Последняя инстанция

Бергер вопросительно переводит на меня взгляд:

— Такое возможно?

— Фетальный алкогольный синдром? — размышляю я. — Вряд ли. Хотя при хроническом алкоголизме матери врожденное слабоумие и физические уродства — обычное дело, и гипертрихоз в этом случае еще меньшее из зол.

— Однако это не мешает ему искренне считать ее виноватой.

— Не исключено, — соглашаюсь я.

— Понятно, почему он ненавидит женщин.

— Если подобного сорта ненависть вообще можно оправдать, — отвечаю я.

На пленке Бергер снова допрашивает Шандонне на предмет его предполагаемого звонка в здешний морг.

— Значит, вы пытались связаться с доктором Скарпеттой по телефону, но не смогли. Что потом?

— На следующий день, в пятницу, я сидел в своем номере в мотеле и услышал по телевизору, что убили еще одну женщину. На этот раз какую-то полицейскую шишку. В экстренном выпуске новостей показывали дом погибшей, а потом подрулила черная машина — как сказали, автомобиль судмедэксперта. Той самой доктора Скарпетты. Ну и я сразу же решил поехать. Хотел дождаться ее и поговорить наедине. Взял такси и отправился туда.

Тут феноменальная память его подводит. Он не помнит ни фирму, владеющую такси, ни цвет машины, у него даже выскочило из головы, не был ли водитель чернокожим. Скажу вам, что процентов восемьдесят ричмондских таксистов — афроамериканцы. Шандонне утверждает, что, пока его везли на место преступления — адрес он узнал из «Новостей», — передали очередной экстренный выпуск. Граждан попросили проявлять бдительность: убийца, вполне возможно, страдает редким заболеванием, с которым связана его очень необычная внешность. И дали описание гипертрихоза точь-в-точь как у Шандонне.

— Теперь не остается ни малейших сомнений, — продолжает он. — Они расставили ловушки, и теперь весь мир считает, что я убил этих несчастных из Ричмонда. Меня охватила паника, сижу на заднем сиденье такси и пытаюсь сообразить, что же делать. Спрашиваю у таксиста: «Ты не знаешь доктора, о которой только что говорили? Скарпетта?» Тот ответил, что в городе ее все знают. Я спросил, где она живет, — мол, путешествую и хотел бы увидеть местную знаменитость. Мы доехали до ее коттеджного городка, но внутрь попасть не получилось, поскольку там ворота и охрана. Только мне непременно надо было ее найти. Я вышел из такси, не доезжая до места несколько кварталов. Решил разыскать доктора во что бы то ни стало, пока еще не поздно.

— Для чего не поздно? — спрашивает Бергер.

— Пока еще кого-нибудь не убили. Я должен зайти к ней и как-то убедить открыть дверь, чтобы спокойно переговорить. Боялся, что следующей будет она. Понимаете, у них такая схема. В Париже случилось все то же самое. Эти люди уже покушались на судмедэксперта, на женщину. Хорошо, хотя бы ей повезло.

— Сэр, давайте не будем отклоняться от темы. Сейчас мы говорим о том, что произошло здесь, в Ричмонде. Расскажите, что было дальше. Итак, пятница, семнадцатое декабря, позднее утро. Что вы делали после поездки на такси? Чем занимались остаток дня?

— Скитался по округе. Наткнулся у реки на заброшенное здание и зашел внутрь укрыться от непогоды.

— Вы знаете, где находится этот дом?

— Точно не скажу, где-то по соседству.

— Рядом с коттеджным городком, где живет доктор Скарпетта?

— Да.

— Вы сможете найти тот дом, где вы пережидали непогоду, сэр?

— Он не достроен. Очень большой. Особняк, где пока никто не живет. Я его узнаю.

Бергер обращается ко мне:

— Тот самый, где он предположительно обитает с тех пор, как прибыл в Ричмонд?

Киваю. Знаю этот дом. Думаю, несчастные хозяева теперь вряд ли захотят в нем жить. Шандонне говорит, что прятался в заброшенном особняке дотемна. В тот вечер он решил предпринять вылазку, а чтобы стража на воротах его не увидела, пробирался вдоль реки и проложенных за ней железнодорожных путей. Утверждает, что еще раньше стучался в мою дверь, однако никто не отозвался. Тут Бергер спрашивает меня, когда я в ту ночь вернулась домой. Отвечаю, что после восьми. Закончив работу, заехала в магазин скобяных товаров. Хотела взглянуть на инструменты — меня сильно заинтриговали необычные раны, обнаруженные на теле Дианы Брэй, и кровавые отпечатки на матрасе, оставшиеся от инструмента, которым убийца наносил удары. Именно тогда-то я наткнулась на обрубочный молоток и прикупила один для себя, а потом отправилась домой.

Шандонне продолжает: его начали терзать сомнения, приходить ли ко мне. Стало страшно: повсюду сновали полицейские машины. Один раз, когда уже стемнело, он подошел к моему дому и увидел у парадного крыльца две патрульные машины. (Они приехали после того, как Жан-Батист пытался взломать гаражные ворота, чтобы приехала полиция. Он, естественно, утверждает, что к сработавшей сигнализации не имеет никакого отношения. «Это все они — больше некому», — заявляет Шандонне. Между тем дело близилось к полуночи. Разыгралась метель.) Он спрятался за деревьями возле моего дома и ждал там, пока не уехала полиция. Теперь, по его словам, выпал последний шанс повидаться со мной. Он был твердо убежден, что его недруги уже проникли в квартал и тогда пощады мне не ждать. Так что он решился: подошел к двери и постучал.

— Чем вы стучали? — спрашивает Бергер.

— Припоминаю, там был дверной молоток. Наверное, им. — Он осушает последние капли пепси в стаканчике, и Марино на экране спрашивает, не налить ли еще. Шандонне, зевнув, качает головой. Этот мерзавец рассказывает, как он пришел в мой дом, чтобы вышибить мне мозги, и умудряется при этом зевать!

— Почему вы не воспользовались звонком? — интересуется Бергер. Это важно. Звонок активизирует систему слежения. Если бы Шандонне все-таки позвонил, я бы увидела его на экране, не открывая двери.

— Не знаю, — отвечает тот. — Увидел молоток и постучал.

— Вы обратились к хозяйке с какими-нибудь словами?

— Сначала промолчал. Потом до меня донесся женский голос: «Кто там?»

— И что же вы ответили?

— Представился. Сказал, что располагаю сведениями о неопознанном трупе, чьим делом она занимается. Попросил разрешения переговорить с ней.

— Вы сказали, как вас зовут? Назвались Жан-Батистом Шандонне?

— Да. Я сообщил, что приехал из Парижа и заезжал к ней на работу, но не застал. — Он снова зевает. — И тут происходит прямо-таки что-то невероятное, — продолжает он. — Внезапно дверь открывается, и передо мной предстает она. Приглашает войти. Едва я успел ступить на порог, как дверь за мной захлопнулась, у нее в руке откуда-то оказался молоток, и она попыталась меня ударить.

— Вдруг оказался молоток? Она его схватила? Или он сам собой возник, из воздуха?

— По-моему, эта женщина схватила его со столика в прихожей. Не знаю. Все произошло так быстро. Я пытался спастись, побежал в гостиную, молил ее остановиться, и тогда случилось самое кошмарное. Быстро, как молния. Помню только, что я оказался по одну сторону дивана, она по другую, да как запустит чем-то мне в лицо. Будто жидким огнем в глаза метнула. Никогда не чувствовал такой, такой... — Он снова всхлипывает. — Боли. Я кричал, пытался прочистить глаза. Казалось, она точно меня убьет, и вдруг в голове как вспышка молнии пронеслось: она одна из этих. Это они. Теперь-то я точно в их лапах. Надо же, сам угодил в ловушку! Все было запланировано, чтобы мой погибший брат попал именно к ней, потому что она — одна из них. Теперь меня арестуют, чтобы получить наконец то, за что они так долго боролись.

— И что же этим людям от вас нужно? — спрашивает Бергер. — Расскажите снова, потому что мне очень трудно понять, а тем более поверить в то, что вы пытаетесь объяснить.

— Им нужен мой отец! — За все время разговора Жан-Батист впервые проявил сильные эмоции. — Они хотят добраться до папы! Найти предлог, чтобы схватить его, унизить, уничтожить. Выставить все так, будто мой папуля породил убийцу, и тогда подобраться вплотную к моей семье. И все это продолжалось годы! Годы! Я — Шандонне. Посмотрите, на что я стал похож! Смотрите! Смотрите же!