваться твоим реальным возрастом, дорогая?

— Мне двадцать пять, — радостно ответила я тонким голосом, но достаточно громко, чтобы перекричать возгласы и крики в толпе.

Дотторе Велена повернулся к публике:

— Это средство очень поможет тем из вас, особенно ирландкам, кто имеет пораженные конечности, у кого более толстая часть ноги находится внизу. Одна капля сего эликсира, и вскоре вы будете ходить под ручку с лучшим мужчиной района.

Я была занята и ни на минуту не оставалась в одиночестве. Эти два фактора не давали мне полностью осознать то потрясение, который я получила, узнав правду о возлюбленном.

Это был жестокий удар, и я не могла не думать об этом в минуты отдыха. Мысли только ухудшали ситуацию.

Раньше я хотела принимать его таким, каким он мне казался. Это было так соблазнительно. Теперь же я скучала по тому состоянию приятного неведения. Я также злилась на себя. Мне следовало понять, что здесь что-то не так. По глупости я решила, что он джентльмен уровня Стинтлея. Я думала, что его деньги были получены по наследству. Теперь мне следовало понять и принять, что иногда ему приходилось тяжело трудиться, чтобы заработать их. Когда мне становилось очень грустно, я представляла, как он сидит у себя на складе, поплевывает на этикетки и лепит их на бутылки с эликсирами, которые продает через шарлатанов вроде Дотторе Велены.

Я постоянно узнавала новые ужасы о Валентине Грейтрейксе и его делах, поскольку на Бенксайде его знали очень хорошо. Скоро я узнала еще одну подробность. Везде ходили разговоры, что из-за миссии на континенте его довольно долго не будет в Лондоне. Его компаньоны многозначительно улыбались при упоминании этой миссии, хотя и не знали ничего о целях и задачах. Мы слышали в «Якоре», что у людей Грейтрейкса невозможно ничего выведать. Им не развяжет язык ни пиво, ни деньги, ни распутные женщины. Никто из них не хотел вызывать гнев хозяина.

Потому я чувствовала себя в безопасности, хотя продолжала прятать лицо, когда мы спускались в «Якорь» по Стоуни-стрит. Я не хотела столкнуться нос к носу с Диззомом.

Однажды, когда мы проходили мимо склада Валентина, Дотторе Велена толкнул меня локтем в бок и сказал:

— Одному Богу известно, зачем он уехал. Уже прошло несколько недель. Очень необычно. Многие девы Бенксайда вздыхают, ложась в холодную постель без него.

Зная, что «девами» в этой части города называли проституток, я вся задрожала от ярости. Значит, он был человеком, который водил шашни с этими потаскухами? Я видела их, выстроившихся вдоль улиц, словно безвкусно одетые куклы на прилавке магазина. Мне с трудом удавалось смириться с мыслью, что в его ведении был первоклассный бордель, а если говорить точнее, целая сеть борделей, которые приносили хорошую прибыль. Однако мысль о том, что он сам пользовался услугами своих «служащих», ранила меня очень глубоко. Она нанесла еще больший вред образу джентльмена, который я создала. Настоящий джентльмен в случае нужды посещал опрятные и роскошные публичные дома в хороших районах города. Я отбросила представление о нем как о человеке, чья большая любовь ко мне содержала определенную долю природной похоти. Теперь я смотрела на него как на очередную свинью с низменными инстинктами. Иногда на меня находило такое негодование, что я даже начинала думать, что мои бывшие хозяева никогда не посылали меня соблазнять существо более отвратительное, чем Валентин. Герцоги, принцы, политики, даже знатные дамы с необычными пристрастиями, но не сомнительный делец с бедняцкого берега Темзы. Мелкий воришка, доросший до уровня серьезного бандита. Это было намного хуже, чем джентльмен, лишившийся состояния.

— Пойдем, подруга, не красней ты так! — подначивал Дотторе. — О чем задумалась? — В тот день на моем лице, к сожалению, не было никакого грима, поскольку я решила изображать женщину, одержимую бесами. Мне следовало играть роль девушки-служанки одного из меховщиков Бенксайда. Этим бедным созданиям, которых заставляли выщипывать кроличьи шкурки, жилось несладко. Они часто сходили с ума из-за химических испарений, которыми им приходилось дышать на работе. Дотторе предусмотрительно пришил небольшой заячий хвост к задней части моего платья, чтобы напоминать публике о природе моих занятий.

Мне в голову пришла мысль.

— Вы хотите сказать, что он там спит? На складе?

— Валентин, дорогая? Он спит над ним, как любой добропорядочный лавочник.

Я подумала об опасностях ночной Стоуни-стрит, освещенной круглыми лампами, заправленными вонючим китовым жиром. Из своего окна он наверняка видел все эти скромные лавки. Я вспомнила о тех фешенебельных апартаментах на Бонд-стрит, меблированных с прекрасным вкусом, окна которых выходили на ухоженный и элегантный парк. Я думала, что это городской дом его семейства. Турецкие ковры и безупречная отделка, маркизетовые занавески, пуховые одеяла с мягким тонким бельем. Вероятно, все это было арендовано на время.

Конечно, тогда я не задавала вопросов. Мне ни за что не пришло бы в голову рыться в шкафах и ящиках, так очарована я была этим гадким мошенником. Значит, он арендовал те комнаты поденно. Я вспомнила, как он часто настаивал на том, чтобы мы встречались у меня, что не стоило ему ни пенни.

Я подготовилась еще к одному открытию.

— Значит, вы знакомы с Валентином? — спросила я коллегу. — Лично?

— Ну, я бы так не сказал. Не совсем безопасно водить с ним знакомство. Всякое бывало. Не важно. Но да… Несколько раз я с ним общался. Не уверен, что его святейшество помнит, поскольку он вечно занят.

— Как он говорит? — спросила я.

— Все-то ты хочешь знать. Он такой человек, с которым ты забудешь обо всем. Ты можешь с утра потерять всю свою семью, в обед познакомиться с ним, а к пятичасовому чаю вы уже будете с ним весело смеяться.

— Но его произношение, — настаивала я. — Оно как у джентльмена?

Дотторе Велена весело рассмеялся.

— Она хочет знать, джентльмен ли Валентин. Валентин Грейтрейкс? Я бы сказал, что он говорит как настоящий житель Бенксайда, хотя любит разбавить свою речь разными мудреными словечками для красивости. Но мы узнали бы его в любом месте. Он не имеет никакого отношения к настоящим щеголям.

Через несколько минут, когда мне надо было изобразить на сцене ярость, мне почти не пришлось прибегать к актерскому мастерству.