Ночные видения

Тук, тук, тук, тук… тук… тук…

Ей нельзя спать.

Тук… тук… тук

ПАРАСОМНИЯ

Дарем, Северная Каролина 8 июня 2000 года 16.27

Макс ставит кларнет на правое колено и прилаживает язычок. Тупо смотрит на ноты, постукивая ногой о стойку пюпитра. Вторая часть моцартовского «Концерта для кларнета». Он разучивал его для Кэтрин, готовил сюрприз. Но сегодня мелодия не воодушевляет.

Он слишком устал и не находит сил сосредоточиться. Вот уже несколько месяцев страшные кошмары не дают уснуть. Чаще всего это сцены с Вероникой, ее образы — беззвучно шевелящиеся губы, неестественно выгнувшееся тело, холодный, пустой взгляд. Брэд и еще один детектив помогли ему. Расследование провели быстро, бумаги отправили в архив. Никто не задавал лишних вопросов. Поверили ли они ему? Да, поверили. Но все— и они, и он — знают цену такой услуги, и отношения между ними уже никогда не будут прежними.

— Я рисковал из-за тебя своей задницей, Макс.

— Знаю.

— Я имею в виду, что за тобой должок.

— Все, что потребуется, Брэд. Можешь всегда на меня рассчитывать.

— Знаю.

Макс даже не ожидал, что все пройдет настолько гладко. Ее смерти как будто никто не заметил. У Вероники не было ни семьи, ни близких подруг. Такие случаи привлекают внимание газет не больше, чем на один день. Был человек — и нет человека. Ее жизнь словно стерли. А почему? Почему она умерла? Потому что любила его. Стоило ли? Нет, думает он, у нее не было ни шанса.

Кэтрин ничего не узнала, но что-то подозревает. В изводящей его бессоннице она видит доказательство того, что в их отношениях что-то разладилось. Надо поправить одно, а за ним само собой поправится и другое, так, наверное, она говорит себе. Она пытается задержаться у него, остаться с ним на ночь, но ему совершенно ни к чему свидетель его терзаний и мучений. По своей инициативе, не посоветовавшись с ним, Кэтрин начала заниматься проблемой лечения бессонницы. Все их разговоры так или иначе сводятся теперь к расстройствам сна, способам лечения, клиникам.

— Несколько очень хороших клиник находятся неподалеку, в Джорджтауне и Атланте,— напоминает она и неохотно признает, что наилучших результатов достигли в Сан-Франциско.

При необходимости можно ненадолго съездить и туда.

Макс знает, что у них уже ничего не будет, и ему больно слушать ее обнадеживающие речи, а еще больнее сознавать, как обижают Кэтрин его поступки и слова. Но в последнее время у него появилось такое чувство, словно он уже стоит на краю и назад не вернуться.

— Я насчет тех денег, что ты собрал. Знаешь, тебе надо поднапрячься еще немного, чтобы все были довольны. Слышишь, что я говорю, Макс?

— Да, слышу.

—  Слышишь? Ладно. Что думаешь?

— Я… думаю, что смогу.

—  Хорошо.

Звонят в дверь. На коврике, нервно переминаясь, стоит Кэтрин. Пальцы сплетаются и расплетаются, взгляд беспокойно мечется из стороны в сторону. Она явно встревожена и хочет знать, почему он так настаивал на встрече.

— У меня для тебя сюрприз.

— Правда?

Кэтрин пытается не подать виду, но она изумлена.

—  Закрой глаза. — Макс нежно берет ее за руку и осторожно ведет в спальню. Помогает сесть на кровать, потом берет в руки кларнет. — А теперь можешь открыть.

Кэтрин смотрит на него широко открытыми глазами и улыбается. От ее улыбки мир становится яснее, светлее и чище. За эту вот улыбку и голубые, как будто подернутые романтической дымкой глаза он и полюбил ее. Она еще ни разу не слышала, как он играет.

— Последний концерт Моцарта. И по-моему, лучший.

Макс закрывает глаза и начинает играть. Печальные звуки наполняют комнату, каждый ее уголок, и он представляет, что за спиной у него звучит целый оркестр. Самые грустные моменты напоминают ему о Веронике, о том мраке, который она носила в себе, но который так старательно прятала от него. В представлении Макса каждая мелодия — это история любви. История, в которой под поверхностью таятся боль и утрата.

Он заканчивает и открывает глаза. Странно, что прежде ему удавалось жить без музыки. Кэтрин сидит с закрытыми глазами, и по щеке ее стекает одна-единственная слезинка. Глядя на нее в этот момент, Макс понимает, что любит ее. Но вместе с осознанием любви приходит понимание того, что их время ушло. Он сам разрушил все своей эгоистичной ложью и трусостью.

— Для начала совсем даже неплохо, Макс.

— Для начала?

—  Да, думаю, мы все получим удовольствие от нашего общего бизнеса.

— Я не смогу собрать больше. Такие деньги…

— Сможешь, конечно, сможешь. Оглядись и найдешь.

Она открывает глаза.

Он подходит к кровати и целует ее с такой лихорадочной страстью, как будто это их последний поцелуй.

28 июля 2000 года 12.44

— Сегодня очень важная дата.

—  Какая?

— Бах умер ровно двести пятьдесят лет назад.

— Бах? Композитор?

— Мне надо увидеться с тобой. Давай встретимся в восемь. На нашем обычном месте.

Больше он ничего не сказал и повесил трубку, поэтому Кэтрин встревожена. В последние месяцы состояние Макса только ухудшилось, бессонница сводит его с ума. И она не знает, что делать.

Они всегда встречаются на маленьком деревянном мосту, том, на котором впервые поцеловались. Под ним пролегают железнодорожные рельсы, а неподалеку находится любимый итальянский ресторанчик Макса. В их первое свидание он повел ее в «Антонио», а после обеда они гуляли, взявшись за руки. На середине моста Макс выпустил ее руку, обнял за талию и привлек к себе. Вокруг не было ни души, а из-за тумана все, кроме его лица, как будто отдалилось. Он поцеловал ее.

Она ждет на середине выгибающегося аркой моста. В начале девятого из тумана, как в каком-нибудь триллере, появляется Макс. На нем длинное, скрывающее формы тела пальто. Он не брился сегодня. У него покрасневшие глаза.

—  Макс, ты ужасно выглядишь.

— Спасибо.

— Что случилось, милый? Почему тебе захотелось встретиться именно здесь?

—  Я уезжаю. Может быть, в Солт-Лейк-Сити. Или в Рино. У меня там старые друзья…

Каждое следующее слово звучит слабее предыдущего.

—  О чем ты говоришь?

— Со мной творится что-то ужасное. Это вроде болезни или чего-то подобного. И мне все хуже.

— Бессонницу можно вылечить…

— Дело не только в бессоннице… В общем, я уезжаю сегодня вечером.

— Нет! Я не согласна. Нельзя вот так просто взять и сбежать. Мы справимся. Вместе.

— Оставь меня в покое.

— Нет.

— Убирайся!

Он почти кричит.

— Ты эгоистичный ублюдок! Хотя бы раз возьми на себя ответственность за то, кто ты есть.

— Я и беру. — Макс смотрит под ноги, потом, едва не срываясь на крик, говорит: — Теперь уходи.

Он толкает ее в туман, отворачивается, кладет руки на поручень и закрывает глаза.

Кэтрин подходит к нему, с трудом сдерживая злость.

— Все не так легко, Макс.

Он поворачивается и бьет ее в живот коротким кухонным ножом. Кэтрин вскрикивает, хватается за лезвие, за запястье. Из раны на ладони идет кровь. Мост начинает дрожать. Ей кажется, что дрожь передается от моста и ей самой. Приближающийся поезд подает гудок. Макс спотыкается, и она толкает его на поручень.

Он вскрикивает. И тут же боль и гнев уходят с его лица. Перед ней снова прежний Макс, мягкий, добрый, любящий. Он укололся о какую-то торчащую железку, и Кэтрин помогает ему. Зажимая ладонями его рану, она говорит, что любит его. Просит не уезжать. Умоляет. Поезд все ближе. Уже практически под ними.