Охота на «крота»

— Да, мы знаем друг друга.

Он посмотрел вперед и кивнул. На его лице не отразилось никаких эмоций, только тихая целеустремленность.

— Конечно, — согласился он.

— И куда мы теперь направляемся?

— Я покажу тебе свое любимое место в Нью-Йорке.

— Граунд зеро?

— Не совсем, — сказал он.

— А потом?

— Дальше — посмотрим.

— Мы должны покончить с этим, — напомнил я. — Ты же знаешь. И я это знаю. Что бы ты ни задумал, твои планы не осуществятся. Тебя раскрыли. Тебя арестуют. Все кончено.

— Курт, возможно, ты имеешь представление о том, что я такое. Но ты очень плохо знаешь свою страну. Ты не знаешь мир, в котором живешь. Откуда ты взял, что слышен вой сирен? И где полицейские, которые должны меня арестовать?

— Ты больше не причинишь вреда моей семье.

— Верно, Курт. Мы оба понимаем это.

— Я давно уничтожил Меч.

— Да, я подумал, что скорее всего так и есть. Но разумеется, мне надо было убедиться в этом. Эта неуклюжая выдумка о газовой атаке в твоем городе… ты не мог предоставить мне лучшего доказательства. Я знал, что ты отдал бы мне то, что я хотел, если бы мог. Ты не стал бы хитрить. Семья для тебя все. Ради них ты предашь свою страну и правительство. Даже Бога. Ты позволил бы сотням тысяч маленьких детей погибнуть, лишь бы спасти свою дочку, и не стал бы раздумывать. Когда-то ты любил Бога. Теперь ты любишь… Бетси, кажется? И Мириам? Скажи, Курт, ты можешь сказать, что любишь одну из них больше, чем другую? Ты, наверное, и мысли такой не допускаешь? Но разумеется, если ты проживешь достаточно долго, все может измениться. Возможно, ты вернешься к Господу. Думаю, так и будет.

— Сколько времени ты работаешь на бен Ладена? Или на Саддама? Это ведь он дал нам Меч?

Мы проезжали Сохо, и за окном колыхалась на ветру бахрома Чайнатауна. Разглядывая пеструю толпу туристов, покупателей, курьеров, бродяг и школьниц, Ориенте заговорил:

— Многие люди работают со мной или на меня ради правого дела. Одним известна их роль в игре, другим — нет. Бен Ладен — всего лишь один из игроков на поле. Как и Саддам. Но это лишь отдельные игроки. И что самое… я мог бы сказать, грустное, но не хочу говорить с тобой снисходительным тоном… самое обидное, что ты не видишь всей картины, Курт. Тысячи и тысячи людей работают ради одной цели, и гораздо большее число людей помогает им, даже не подозревая об этом. Но всех их направляет одна рука.

Я посмотрел на чистое небо над Уолл-стрит.

— Часть одного большого заговора, одного громадного плана. Ты это хочешь сказать?

— Одного большого замысла. Все работают ради достижения единой цели. Ради заключительного действия. Сценарий был написан еще до их рождения. До того, как все мы появились на свет. Все, что от нас требуется, это осуществить его. Но… мы уже почти приехали. Посмотри на название улицы: «Каньон героев». Ты же всегда хотел быть героем? Вот мы и на месте. На том самом месте, где ты хотел бы оказаться. Возможно, когда-нибудь тебя будут приветствовать как победителя.

Неожиданная нотка грусти в голосе Ориенте придала мне уверенности.

— Я тебя прикончу, — пообещал я. — Мы оба знаем это.

— Мы на месте, — сказал Ориенте. Машина остановилась перед каменными колоннами у входа в сложенную из кирпича церковь. — Здесь ответы на вопросы, которые ты никогда не задавал себе. В этом месте ты поймешь, что знаю я… и сравнишь с тем, что знаешь ты сам.

Мы поднялись по ступеням и подошли к стеклянной двери с вывеской: «Капелла Святого Павла временно закрыта на реставрацию». Ориенте постучал в дверь.

— Ты же мусульманин, — произнес я. — Зачем мы пришли в церковь?

— Бог един, — ответил Ориенте.

К двери подошел молодой негр с серыми от штукатурки волосами и маской маляра. Увидев Ориенте, он открыл дверь и сказал несколько слов по-испански, жестом приглашая нас войти. Маляры и штукатуры ремонтировали церковь от пола до потолка.

— Здесь все нужно обновить, — объяснил Ориенте. — Я пожертвовал на это крупную сумму. — Он обвел глазами рабочих и фронт работ. — Это историческое место, — продолжил он. — Здесь молился Джордж Вашингтон. — Он улыбнулся. — Здесь отец-основатель встречался с Создателем. — Ориенте впился в меня своими волчьими глазами. — Но оставим экскурсы до лучших времен. Напротив окна здесь есть алтарь. Я хочу, чтобы ты взглянул на него. Сейчас мы попросим рабочих убрать с него брезент. — Ориенте крикнул что-то по-испански рабочим на лесах. Они крикнули ему что-то в ответ, и двое из них стали спускаться вниз. — Это займет всего минуту, — заверил он меня. — Давай сядем в первом ряду.

Несмотря на жару, меня обдала холодная дрожь суеверного страха.

— Помнишь, — спросил Ориенте, — где ты был, когда упали башни?

Я вспомнил свой дом в Уэстфилде, кухню и Мириам, пьющую молоко из пакета. Но ничего не сказал.

— Конечно, помнишь. Все это помнят. Помнят, как утром смотрели телевизор, попивая кофе, или как бросились к телевизору в кабинете шефа, или как лихорадочно жали на кнопки магнитол в машинах, переходя с одной радиостанции на другую, чтобы убедиться, что не ослышались. Все это помнят. И будут помнить всегда.

— А где был ты?

— Сидел здесь. — Он оглянулся на рабочих, они ставили лестницы по бокам алтаря. Добравшись почти до потолка, они отцепили верхнюю часть брезентового покрытия, потом спустились вниз и сдернули его. Я ожидал увидеть распятие, по крайней мере крест. Но изображение на алтаре отличалось от тех, что я обычно видел в церквях. Это было вырезанное из дерева белое грозовое облако, а из него вырывались золотые молнии, имитировавшие не то лучи света, не то огонь. В центре облака — в центре взрыва — было выгравировано одно-единственное слово на неизвестном мне языке. Под облаком, принимая на себя удар молний и пламени, находились две черные каменные таблички с начертанными на них золотом десятью заповедями.

— «Огонь обрушится с небес!» Этот алтарь выглядел так со времен Джорджа Вашингтона. Он стоял здесь в ожидании, — сказал Ориенте. — Ты знаешь иудейские письмена? ЙХВХ. Яхве. Йехова. «Я есть суть всего». Имя, возникшее раньше всех имен Бога, первое имя Аллаха, повелителя мира, милостивого и милосердного. Царя в Судный день. О да. «Я — альфа и омега, начало и конец, который был, есть и будет. Я — Всемогущий». Ты чувствуешь? Глядя на алтарь, чувствуешь ли ты, что так оно и есть? «Знайте, придет он в облаках, и все его увидят».

Я смотрел на алтарь и на солнце за окном, на живые лучи света, пронизывающие висящую в воздухе пыль.

— Я слышал первый взрыв, — сказал он. — Скамьи задрожали, но я не сдвинулся с места. Я склонил голову и ждал. Восемнадцать минут спустя прозвучал второй взрыв. Тогда я пошел во двор церкви. Пойдем. Пойдем со мной. — Мы пошли по проходу к приоткрытой стальной двери. Ориенте толкнул ее, и она распахнулась настежь.

— Я покажу тебе удивительную вещь, — сказал он. — Посмотри на алтарь, а теперь взгляни, что находится за этой дверью.

Перед нами было старое церковное кладбище с разрушенными и перевернутыми мощными корнями старых деревьев надгробиями. Кладбище окружала железная ограда, увешанная флагами и какими-то плакатами, но из-за дальности расстояния прочесть их было невозможно. За оградой, на значительном расстоянии, виднелось несколько высоких зданий.

— За этими могилами, за забором, поражая воображение своими размерами, стоял Всемирный торговый центр. — Он посмотрел на меня, желая убедиться, что я понимаю его. — А я стоял здесь, — продолжил он. — Я смотрел на пламя и на падающих вниз людей. Я слышал вой сирен и человеческие крики. Я чувствовал запах серы, исходящий от горящих зданий, и вонь авиатоплива. Меня покрыл пепел преисподней, пока я наблюдал, как падала одна из башен. Ведь тогда рухнуло не два здания, а все семь. Как семь свечей, семь церквей, семь печатей Откровения. «Знайте, придет он в облаках, и все его увидят».

Я противился чувству ужаса и ощущению красоты, которые вызывало пустое пространство за оградой, где когда-то стояли башни Торгового центра. Но меня захлестнула волна воспоминаний, и все, что я видел по телевизору и на фотографиях в газетах, все, что мне являлось в кошмарах во сне и наяву, неотступно стояло у меня перед глазами.