Запретный храм

Старый монах закончил говорить, и трое других почтительно склонили головы. На поиски могли уйти годы, даже десятилетия, а тут мальчик найден всего за несколько недель.

Наконец один из них поднял голову.

— А что золотая урна?

— Подтверждает, что избран именно он. Чем дальше, тем яснее мне становилось, что он даже не понимает, что проходит испытание. Все движения приходили к нему естественно, словно он повторял сон, приснившийся ему прежде. Такому невозможно научиться.

Последовала еще одна пауза — монахи обдумывали услышанное. Потом самый молодой из них, тот, что в зеленом, оглядел полукруг, и глаза его оживились.

— Надо сообщить в Шигадзе, что новый глава найден.

Монах в красном резко покачал головой, и тени заплясали на стене помещения.

— Нет, мы никому не должны говорить. Личность мальчика нужно скрывать любой ценой. В мире есть силы, могущественнее нас, и если кто-то за пределами этих стен узнает, то эти силы будут пытаться взять его под контроль. Братья, необходимо действовать быстро, иначе нас постигнет страшная участь.

Он медленно повернул голову, ненадолго задерживая взгляд на каждом.

— Это самая важная из тайн, какая у нас когда-либо будет, — сказал он, указывая пальцем в потолок. — Теперь от нас зависит судьба Тибета.

ГЛАВА 4

Спуск был относительно легок.

Лука начал с того, что на веревках принялся спускать Билла с карниза, но не успели они продвинуться вниз, как Виллу стало лучше. То страшное оцепенение, которое овладело им наверху, проходило с каждым глотком более насыщенного кислородом воздуха. Шли часы, Билл и Лука быстро спускались, и силы возвращались в их усталые мышцы.

Скоро Билл шел почти с той же скоростью, что и Лука. Когда они добрались до места ночевки в снежной норе, единственным неприятным последствием подъема остался сухой кашель, которым время от времени заходился Билл.

Но настроение Билла ухудшилось. Он понимал, что симптомы, которые были у него наверху, являются первыми признаками резко выраженного отека легких. Они с Лукой стали однажды свидетелями подобного на северном склоне Монблана. Альпинист-одиночка заблудился на горе, застигнутый темнотой и сильными ветрами. Билл и Лука в тот день рано вернулись под крышу горного приюта «Космик» над вершиной Эгюий-дю-Миди.

Всю ночь по рации раздавались звуки, с которыми умирал альпинист.

Сначала он просто кашлял, но спустя какое-то время его дыхание стало сопровождаться бульканьем — легкие заполнялись жидкостью. Когда с рассветом прилетел вертолет, альпинист пребывал в коме.

На следующий день, спустившись в деревню Шамони, они узнали, что альпинист умер по пути в больницу — захлебнулся жидкостью, выделявшейся его собственным телом.

Этот случай проигрывался перед мысленным взором Билла, пока они молча шли по длинному гребню. Он неожиданно остановился и воткнул ледоруб в снег, потом поднял очки на загорелый лоб и повернулся к Луке, прищурившись от резкого солнца.

— Ты хотел бросить меня там!

Лука тоже остановился, веревка между ними ослабла, провиснув дугой.

— Совсем ненадолго, старина. Мы были у самой вершины… наверное, в двадцати минутах. Я думал, что смогу быстренько до нее добраться, а потом вернуться к тебе.

— Не морочь мне голову. Не были мы так близко.

Лука принялся автоматически выбирать веревку.

— Сейчас не время для разговоров, — тихо сказал он. — Мы оба вымотались, а до базового лагеря еще часа два.

Билл поднял ледоруб и поправил рюкзак на спине. Потом он встал, отвел взгляд и спросил, осторожно подбирая слова:

— Скажи мне, Лука. Так оно все и было на Эвересте?

Спокойное выражение мигом сошло с лица Луки, его серые глаза стали холодными, как полированный мрамор. Он отстегнул рюкзак и уронил на снег, пытаясь сдержать внезапный приступ гнева. Но на щеках у него появились красные пятна, а когда он заговорил, голос напоминал шипение.

— Не смей больше говорить об этом. Ты прекрасно знаешь что там случилось.

Билл спустя несколько секунд пожал плечами и поплелся дальше, но Лука остался стоять, где стоял, — на пути Билла.

— Я серьезно, Билл. Не смей больше. Ты знаешь, чего мне это стоило.

— Тогда как тебе могла прийти мысль бросить меня там? Разве ты не выучил урока?

— Не выучил урока? Черт побери, Билл! А тебе на минуточку не приходило в голову, что и у меня мысли там смешались? Высота на всех влияет по-разному. Я считал, что мы у самой вершины.

— Да тебе и в голову такое не должно было прийти…

— Хватит! — оборвал его Лука, подняв руку.

Закинув на плечи рюкзак, он двинулся вниз по гребню, но, сделав несколько шагов, остановился и повернулся.

— Последние несколько часов я, как нянька, спускал тебя по стене. Если бы не я, ты бы все еще торчал там!

Несколько мгновений они смотрели друг на друга — их обмен колкостями грозил перерасти в нечто большее. Но тут Лука неожиданно развернулся и пошел дальше, сжимая кулаки.

Им понадобилось две недели, чтобы с многочисленными пересадками добраться до дома: с самолета на поезд, с поезда на самолет, в Тибете, Непале и, наконец, Англии.

За это время вопрос с их восхождением неоднократно поднимался, но так и не решился. Закончилось все тем, что они принесли друг другу извинения за то, что наговорили, и каждый формально простил другого. Но между ними словно кошка пробежала — возникло скрытое чувство недоверия, которое никогда прежде не омрачало их дружбу. Они продолжали, как и раньше, подтрунивать друг над другом, но шутки стали вымученными и робкими, словно восхождение на Макалу было чем-то постыдным, а не почти победой над одним из самых труднодоступных пиков в мире.

И вот теперь они неловко стояли на платформе у экспресса Хитроу. Их яркие рюкзаки и загорелые лица привлекали любопытные взгляды проходящих мимо.

Обычно они направлялись вдвоем в «Виндзорский замок», чтобы распить по пинте в честь успешного завершения экспедиции, после чего расходились, но на сей раз, хотя не было сказано ни слова, оба понимали, что ритуал отменяется.

— Ну вот мы и приехали, — провозгласил Лука наигранно веселым голосом. — Твоя женушка будет рада видеть тебя целым и невредимым. Можешь сказать ей, что задержались мы опять по моей вине.

— Да, пожалуй… — пробормотал Билл, неловко улыбаясь.

Лука протянул ладонь, и они обменялись формальным рукопожатием.

— Ну, увидимся, — сказал Билл, и на секунду маска напускного благодушия соскользнула с его лица, обнажив холод.

Он сжал зубы и, ухватившись за лямки рюкзака, быстро исчез в толпе пассажиров.

Лука стоял, глядя вслед. Какая-то его часть хотела окликнуть Билла. За две долгие недели он мог бы сломать лед, возникший между ними. Стоило еще раз извиниться за то, что произошло на горе, признать, что он был не прав. Он никогда прежде не видел, чтобы Билл выходил из себя, и понимал, что, видимо, сильно уязвил друга.

Но слова почему-то застревали в горле. Упоминание Эвереста глубоко задело его. За время обратной дороги эта обида переплавилась в непреходящую горечь, и он, похоже, никак не мог отделаться от нее. Подняв рюкзак с грязного бетона платформы, Лука направился в аляповатое, ярко освещенное кафе, забитое пассажирами, попивающими кофе и листающими утренние газеты. Отодвинув один из металлических стульев, он сел и заказал официантке двойной эспрессо. Его глаза лениво разглядывали толпу на платформе, скользили по треугольному стеклянному потолку старого викторианского вокзала. Световая призма медленно сменилась образом пирамиды, которую он видел в горах. Это видение преследовало его со времени спуска. Стоило закрыть глаза, как оно возникало перед ним: над покровом облаков, когда он смотрел в иллюминатор самолета, на далеком горизонте, когда поезд, грохоча, вез их в центр города. Несколько раз он собирался поговорить с Биллом, но туча, сгустившаяся над ними, в конечном счете не позволила ему это сделать.