Убийца по прозвищу Англичанин

Она знала музыкантов, которые пришли к тому, что стали ненавидеть свои инструменты. У Анны такого никогда не было. Ее скрипка была тем якорем, который не давал ей разбиться о скалы, – якорем спасения, который вытаскивал ее всякий раз в безопасное место и не давал утонуть. Когда она держала в руках свою скрипку, случалось только хорошее. И только когда она выпускала ее из рук, все выходило из-под контроля.

Этот таинственный кокон появлялся не автоматически. Его надо было вызвать. Анна повесила пальто на спинку стула в стиле барокко и затушила сигарету. Она сняла часы и бросила их в сумку. Теперь не нужно было знать время – она создаст свой момент во времени, момент, который возникнет лишь однажды и никогда не повторится.

Она решила сегодня играть на скрипке Гварнери. Это казалось наиболее подходящим, поскольку инструмент был создан, по всей вероятности, двести лет назад в мастерской неподалеку от того места, где она сейчас сидела. Она открыла футляр и провела указательным пальцем по инструменту в длину – по голове, по струнам, по мосту, по корпусу. Эта скрипка Гварнери была ведь дамой. Благородной и изящной, без недостатков или изъянов, без шрамов.

Анна достала скрипку из футляра и приложила к шее, так что она легла на знакомое место, на несколько дюймов ниже основания ее плеча. Анна была в открытом платье без бретелек – она не любила, чтобы что-то находилось между ее телом и инструментом. Поначалу скрипка холодила ей кожу, но вскоре тепло ее тела согрело дерево. Она приложила смычок к струне и провела им. Скрипка ответила низким резонирующим звуком. Ее тональность. Тональность Анны Рольфе. Теперь дверь в ее мистический кокон открыта.

Она позволила себе взглянуть разок на свою руку. Шрамы были такие уродливые. Хорошо бы как-то их скрыть. А потом выкинула эту мысль из головы. Ведь не рука играла – играла ее голова. И пальцы покорились мозгу.

Она выключила свет и закрыла глаза, затем положила смычок на струны и тихонько повела им, извлекая из скрипки звуки. Она не играла гамм, не занималась упражнениями, не проиграла никакой частицы того, с чем будет выступать сегодня вечером. Больше никакой подготовки ей не требовалось. Эти вещи настолько врезались в ее мозг, что она будет играть их не по памяти, а инстинктивно. А сейчас она просто извлекала звуки из скрипки и давала этим звукам пронизать себя. «Теперь только ты и я, моя скрипка, – думала она. – Только ты и я».

Ей слышно было журчание разговора за ее закрытой дверью. Она повернула выключатель в мозгу, и разговор исчез. Сквозь стены проникал слабый гул из наполняющегося верхнего зала. Она мысленно повернула выключатель, и гул исчез. «Только ты и я, моя скрипка. Только ты и я…»

В мыслях ее появился мужчина, которого она видела на фотографиях Габриеля, – убийца по прозвищу Англичанин. Давно уже она перестала верить мужчинам. Она полагала, что предательство отца – та ложь, которую он говорил ей о причинах самоубийства ее матери, – отвратило ее от всех мужчин вообще. Но сегодня вечером она вручила свою жизнь Габриелю Аллону. Ее отец задействовал план, чтобы попытаться искупить совершенные им страшные грехи. И его убили, прежде чем он сумел закончить начатое. Габриелю придется сделать это за него. И Анна будет помогать ему тем единственным способом, какой ей известен, – своей игрой на скрипке. Чудесно. Кокон начал закрываться вокруг нее. И уже не было ни убийцы, ни фотографии ее отца с Адольфом Гитлером, ни Габриеля Аллона. Только она и ее скрипка.

В дверь тихонько постучали. Смычок Анны мгновенно замер.

– Пять минут, мисс Рольфе.

– Спасибо.

Смычок еще раз скользнул по струне. Звук отозвался во всем ее теле. Скрипка жгла ее кожу. Кокон снова замкнулся вокруг нее. Она чувствовала себя совершенно потерянной. Вскоре дверь в комнату отворилась, и она поплыла в верхний зал. Когда она вошла в него, по-видимому, раздались аплодисменты, – она знала это только по опыту, ее чувства не выдавали такой информации. Она не видела публики, она ничего не слышала.

Она наклонила голову и с минуту ждала, прежде чем поднять скрипку к плечу и прижать ее к шее. Затем она положила смычок на струны, помедлила и начала играть.

Габриель установил свой наблюдательный пост под фреской Тинторетто «Искушение Христа». Взгляд его медленно обегал комнату. Человек за человеком, лицо за лицом он просматривал зал в поисках мужчины с фотографии. Если убийца и был там, Габриель его не видел.

Затем он проверил размещение своей команды. Ицхак стоял через зал, напротив Габриеля. В нескольких футах от него, наверху лестницы, стоял Моше. Шимон и Илана бродили в глубине зала, а в нескольких футах справа от Габриеля находился Джонатан – он стоял скрестив руки, опустив подбородок на грудь, хотя черные глаза его смотрели вверх.

Габриель позволил себе на минуту посмотреть на Анну. Она играла «Трель дьявола» без аккомпанемента, как и хотел Тартини. Первая часть завораживала – плыли и издали долетали звуки простой мелодии, намеки на украшения барокко; в это врывались раздражающие стаккато. Аккорд дьявола.

Анна играла закрыв глаза, слегка раскачиваясь, как бы вытягивая звук из инструмента. Она находилась всего в десяти футах от Габриеля, но он понимал, что она потеряна для него. Сейчас она всецело принадлежала музыке, и та нить, которая связывала их, была разрублена.

Он смотрел на нее сейчас как поклонник… или в какой-то мере, подумал он, как реставратор. Он помог ей обнаружить правду о ее отце и примириться с прошлым своей семьи. Урон, который это нанесло ей, еще не исчез, подумал он, но он был скрыт, невидим глазу, как на идеально отреставрированной картине.

Она закончила первую часть предательским хроматическим понижением звука. С минуту была пауза, затем она приступила ко второй части. Коварная и стремительная, эта часть требовала щипков, так что руке Анны приходилось то и дело переходить с первой позиции на пятую и со струны Е на струну Г. А восемнадцатью минутами позже, когда третья часть дошла до финального си минор, публика взорвалась аплодисментами.

Анна опустила скрипку и несколько раз глубоко перевела дыхание. Только тогда она открыла глаза. И поблагодарила за аплодисменты легким поклоном. Если она в какой-то момент посмотрела на Габриеля, он об этом не узнал, потому что в тот момент он стоял спиной к ней и озирал зал в поисках мужчины с револьвером.

39

Венеция

Дождь шел стеной в кампо Сан-Рокко. Плохая погода не приглушила настроения большой толпы, собравшейся после концерта в надежде в последний раз увидеть Анну Рольфе. Атмосфера была наэлектризована. После «Трели дьявола» к Анне присоединилась ее давний аккомпаниатор Надина Розенберг, и они сыграли Сонату № 1 для скрипки и рояля Брамса и «Zigeunerweisen» [33] Пабло Сарасате. Последнюю вещь, исполненную на концерте, – демоническое соло Каприччио № 24 Паганини, публика выслушала стоя.

Анна Рольфе не знала о том, что на улице ее ждет толпа. В эту минуту она стояла в галерее за сценой с Закарием Кордони и Фионой Ричардсон. Фиона вела оживленный разговор на немецком по своему мобильному телефону. Анна курила хорошо заслуженную «Житан», стараясь спуститься на землю после исполнения. Она все еще держала в руках скрипку. Старушка Гварнери не подвела ее сегодня. И Анне хотелось, чтобы скрипка подольше оставалась с ней.

Габриель стоял в нескольких футах от нее и внимательно на нее смотрел. Их взгляды на секунду скрестились, и Анна улыбнулась. Она молча произнесла «спасибо» и незаметно послала ему воздушный поцелуй. Фиона закончила свой разговор и положила телефон в карман.

– Молва путешествует быстро, моя дорогая. Вам предстоит трудная зима. Париж, Брюссель, Стокгольм и Берлин. И это лишь на первой неделе.

– Я не уверена, что я готова вернуться на карусель, Фиона.

Закария Кордони положил руку ей на плечо: