Смерть как сон

И все же я не окончательно утратила способность мыслить трезво. Кто бы ни был этот художник, он видел сестру уже после ее исчезновения и знает о ней то, чего не знаю ни я, ни Марк, ни полиция. Ему известно, как и где Джейн провела последние дни своей жизни. Или часы… Или даже минуты… Он мог слышать ее прощальные слова. Он… Он… Он?!

Скорее всего художник – мужчина. Терпеть не могу Наоми Вулф [5] и ей подобных, но со статистикой не поспоришь. Изнасилования и серийные убийства относятся к числу «чисто мужских» преступлений. Можно сказать, что это их эксклюзивная патология. Женщина не способна настолько изощренно планировать злодеяние, так настойчиво преследовать жертву и в конце концов обрушиваться на нее со столь животной яростью. Насилие, как сложный ритуал, было изобретено мужчинами. Неизвестный художник прячется за этими картинами, словно паук в густой паутине. И знает то, чего не знаю я. Но хочу узнать. Он – единственный на свете человек, способный помочь мне обрести наконец покой.

Я снова и снова заглядываю сестре в глаза, и вдруг меня прошибает невесть откуда взявшаяся безумная надежда: Джейн, безусловно, выглядит мертвой. И даже диктор с голосом Джереми Айронса предположил что-то подобное. Но ведь должен же существовать хотя бы крошечный шанс! Опровергающий тот мой душевный коллапс на улице в Сараево. Шанс на то, что Джейн просто была без сознания, когда позировала неизвестному художнику. Под наркотиками в конце концов. Или даже нарочно «обезьянничала», как говаривала наша мать, когда мы с Джейн дурачились в детстве. Интересно, сколько нужно времени, чтобы написать такой портрет? Несколько часов? День? Неделя?..

Меня вывел из оцепенения громкий возглас за спиной. В следующее мгновение я поняла, что все мое лицо залито слезами. А еще через секунду кто-то довольно грубо схватил меня за плечо. Это явно был один из «розовощеких клерков», ходивших сюда толпами, чтобы полюбоваться на беззащитных несчастных женщин. Мне вдруг захотелось сорвать холст со стены, укрыть тело Джейн от мерзких взглядов. Хотя… Если я это сделаю, меня ждет разбирательство в полиции. А с меня, пожалуй, на сегодня хватит…

И я, вывернувшись из-под чужой руки, бросилась бежать.

Сама не помню, как проскочила целую череду однообразных выставочных залов. Очнулась в маленьком помещении, сплошь заставленном застекленными витринами, в которых были собраны рукописные образчики древнекитайской поэзии. Хрупкие, как крылышки мотылька. Каждая из витрин щеголяла собственной подсветкой, и это были единственные источники освещения в зале. Я внезапно поняла, что меня сотрясает крупная дрожь. Подсветка отбрасывала на дальнюю, погруженную в полумрак стену неверные тени. Мне вдруг привиделась мама, которая в этот самый момент медленно спивалась в Оксфорде, штат Миссисипи. А в Новом Орлеане Марк и дети все еще учились жить без жены и матери, но у них это не очень получалось. Вспомнились и люди из ФБР – все, как на подбор, серьезные подтянутые ребята, всегда готовые утешить, но не знающие, как помочь.

На заре своей карьеры я частенько работала с криминалистами и не раз выезжала на места преступлений. Но так и не уяснила до конца, какую огромную роль в расследовании может сыграть обнаруженное тело жертвы. Труп – это печка, от которой пляшут. Нет его, и сыщикам остается только биться головами о глухую стену. Картина в китайском музее – это, конечно, не совсем то. Но все-таки ниточка! Улика! Первая за целый год с лишним в этом деле. С ней можно работать. А ведь неизвестный художник написал целую серию «Обнаженных в состоянии покоя». Если верить местному Джереми Айронсу, девятнадцать полотен! А это значит, что художнику позировали девятнадцать женщин. То ли спящих, то ли мертвых. Насколько я помню, в той толстой фэбээровской папке содержались сведения об одиннадцати похищениях из Нового Орлеана. Откуда взялись еще восемь? Или с некоторых из женщин художник писал по две-три картины? И еще вопрос – каким ветром картины занесло в Гонконг, фактически на другой край света?

«Стоп! – сказал бы мне отец. – Не трать время на вопросы. Лучше подумай, каков будет твой следующий шаг!»

Джереми Айронс четко сообщил, что картины продаются неким Кристофером из Нью-Йорка. Как его бишь?.. Виндхэм? Винвуд? Ага, Вингейт! Не надеясь на свою память, я сорвала плеер с пояса и сунула его в барсетку – потом еще раз послушаю. Это на несколько мгновений перебило ход моих мыслей, но я вновь сосредоточилась. Если Кристофер находится в Нью-Йорке, то и ответы на свои вопросы я скорее всего смогу получить только там. Уж во всяком случае, не здесь. Не стоит даже и пытаться вламываться в кабинет директора музея. Я навлеку на себя лишние подозрения и больше ничего не добьюсь. Не поможет и полиция. В особенности местная. ФБР – вот что мне нужно. И именно то их хваленое подразделение, которое ловит маньяков. Что ж, сейчас между мной и ФБР расстояние в десять тысяч миль. Так… Что им может потребоваться в первую очередь, помимо моих показаний? Картины, ясное дело. Выкрасть из музея хоть одну я не смогу. А вот заснять – это пожалуйста. Недаром всюду таскаю в барсетке дешевенькую автоматическую «мыльницу». Как раз для таких вот случаев. У полицейских, когда они не на службе и в штатском, все равно в кармане всегда найдется «аргумент» на разные непредвиденные обстоятельства. Так и с фоторепортерами. Если у тебя выходной, это не значит, что ты можешь обойтись без камеры. А вдруг прямо на твоих глазах случится что-нибудь такое… из ряда вон, а ты будешь тупо смотреть и кусать локти…

«Быстро! – вновь прозвучал в мозгу отцовский голос. – Пока они не очухались!»

Найти обратный путь в тот зал не составило большого труда. Я просто шла на шум возбужденных голосов, разносившихся по гулким коридорам погруженного в тишину музея. За время моего отсутствия толпа нисколько не поредела и говорили, казалось, все одновременно. Я не знаю ни слова по-китайски, но клянусь, что речь шла обо мне – об «обнаженной», которая, как выяснилось, в жизни весьма далека от «состояния покоя». Усилием воли задвинув мысли о сестре на дальний план, я вновь превратилась в цепкого фотографа, который побывал на четырех континентах и всюду пер в самое пекло; вновь вспомнила о том, что я дочь своего отца.

Увидев меня, собравшиеся притихли. Теперь я слышала только голос охранника, расспрашивающего двух посетителей выставки. Он явно прибежал на шум и теперь пытался понять, что стряслось. Я уверенным шагом миновала эту троицу и, вскинув фотоаппарат, отщелкала несколько кадров «женщины в ванне». Вспышка привлекла внимание охранника, и тот гортанно меня окликнул. Не обращая ни на кого внимания, я быстро шла по залу и делала свою работу. Мне удалось сфотографировать еще два полотна, прежде чем охранник меня догнал и схватил за локоть. Я улыбнулась ему, кивнула – мол, все нормально, не волнуйтесь, – мягко высвободила руку и направилась к картине с Джейн. Я успела сделать всего один снимок. Охранник дунул в свисток, вызывая подмогу, и вновь схватил меня, но уже двумя руками.

Я могла бы вновь вырваться и продолжить съемку, но что-то мне подсказывало, что закончится это плохо. Если я задержусь в музее еще хотя бы на пять минут, спасти пленку уже не удастся. Придя к такому выводу, я саданула охранника каблуком по голени и, освободившись, бросилась из зала.

Позади вновь заверещал свисток, на сей раз как-то особенно надсадно и прерывисто. Я знала, что удар по голени весьма болезнен. На бегу заметив сбоку дверь аварийного выхода, я врезалась в нее всем телом и очутилась на свободе. Впервые, пожалуй, за все время своего пребывания в Гонконге я порадовалась феноменальной густонаселенности этого города. Даже негру здесь не составит никакого труда затеряться в толпе в считанные секунды. Пробежав пару кварталов, я поймала такси. На паром соваться не рискнула, поскольку меня там могли увидеть и запомнить, поэтому мы поехали напрямик по подводному туннелю.

Вернувшись на остров, я сразу же направилась в гостиницу. К слову, слишком роскошную для моего кошелька, но бесконечно дорогую уже хотя бы тем, что здесь когда-то останавливался мой отец и слал отсюда в Новый Орлеан письма любимым дочуркам. В номере я наспех собрала чемодан, рассовала камеры по алюминиевым кофрам и взяла такси до аэропорта. Необходимо было покинуть воздушное пространство над Китаем как можно быстрее, пока полиция не сообразила выставить пост на стойке регистрации. Им вовсе не обязательно знать, как меня зовут. Картина в музее безошибочно укажет на того, кто им нужен. По моим расчетам, в запасе было не больше часа. Никакого преступления я не совершала. Разве что вынесла из музея плеер. Но я этими мыслями не обольщалась. Происшествие в музее, где были выставлены картины общей стоимостью в миллионы долларов, – идеальный предлог для того, чтобы «задержать меня до выяснения». Знаем мы, как это у них делается.