Оборотни

События начали нарастать после дневной части конференции.

— И вы называете это серьезным занятием? — прорычал Триммлер, когда Эдем сменил Такера. — Это же не работа, — бросил он в лицо своему охраннику, — это нянченье. Я давно вырос из этих пеленок.

Эдем не отвечал. Он понял, что в Триммлере нарастало напряжение. За спиной ученого он увидел, как Такер исчез в кабине лифта, направляясь купить подарки для Джин и ребятишек.

Триммлер и сам направился к лифтам. Эдем следовал за ним на безопасном расстоянии, не желая ухудшать обстановку. В лифте они оказались вдвоем, других пассажиров не было.

— Нянька! — шипел Триммлер. — Вы знаете, куда мне ехать. Нажмите на кнопку.

Эдем нажал кнопку восемнадцатого этажа. Лифт начал подыматься.

— Вы же не американец. Почему вы здесь? — задал вопрос Триммлер.

— Для того, чтобы охранять вас.

— Чепуха. Мне не угрожает опасность.

— Некоторые люди думают по-другому.

— Люди? Какие люди? Это персонажи комиксов.

— Ваше раздражение напрасно. Я немедленно вас покину, как только получу приказ.

— Нянька! Шутник!

Билли вышла из своей комнаты, когда Триммлер ворвался в свою.

— Проблемы? — спросила она у Эдема.

— Не то слово! Человек раздражен;

— Опять вы будете дежурить всю ночь?

— Конечно.

— Тогда позвольте мне посторожить его теперь.

— Нет. — Ответ был как бы автоматический, но, произнеся это слово, Эдем осознал, что должен быть сейчас же предоставлен самому себе. Опасность, ее острый вкус — это обострилось безотчетно и внезапно, требуя адекватной ответственности. Билли или Такер в этот момент стесняли бы его решения. — Нет. Со мной все будет прекрасно. Не беспокойтесь, я увижусь с вами позже.

Он взял ее за руку и вежливо проводил обратно в комнату, тщательно прикрыв за нею дверь.

Тут же в коридор вышел Триммлер, пальто у него было перекинуто через руку, а шляпа надвинута на лоб.

— Моя жена, — громко, объявил он, — отправилась за покупками. Я хочу посмотреть Французский квартал. Вместо того чтобы тащиться за мной наподобие собаки, я разрешаю вам идти рядом со мной.

Они в молчании опустились вниз, а затем, вышли на Кэнел-стрит. Эдем увидел запаркованную машину Фрэнки и помахал ему. Белый «кадиллак» ринулся вперед и затормозил перед другим такси, подъезжавшим к ним.

— Эй, что ты делаешь? — пронзительно закричал водитель такси на Фрэнки.

Эдем открыл заднюю дверцу для Триммлера и сел рядом с ним.

— Французский квартал, — сказал он Фрэнки. — Что-нибудь конкретное? — поинтересовался Эдем у Триммлера.

— Надо перекусить. В каком-нибудь спокойном месте.

— О’кей? — спросил Эдем у Фрэнки.

— Есть такое место, — сказал Фрэнки, направляя машину по Кэнел-стрит, а вслед ему несся поток ругательств оставшегося с носом таксиста.

Они проехали на Чартрес-стрит, где Фрэнки остановился у «Кей-Полз луизиана китчен».

— Лучшие каджунские кушанья в городе, — сказал он, но Триммлер уже выскочил из машины, направляясь в ресторан. — Может, мне следовало заехать в кафе-мороженое? Чтобы немного охладить его, а?

— Не отрывайтесь, пожалуйста, слишком далеко, — попросил Эдем, следуя за Триммлером.

— А разве я когда-нибудь отрываюсь? Черт возьми, разве я отрываюсь?

Триммлер нашел столик в углу. Он дал знак Эдему сесть рядом с ним, и к столику подошел официант.

— Всем привет. Добро пожаловать в «Кей-Полз луизиана китчен», — затараторил он, ставя на стол два стакана воды со льдом. — Это заведение названо в честь великого вождя каджунов Пола Прудомма и его жены Кей. У нас лучшая во всей Луизиане каджунская кухня. — Он положил на столик меню. — Пожалуйста, посмотри, а я скоро вернусь принять заказ.

— Я хотел бы просто выпить, — сказал Триммлер.

— О’кей. Здесь есть коктейли, начиная с…

— Скотч. Просто скотч. Со льдом.

— О’кей. Что еще?

— Апельсиновый сок.

— И это все?

— Это все. Только скотч принесите побыстрее.

Официант отошел с надменным видом. Они сидели молча, ожидая заказ.

— Еще один, — распорядился Триммлер, немедленно опорожнив свой стакан.

— Вы гости, — улыбнулся официант и пошел к бару за вторым стаканом виски.

Эдем медленно потягивал свой апельсиновый сок и ничего не говорил.

— В чем дело, нянька? Не любите алкоголь?

— Иногда пью.

— Ага! Вы при исполнении обязанностей. Не в этом ли дело?

— Так точно.

Триммлер рассмеялся:

— При исполнении обязанностей! Для смены моих пеленок. И за это вам платят? Побыв нянькой, можно научиться и пить.

— Мистер Триммлер, оскорбления в мой адрес излишни. Они не производят впечатления. Если вы от этого лучше себя чувствуете, то валяйте. Но тогда я, пожалуй, пойду и посижу за другим столиком, чтобы наслаждаться пищей, не отвлекаясь.

Триммлер чуть откинулся на стуле и внимательно оглядел Эдема.

— У вас легкая жизнь. И вы знаете об этом. Вы делаете то, что вам прикажут. Не нужно думать, просто исполнять. Я провел всю свою жизнь в раздумьях. И вот приходит день, когда начинаешь думать: для чего же нужны были все эти раздумья? Просто на пользу науки. Просто для того, чтобы вывести еще одного человека в космос. Сделать все это возможным, а самому не почувствовать, на что же все это похоже, самому никогда не понять, что же действительно означает эта невесомость, когда человек висит над нашей маленькой планетой, плавает в космосе. Вся мировая наука, все размышления никогда не заменят действительного пребывания там. — Он сделал большой глоток, опорожняя свой стакан, и официант подошел, чтобы снова наполнить его.

— Вы готовы сделать заказ? — осведомился он.

Триммлер показал, чтобы официант ушел.

— О’кей. Я подожду.

— Еще один такой, — потребовал Триммлер, подымая свой, снова наполненный стакан.

Эдем понял, что он не относится к людям, которые, выпивая, чувствуют свою норму. Блеск в его глазах подтверждал это.

Триммлер доверительно наклонился над столом, когда официант опять пошел к бару.

— Мечты, — продолжал он, — не являются достоянием только молодых. Слишком самонадеянно для вас, людей молодых, думать так. Но именно так вы и думаете. Слишком многие путают успех с мечтами. Я добился успеха. Большого, смею вас заверить. Я богат. Я знаменит, не как поп-звезда, но в моем собственном мире. Я был причастен к истории, я ее трогал, я ее делал с семнадцати лет. Но я никогда не был ее частью. Я никогда не летал в своих космических кораблях, никогда… мечты, которые я вынашивал молодым человеком, превратились в достижения других, в чужих странах. Но мечты обретают все большее значение по мере нашего старения. И знаете почему? Потому что остается мало времени, чтобы воплотить их в жизнь. И вот приходят молодые и сокрушают ваши мечты, будто они вовсе не существовали. — Он снова сделал большой глоток. — У вас даже нет представления, о чем я говорю, не так ли?

— Я понимаю, о чем вы говорите.

— Гм… — недоверчиво промычал Триммлер. — Вы англичанин, да?

Эдем кивнул.

— Европеец. Как я. Ближе ко мне, чем эти американцы со своим варварским образом жизни. Эта страна — культурная пустошь. Доллар! Только он их и заботит. Их доллары и что можно на них купить. Когда мне было тринадцать лет, мой отец водил меня на концерты. До войны я слушал некоторых величайших музыкантов мира. Я жду здесь чего-то почти пятьдесят лет. Чего я здесь жду?

Эдем увидел, что к ним опять направился официант.

— Думаю, что нам следует сделать заказ. Иначе нас выставят отсюда.

— Закажите. Что-нибудь. Цыпленка, если он у них есть.

Официант поставил на стол новый стакан с виски и льдом и принял от Эдема заказ: цыплят по-каджунски для пьющего и печеную краснорыбицу для себя. Блюдо из красной рыбы одно время было столь популярно, что в конце 1980-х годов был наложен запрет на ее отлов в коммерческих целях. В соответствии со стилем Эдема это было также самое дорогое блюдо в меню.