Забыть все

Томми резко отвернулся от матери, подошел к отцу и обнял его. Питер Крейн слегка растерялся. Его жена вышла в коридор и рассказала, что случилось.

Энн наблюдала, как ужас отражается у него на лице.

— Это было просто кошмарное зрелище, — сказала она, ступив на порог комнаты.

— Мисс Наварре привезла Томми домой, — сообщила Джанет Крейн.

— Вы были там? — спросил он.

— Я пришла в парк сразу же, как услышала о том, что произошло.

— О Боже, — произнес он.

— Пойду позвоню мистеру Ингланду, — сказала его жена. — Объясню, почему Томми не пришел на урок.

Она ушла и исчезла где-то в глубине дома, постукивая каблуками.

— Такого здесь еще не бывало, — заметил Питер.

Энн родилась и выросла в Оук-Нолле, городке с двадцатитысячным населением (двадцатитрехтысячным — когда молодежь, учащаяся в колледжах, навещала родителей). Это был небольшой, благоустроенный город примерно в двух часах езды от Лос-Анджелеса. Здесь размещался элитный частный колледж; городок населяли в основном хорошо образованные профессионалы, академики, художники. Преступления здешних мест — это мелкая торговля нар-котиками, воровство животных, вандализм, но не убийство, не мертвая женщина, закопанная в чаще.

— А известно, кто эта женщина? Известно, что с ней случилось? — спросил он.

— Я не знаю, — ответила Энн. — Не знаю, что думать.

Он вздохнул и покачал головой.

— Что ж, спасибо вам, мисс Наварре, за то, что привезли Томми домой. Мы очень ценим вашу заботу о детях.

— Если я чем-нибудь могу помочь, звоните, не стесняйтесь, — сказала Энн. — Мой номер телефона у вас есть.

Она наклонилась к Томми.

— К тебе это тоже относится, Томми. Ты можешь звонить мне в любое время, если тебе захочется поговорить о том, что произошло. Попытайся сегодня немного отдохнуть.

Универсальным средством от всех проблем у ее матери был отдых. Плохой день в школе? Отдохни. Бросил приятель? Отдохни. Умираешь от рака? Отдохни.

Теперь Энн знала: отдых не решает проблем. Просто это очень удобный совет, когда ничего другого не приходит на ум, и единственное, что можно делать, когда больше ничего не остается.

Сдавая назад с подъездной дорожки и поворачивая к дому, она надеялась, что Томми этот совет принесет куда больше пользы, чем ей.

Глава пятая

— Это третья жертва за два года.

— Вторая.

— Это у нас. Вторая была в соседнем округе; преступник тот же. Характер тот же, почерк тот же самый.

— Почерк? — переспросил Фрэнк Фарман. — Что за почерк? Может, он еще свой адрес и телефон оставил?

Детектив Тони Мендес сжал зубы в ожидании продолжения бичевания. Фарман, помощник шерифа, принадлежал к старой школе и до мозга костей ненавидел это новое поколение блюстителей правопорядка — молодое, образованное меньшинство, стремящееся воспользоваться всеми новшествами, которые только обещало будущее.

— Давай еще в хрустальный шар заглянем? — предложил Фарман. — И ходить никуда не надо.

— Хватит, Фрэнк.

Кэл Диксон, видный мужчина с седыми волосами, лет пятидесяти, в неизменной накрахмаленной рубашке и отутюженной форме, был шерифом округа уже три года. У него складывалась отличная карьера в ведомстве окружного шерифа Лос-Анджелеса до того, как он решил перебраться на север от города, в тихую гавань Оук-Нолла. Он заступил в должность с обещания внести в работу прогрессивные изменения. Ярким примером его устремлений стал Тони Мендес.

Мендесу было тридцать шесть, он был умен, предан своему делу и амбициозен. Он обеими руками ухватился за возможность посещать занятия в Национальной академии ФБР, одиннадцатинедельный курс для старшего и имеющего высшее образование личного состава правоохранительных органов — причем не только из США, а со всего мира. На занятиях изучали все — от преступлений на сексуальной почве до переговоров об освобождении заложников и криминальной психологии. Слушатели при выпуске получали не только повышенную квалификацию, но и ценные связи.

Диксон сделал ставку на Мендеса, послав его туда и рассчитывая использовать свое вложение не единожды. Мендес же был рад подтвердить правоту своего шефа.

— Почерк — то, как он совершил преступление, — сказал Мендес. — Характер — его собственная примочка, что-то, что не нужно для убийства, что он делает из своих собственных соображений.

Он указал на голову мертвой женщины, вокруг тела которой роились оперативные работники и криминалисты в поисках того, что может оказаться уликой.

— Глаза заклеены, рот заклеен, то есть «зла не вижу, зла не скажу». Ему не надо было делать этого, чтобы убить ее. Это его заводит.

— Очень интересно, — сказал Фарман. — Только как это поможет поймать подонка?

Это был не сарказм. Мендес знал, что в среде полицейских не слишком полагались на криминальное профилирование. Мендес посетил достаточно занятий, чтобы избавиться от скепсиса.

Они стояли в парке «Оуквудс». Солнце зашло. Октябрьский воздух был прозрачен и свеж. Территория вокруг могилы была освещена переносными лампами. Яркий свет делал всю сцену еще более сюрреалистичной.

Тело пролежало в земле недолго. Похоже, не больше одного дня. Если бы дольше, животные и насекомые нанесли бы ему значительные повреждения. Если бы не разрез на щеке и муравьи, сновавшие по ее лицу, могло бы показаться, что женщина мирно спит. Смерть — злой брат сна, подумал Мендес.

Он предполагал, что ее душили, пытали, насиловали. Как тех двух предыдущих жертв, которых обнаружили раньше.

Впервые он расследовал убийство Джули Паулсон восемнадцать месяцев назад, и до сих пор ничего не выяснилось. Жертву обнаружили в кемпинге в пяти милях от города, с заклеенными глазами и губами. На запястьях и лодыжках остались следы от веревки — одни более яркие, чем другие, что означало, что какое-то время ее где-то держали.

Девять месяцев спустя он разговаривал с детективами из соседнего округа, когда была найдена очередная жертва. Он видел фотографии трупа — тело значительно пострадало от воздействия внешней среды прежде, чем его обнаружили туристы. Оно было найдено неподалеку от туристской тропы. Губ почти не было, одного глаза тоже. Другой глаз заклеен. Подъязычная кость сломана, значит, жертву задушили.

— Других не закапывали, — заметил Диксон. — И не выставляли напоказ, как эту.

Голова жертвы лежала на земле, и под нее был подложен камень размером с горбушку хлеба. Ее выставили на обозрение явно с целью вызвать шок. В этом было что-то новое: тело бросили в людном месте, поодаль от пешеходной тропы, но определенно с расчетом на скорое обнаружение.

— Это рискованно, — сказал Мендес. — Может, он хочет привлечь наше внимание? По-моему, мы имеем дело с серийным убийцей.

Диксон шагнул к нему, нахмурившись.

— Чтобы я больше не слышал от тебя этих слов вне стен офиса.

— Но это третья жертва. У меня теперь есть связи с Квонтико.

— Ну да, этого нам как раз и не хватало, — встрял Фарман. — Фэбээровца, болтающегося тут, как дерьмо в проруби. Да кого волнует, если этот отморозок писался в штаны до десяти лет? Что нам это даст? Пришлют какого-нибудь выскочку, у которого одно желание — засветить свою рожу на телике и говорить, какой он гений, а мы — кучка деревенских лопухов.

Диксон искоса бросил взгляд на толпу, все еще стоявшую за желтой лентой, ограждавшей место преступления.

— Ни слова про то, что это убийство связано с другими. Ни слова про заклеенные глаза и рот. Не произносить буквы ФБР.

Мендес чувствовал, что слово «но» застряло у него в горле, как куриная кость.

— Я отправлю тело в Лос-Анджелес, — сообщил Диксон, не сводя своих колючих голубых глаз с жертвы. — Нам нужен коронер, который работает ночами.

— У них там трупы уже друг на друге лежат, — сказал Фарман.

— Я поговорю кое с кем. Они займутся нами в первую очередь.

— Шериф, этот парень убил троих, потому убьет и четверых, пятерых, шестерых, — сказал Мендес, стараясь говорить негромко. — Скольких убил Банди? [6]Он заявил, что тридцать. Некоторые полагают, что около сотни. Нам что, ждать, пока умрет еще одна женщина, чтобы…