Фирма

— Домой, Андрюша, добирайся сам. Мы тебя, извини, подвозить не будем. И вообще, чем меньше со мной будет контактов, тем лучше. И помни, что ты…

— Я понимаю, — кивнул Андрей.

— И вот еще что… Подпиши-ка мне эту бумажку…

Майор придвинул к Андрею неизвестно как появившийся на столе листок.

«Подписка, — подумал Буров. — О неразглашении…»

Он бросил взгляд на бумагу.

«В случае разглашения…»

Дальше Андрей читать не стал. Он понимал, что стоит ему дать Климову хотя бы ничтожный повод усомниться в его, Бурова, благонадежности, майор его просто в порошок сотрет. В буквальном смысле. Тут, в этом кабинете, никакими метафорами даже не пахло. Чистый реализм, дистиллированный. Социалистический. В самой хрестоматийной его форме.

— Да, — повторил Буров. — Всех помню. А вот вас, Александр Михайлович, нет.

— Ну, это ничего, — ответил Шурик. — Значит, теперь я тоже внесен в анналы.

— Куда?

— В анналы.

— А-а, ну-ну.

Буров усмехнулся. Рябой оглядел зал, придвинул к себе тарелку с ломтями красной рыбы, зеленью и тоненькими кусочками сыра.

— Как идет ваше дело?

— Какое? — спросил Буров. — У меня их, Александр Михайлович, столько…

— Ну как же… Меня интересует, конечно же, Леков. Что там случилось, не выяснили еще?

— А меня-то как это дело интересует, вы, Александр Михайлович, даже и представить себе не можете!

— Что так? — спросил Шурик.

— Да ведь покойника-то до сих пор не идентифицировали.

— То есть? Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал.

— Вы думаете, Андрей Петрович, это не Леков там сгорел?

— Не знаю. Может быть, он, а может быть, и нет. Фактов не имеем-с.

— Но ведь похоронили уже…

— Ага. Именно так похоронили, заметьте, чтобы и эксгумацию невозможно было сделать. То есть не похоронили, а пепел развеяли. Ищи ветра в поле. В данном случае очень точное выражение…

— Вы что, серьезно? Это же…

— Я совершенно серьезен, — сказал Буров. — И в этой связи, Александр Михайлович, у меня к вам есть несколько вопросов.

— Да ради бога… Пожалуйста.

— Я хотел спросить, как у вас вообще дела идут.

— Какие дела?

— Я имею в виду вашу основную работу.

Буров выделил слово «основную», подчеркивая, что ему известно много больше, чем, возможно, хотел бы Рябой.

— Хм… А что такое? Нормально идут дела… Пашем…

— Хочу вас предостеречь, просто по-дружески… Мы ведь вроде как свои, можно сказать, люди?

— Надеюсь.

— Так вот. Могу сообщить, что на небезызвестной вам фирме «ВВВ» строятся гигантские планы. Вавилов… Вы с ним знакомы?

— Конечно.

— Так вот. Он укрупняется… Речь идет о настоящей монополии.

— Монополии, простите, на что?

— На все. На концертную деятельность, на производство носителей — компакт-дисков, кассет…

— Андрей! — Рябой назвал следователя по имени не случайно. Он как бы показывал, что Буров сейчас заехал на чужое поле, на территорию, которую почти не знает, и затронул вопросы, в которых очень слабо разбирается. — Я вот что хочу вам сказать, Андрей. То, о чем вы говорите, совершенно нереально. Совершенно. Об этом даже речи быть не может. Это утопия.

— Ну почему же? Если взять, к примеру, Запад…

— А что Запад?

— Там ведь давно уже произошел процесс слияния. Кто царит на рынке? «Полиграм», «Би-Эм-Джи», «Сони», «Уорнер». И, собственно говоря, все. Остальные по сравнению с ними ничто. Сотни фирм, которые в конечном итоге выпускают свою продукцию через этих монстров…

— А вы, Андрюша, в курсе дела…

— Естественно. Это же мой хлеб.

Рябой отметил замечание насчет хлеба, которое то ли специально, то ли случайно вырвалось у Бурова. Если разобраться, хлеб следователя Бурова мог лежать только в Московской городской прокуратуре. Ну, может быть, еще в двух-трех адвокатских конторах. Но уж никак не в «Полиграме» или «Сони».

— Вот Вавилов и хочет, так сказать, приватизировать наш рынок, — продолжил следователь. — Он в России не особенно большой. По сравнению с Западом, конечно. Господин из «ВВВ» думает, что сдюжит все это дело в одиночку. А мне интересно — в курсе ли ваш шеф, Гольцман? То есть в курсе ли он происходящего?

— Вы считаете, это можно рассматривать уже не как планирующееся, а как происходящее? — спросил Шурик.

— Для Вавилова это одно и то же. Он всегда добивается того, что запланировал. По крайней мере, так было до сих пор.

— Спасибо за предупреждение. Я сегодня же свяжусь с Гольцманом. Только, честно говоря, я слабо представляю, как Вавилов планирует все это устроить.

— Да очень просто. Перекупит артистов. Наймет работников из конкурирующих фирм. А тех, кто к нему не пойдет, просто придушит. Вот и все. Понятно, что не он один будет заниматься всей страной. Просто все продюсерские фирмы перейдут под его крышу.

— Да… Интересно. А скажите, какая связь между тем, что мы сейчас обсуждаем, и Лековым? Мы ведь с него начали?

— Связь есть, как ни странно. Тут меня даже не сам Леков интересует, а хозяин его дачи, Кудрявцев. Вы с ним тоже знакомы?

— Отчасти. Шапочно, можно сказать.

— Вот Кудрявцев меня сейчас больше всего интересует. Темный он человек, Александр Михайлович, очень темный. И, насколько я понимаю, каким-то боком задействован в этой вавиловской истории. А каким — понять не могу. Но ощущение такое, что задействован он с нехорошей стороны. Чего греха таить, в делах такого масштаба без криминала не обходится. Черный нал, «крыши»… Да сами знаете, что я вам рассказываю…

Рябой на этот раз предпочел отмолчаться. Буров сделал вид, что не заметил реакции собеседника, и как ни в чем не бывало продолжил:

— Я ведь в Москву из Питера перешел не случайно. Если честно, были неприятности. И неприятности эти, как я сейчас понимаю, связаны именно с господином Кудрявцевым.

— Да? — спросил Шурик, не зная, что сказать.

— Да-да. Я в Ленинграде занимался отслеживанием контрабанды, вывоза за рубеж произведений современного искусства. А господин Кудрявцев уже тогда имел к этому делу легкое касательство. В Москве его шерстили, но он так, гад, замаскировался, так обставился со всех сторон, что было не подкопаться. Связей в верхах у него тоже хватало. А когда я подобрался с одной стороны к его деятельности, он и нажал где нужно… Меня сразу от дела отстранили и перевели в столицу, как бы на повышение. Знаете, как это бывает. Дело закрыли. Мне — работку славную… Все довольны. Кроме меня.