Икона и крест

– Взгляни на водяной знак, Фред: Нидерланды времен испанского владычества. Как дневник елизаветинской эпохи оказался написанным на этой бумаге?

Он поднял лист к окну, прищурил глаза и внимательно вгляделся.

– Ты прав. Бумага именно оттуда.

– Что за дичь! Представь себе служебную записку из архивов британского правительства, напечатанную на официальных бланках Третьего рейха!

Тот пожал плечами.

– Может, да, а может, и нет. К концу шестнадцатого века голландцы ослабили испанские путы. Кроме того, Нидерланды кишели английскими тайными агентами. Но я согласен, это странно.

Суит бросил на меня любопытный взгляд.

– Где ты его раздобыл?

– Извини, Фред, мой клиент не хочет раскрывать свое имя.

Мои слова прозвучали слишком уж по-заговорщицки.

– Однако мне и впрямь нужно взломать этот шифр.

– Попробуй взять «Искусство скорописи и тайнописи» Брайта. У Бодлея эта книга должна быть.

Я поблагодарил Фреда и, оставив машину на парковке колледжа, сел в переполненный автобус, идущий к центру Оксфорда. Обычно по своей читательской карточке я проходил в новое здание библиотеки имени Бодлея, в зал географических карт, но Тимоти Брайт относится к редким книгам, и, следовательно, искать его надо было в старом здании, на другой стороне Брод стрит. Я прошел через первый пост охраны и стал подниматься по винтовой лестнице в крыло гуманитарных наук. Сто футов света, готический мираж… Еще один пост. Охранник напряженно работал над кроссвордом в «Дейли миррор». И вот я оказался в святая святых – в библиотеке герцога Хамфри, почти такой же старой, как и нужная мне книга. Черни сюда входа нет. Отныне и во веки веков.

Я заказал Брайта в зале для дипломников и около часа прождал у стола, где выдают редкие издания.

Меня окружали гротески [7], гербы на потолке и слабый запах старинных книг. Пока вернулась служащая, стемнело. Улыбнувшись, она отдала мне маленькую книгу в кожаном переплете. В одной из узких ниш я нашел свободный стул и уселся между пожилым ученым с нервным тиком и девушкой в мини-юбке и с розовым лэптопом. Я положил книгу на длинную узкую полочку и начал осторожно переворачивать страницы. Слова оказались знакомыми. Старый друг Фред не подвел: ключом к дневнику Огилви действительно была система Брайта.

Правила в этой обители знания строгие и обсуждению не подлежат. Любые разговоры вызывают сильнейшее неодобрение. Рукописи, появившиеся до 1901 года, запрещается копировать. Пользоваться переносными фотокопировальными машинами также нельзя. Перьевыми и шариковыми ручками пользоваться запрещено.

Выбирая между лэптопом и карандашом, я остановился на карандаше и, собравшись с силами, взялся за дело.

Профессор исчез около шести вечера, а девушка – немногим позже. В нише я остался один.

В самом начале десятого, когда начал давать о себе знать мой мочевой пузырь и заболели пальцы, я смутно ощутил чье-то присутствие. Я решил не обращать внимания. Тогда человек смущенно кашлянул.

– Мистер Блейк?

Молодой парень с коротко стриженными аккуратными волосами и медной сережкой. В хорошо сшитом костюме-тройке и с зеленым галстуком. Незнакомец, обратившийся ко мне по имени. Опять. Внутри у меня все оборвалось.

– У вас находятся некие документы, которые вам не принадлежат. Я хочу, чтобы вы передали их мне.

Я постарался ничем не выдать своего смятения.

– И думать забудь, приятель.

– По-моему, вы не до конца осознаете серьезности происходящего. Мне даны указания получить необходимое любым способом.

– У вас наплечная кобура и в ней «беретта-автомат» – все, как полагается?

– Нет, при мне только ручка с ядовитой капсулой, – ответил он с той же интонацией. – Мы солидные люди, мистер Блейк, и не просим вас делать ничего дурного. Просто встаньте и уйдите, оставив рукопись на столе. Возвращайтесь в свою квартиру в Линкольне – там вы найдете конверт, содержимое которого вас не разочарует. Это в ваших же интересах, поверьте мне.

– Будь я проклят, если вы и в самом деле ученый!

Как вы сюда проникли, черт побери?!

Царящие в библиотеки спокойствие и уют придали мне отваги.

– Тсс!

Седоволосая пожилая женщина, сидящая по ту сторону прохода, сердито на нас посмотрела. Мы нарушили запрет на разговоры, и ее лицо пылало негодованием.

Молодой человек смерил меня колючим ледяным взглядом и ушел – так же тихо, как и появился. А меня затрясло.

Выждав пять минут, я вернул Брайта библиотекарше. Из короткой беседы с охранником стало ясно, что того джентльмена он и в глаза не видел. «К нам нынче ходит так много иностранцев, сэр, и у него точно была читательская карточка». Я без лишних слов забрал у охранника свой портфель, вышел на мокрый блестящий тротуар Брод-стрит и смешался с толпами студентов. Я петлял по улицам, путал следы, заныривал в переулки, заходил в пабы через боковой вход – в общем, вел себя как последний тупица. Наконец я пришел к автобусной остановке на Глостер-Грин. В автобусе были только стоячие места, но через несколько остановок стало свободней. Я получил возможность оглядеть пассажиров, которые, при всем своем разнообразии, казались мне головорезами из гангстерского фильма. Впрочем, маленькими группками, кто на той остановке, кто на этой, «гангстеры» сходили. Добравшись до стоянки у колледжа Святого Эдуарда, я с облегчением уселся в машину и рванул прочь из Оксфорда.

Гостиницу я нашел в нескольких милях от Бистера.

В качестве ужина прихватил гамбургер, который съел у себя в номере – за обездвиженной при помощи стула дверью. Еда всю ночь пролежала в моем желудке тяжелым комком.

На следующий день я не стал брать машину и отправился в Оксфорд на автобусе. Вчерашнего вежливого гангстера в библиотеке не было и в помине, и я запросто мог бы выкинуть его из головы. Обедал я в «Кингз армз» – сидя у стены, лицом к помещению. К вечеру Брайт был переписан. Кисть у меня болела. Я повторил вчерашние «петли» по дороге и вместе с горсткой усталых пассажиров сел в автобус.

Бистер был пуст, если не считать нескольких безобидных пьянчуг. Я свернул сначала на Шип-стрит, а потом в какой-то тихий переулок. Ярдах в двадцати от себя я увидел парня и девушку, которые взялись за руки и закружилась в вальсе. Мне показалось это странным. Вдруг я получил ребром ладони по почкам. За этим последовал сокрушительный удар в глаз. Меня охватила жуткая боль. Одновременно из моей руки вырвали портфель. Я лежал на тротуаре, охал и думал о том, как ловко они меня отвлекли.

С трудом, держась за стену, я поднялся на ноги.

Надо было не мешкая возвращаться в гостиницу, пока налетчики не обнаружили, что портфель пуст. Проходя мимо консьержки, я закрыл подбитый глаз ладонью и что-то пробормотал. Надеюсь, та решила, что я пьян.

Оказавшись в комнате, я привычно продел ножку стула в рукоятку двери. Во рту у меня пересохло, била дрожь, но хуже всего была острая боль в почках. Я извлек дневник Огилви из-под рубашки и бросил его на кровать. Пошел в душ. Холодная вода обожгла синяк, а вытираться оказалось еще больней. Затем я позвонил.

Бутерброды в баре закончились, но нашлись чипсы и безалкогольные напитки. Когда их принесли, я сбросил одежду.

Теперь я располагал всем необходимым для медленной, кропотливой работы. Мне предстояло расшифровать скоропись Огилви и переписать его дневник на современном варианте английского. Печатать на английском времен Елизаветы не было никакого смысла.

Я включил лэптоп. Для удобства сэра Тоби я пользовался современной орфографией и даже перестраивал целые фразы (если они звучали слишком архаично).

Это был личный дневник или, скорее, путевые заметки. Они принадлежали перу некого мальчика по имени Джеймс Огилви. Тут и там он вставлял в рукопись стихи, цитаты на латыни и тому подобное, пользуясь в этих случаях обыкновенным письмом. Их я переписывал как есть, в точности повторяя текст – шекспировский или еще чей-либо. Я не обращал внимания ни на дрожь, ни на боль. Пребывая где-то между решительностью и гневом, я стучал и стучал по клавиатуре.