Последний Завет

– Мордок!

Уродливое существо исчезло. Натан приподнялся на локте, не в силах уразуметь, на какой планете он оказался. Возле кровати стояла элегантная старая дама. Говорила она на непонятном языке. С огромным трудом сев, Натан обнаружил, что уродливое существо замерло у ног своей хозяйки. Это оказался пес с морщинистой шкурой. Шарпей.

– Я полагаю, вы говорите только по-английски, – произнесла незнакомка на языке Шекспира с акцентом Солженицына.

– Нет, я говорю еще на испанском, японском, китайском, а также на языке навахо.

– Какая экзотика!

– В моих венах течет экзотическая кровь.

– Это заметно, и вам это идет, хотя кровоподтеки несколько портят ваше красивое лицо.

– Спасибо, но…

– Не благодарите, к вашей смешанной крови я не имею никакого отношения.

– Где я?

– У меня. Вчера вечером я подобрала вас на дороге. Точнее, мой шофер. Я вызвала врача, который назначил вам анальгетики. Всю ночь вы проспали. Сейчас восемь утра. Как вы себя чувствуете?

– Болит желудок и голова.

– Доктор Пуаре прописал вам лекарства.

– А позвольте узнать, кому я навязал свое обременительное присутствие?

– Я – графиня Саския Натавская. Я – полька. И ваше присутствие отнюдь не обременительно, совсем наоборот. После смерти мужа я живу в одиночестве. Неотвратимая судьба пожилых людей, которым остается флиртовать лишь с призраками. Мордок составляет мне компанию так же, как несколько слуг. Так что когда на моем пути оказался раненый молодой человек, я рискнула принять его под свой кров.

Натан хотел встать, но обнаружил, что он голый.

– Вашу одежду сейчас гладят. Жоэль принесет вам ее.

Натан взглянул на шарпея.

– Мордок – собака-философ, – сказала графиня. – Ему неведомы ни агрессивность, ни подхалимство.

Немножко успокоившись, Натан поднял взгляд к потолку. Графиня, словно она постановила объяснять все, что привлекает его внимание, сообщила:

– Скверная имитация «Страшного суда». Итальянский художник, которого я наняла скопировать плафон Сикстинской капеллы, оказался отнюдь не Микеланджело. Более того, он жулик. Федерико Дамиани. Я решительно не рекомендую его вам.

Внимательно приглядевшись, можно было рассмотреть ангелов, дующих в трубы среди проклятых и праведных, голых, как червяки.

– Великие художники планеты куда лучше воспользовались посланием Иисуса, чем Новый Завет, – сказала графиня.

– Сила изображения.

– Их даже иногда подвергали цензуре. Известно ли вам, что после запрета Тридентского собора представлять человеческие тела с неприкрытыми срамными частями в местах отправления религиозного культа обнаженные фигуры на фреске Микеланджело были деликатно прикрыты? Кстати сказать, за это взялся один из его учеников, Даниеле да Вольтерра, которого прозвали Большой гульфик. Понимаете, я попыталась вернуться к истокам. Попыталась создать на этом потолке себе дверь на небо в надежде, что я окажусь среди избранных.

Общее для всех религий представление о рае – это пространство за гранью жизни. Натан не смог удержаться, чтобы не возразить ей, быть может, в благодарность за приют и заботу:

– Рай, он здесь и сейчас. Не где-то там и не потом.

Саския сощурилась и инквизиторским взором посмотрела на него.

– Вы слышите море? – спросил ее Натан.

Тишина, царящая в доме, и отсутствие уличного движения позволяли уловить мягкий откат средиземноморского прибоя. Натан понял, что он по-прежнему находится на мысе Антиб.

– Да, я слышу его каждый день.

– Вот и отлично. Рядом с вами находится путь, ведущий к просветлению. И он гораздо доступнее, чем ваш потолок.

У него не оказалось времени объяснить ей теорию взаимопроникновения всех вещей и всех живых существ, так как в дверь постучался мажордом. Он вручил Натану чистую одежду, и тот оделся под жадным и благовоспитанным взглядом Саскии Натавской. Она предложила ему последовать за ней по запутанным меандрам дворца периода Бель Эпок с барочными декорациями, недоступного для дневного света и больше смахивающего на замок с привидениями, чем на роскошную приморскую виллу. Канделябры со свечами усиливали темноту по углам. Паркет скрипел при каждом шаге. Они уселись в столовой за стол гигантских размеров, уставленный столь же обильно, как буфет в курортном клубе. Завтракали они вдвоем. Графиня вспоминала свою бурную жизнь в Польше и отъезд во Францию. Он в основном слушал. После смерти мужа Саския целиком отдалась искусству и католической религии, тратя свое состояние на тех, кто привлекал ее талантом, если не чем-то другим. Однако графиня, несмотря на горячую веру, не скрывала, что заманивает к себе на ложе эфебов весьма ограниченных дарований. Противоречивая смесь утонченности, культуры, религиозности и греха делала эту семидесятилетнюю женщину притягательной, харизматичной, обаятельной. Она щедро выплескивала свое обаяние на Натана, добычу, которую она страстно желала и которую надеялась купить. Как большинство людей, она не знала, что на свете есть иные пути, на которых добиться любви гораздо проще, чем с помощью денег.

– Вы немало путешествовали, знаете ли вы Польшу?

– Очень плохо.

Натан глянул на часы. Придет ли Карла на встречу с ним в восемнадцать тридцать? Хотя было страшно мало шансов, что она полетит с ним в Соединенные Штаты, он все-таки таил крохотную надежду. Небольшая мизансцена, в которой он исполнил роль жертвы, – будет ли этого достаточно, чтобы открыть ей глаза на темные стороны Владимира Коченка?

– Предполагаю, вы не намерены мне рассказать про вчерашнее нападение на вас, – с сожалением промолвила графиня.

– Ради вашей безопасности вам лучше даже не знать о моем существовании.

– Было бы трудно проигнорировать ваше пребывание здесь, озарившее это зимнее утро.

Позавтракав яичницей с беконом, сдобным хлебом и экзотическими фруктами, Натан отставил стул и встал.

– Я бесконечно благодарен вам, но вынужден вас покинуть.

– Я в отчаянии, что не могу отвезти вас. Бензобак моего «роллса» пуст. Последние капли бензины мы потратили на то, чтобы доставить доктора Пуаре домой.

Лгала ли она, чтобы оставить его у себя, или говорила правду? Да какое это имело значение. Он подошел к ней, взял руку в кольцах с бриллиантами и поцеловал.

– Спасибо за все, Саския.

Она тоже встала, держась за его руку.

– Это я должна благодарить вас, молодой безымянный незнакомец, за то, что вы провели эту ночь у старой дамы.

Она коснулась сухими пальцами опухшей щеки Натана и поцеловала его в губы. Сохраняя вкус ее тонких губ, пахнущих индийским чаем, американец добрался до тропинки, идущей по берегу моря. Через шесть часов ему нужно было быть в аэропорту.

57

Лав распрямил позвоночник, поставил на место подбородок с ссадиной после апперкота Коченка, потер затылок, в котором засела боль, и сфокусировал взгляд в трех метрах перед собой. Локти раздвинуты, предплечья горизонтальны, плечи отставлены назад, правая нога впереди. Глубокий вдох через нос, руки прижаты к грудной кости, сам он уперся ногой в землю, словно намереваясь оставить на ней отпечаток. Правый бок весь чувствует контакт с землей от кончика большого пальца ноги до головы – этакая наэлектризованная масса, разряжающая слишком высокое напряжение. Левый бок остается мягким, расслабленным. В конце выдоха Натан ненадолго задержал дыхание, чтобы все тело расслабилось. Вдох произошел автоматически. На следующем выдохе он поставил вторую ногу.

Так он шел в направлении Ниццы, перемежая напряжение с расслаблением, словно тигр в джунглях. Он не видел людей, удивлявшихся его странной походке. Он осознавал, как морской воздух входит в нос, в легкие. Мысли одна за другой, без остановки сменяли друг друга, словно черные тучи, гонимые ветром. Он подчинялся расширению и сжатию своего тела, не пытаясь изменить ритм, не стараясь контролировать его. Его тело и рассудок достигли единства, обретя полноту силы и сопротивляемости.