Перелом

— Как, по вашему мнению, относилась к этому Пейшенс Стэнхоуп?

— Протестую! — выкрикнул Тони, опять вскакивая со стула. — Предположение. Свидетель не может знать, как покойная относилась к посещениям на дому.

— Протест принимается, — со вздохом произнес судья Дейвидсон.

— Я полагаю, вы знакомы с представленными истцом медицинскими данными?

— Да, я их читал.

— Следовательно, вы знаете, что доктор Бауман много раз посещал Пейшенс Стэнхоуп на дому еще до того печального вечера? Очень часто он приезжал глубокой ночью. Судя по истории болезни, с которой вы знакомы, какие диагнозы были установлены во время этих визитов?

— Синдром беспокойства, проявляющийся в желудочно-кишечных расстройствах.

— Какое применялось лечение?

— Симптоматическое и с помощью плацебо.

— Имелись ли у больной болевые ощущения?

— Да.

— В каких местах?

— Внизу живота и в области груди.

— Не сложилось ли у вас после ознакомления с медицинскими документами впечатления, что у Пейшенс Стэнхоуп проявлялись признаки ипохондрии?

— Протестую, — произнес Тони, оставшись для разнообразия на стуле. — Ипохондрия в истории болезни ни разу не упоминается.

— Протест отклонен, — ответил судья Дейвидсон. — Суд вынужден напомнить адвокату истца, что данного свидетеля в качестве медицинского эксперта пригласил он.

— Прочитав медицинские записи, я могу, не боясь впасть в ошибку, допустить, что элементы ипохондрии действительно имели место.

— Не говорит ли в пользу доктора Баумана тот факт, что он, несмотря на наличие у Пейшенс Стэнхоуп ипохондрии, посещал ее в любое время суток? Неужели это не говорит о его внимательности и способности к состраданию?

— Нет, не говорит.

Таких слов Рэндольф явно не ожидал. Изумленно вскинув брови, он спросил:

— Но ваш ответ лишен логики. Вы можете пояснить?

— Насколько я понимаю, домашние визиты являются одной из услуг, за которые пациенты вносят предварительную плату. Плата иногда бывает очень большой — вплоть до двадцати тысяч долларов в год. И домашние визиты — неотъемлемая часть пресловутой concierge-медицины. При таких обстоятельствах нельзя сказать, что подобные посещения являются проявлением альтруизма доктора Баумана.

— Но могли являться?

— Да, могли.

— Скажите мне, доктор Браун, вы настроены против concierge-медицины?

— Да, я ее противник! — выпалил доктор Браун.

До этого момента он демонстрировал отстраненную холодность, не очень отличающуюся от стиля Рэндольфа. Было видно, что вопрос адвоката задел его за живое.

— Не могли бы вы пояснить суду, почему вы так резко выступаете против нее?

Доктор Браун глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— Сoncierge-медицина бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма.

— Нельзя ли поподробнее, доктор Браун?

— Безусловно, можно, — ответил Браун. Краеугольным камнем медицины двадцать первого столетия является принцип социальной справедливости. Практика concierge-медицины мешает любой попытке искоренить дискриминацию в сфере медицинского обслуживания.

— Не считаете ли вы, что столь негативное отношение к практике concierge-медицины может отрицательно повлиять на вашу объективность в данном судебном разбирательстве? В частности, на ваше отношение к доктору Бауману?

— Не считаю.

— Может быть, вы поясните почему? Поскольку, пользуясь вашей терминологией, она «бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма».

— Как высокообразованный терапевт, доктор Бауман прекрасно знает, что симптомы инфаркта миокарда у женщин отличаются от классических симптомов у мужчин. Как только у терапевта возникнут подозрения на инфаркту женщины — особенно в постклимактерический период, — он должен действовать так, словно инфаркт имел место. Он должен действовать так до тех пор, пока не будут получены убедительные доказательства обратного. Здесь можно провести параллель с педиатрией. Если у врача возникают подозрения на менингит у ребенка, врач обязан действовать так, словно ребенок действительно заболел. Он незамедлительно должен провести пункцию спинного мозга. Доктор Бауман подозревал инфаркт и должен был действовать соответственно.

— Доктор Браун, — сказал Рэндольф, — часто можно услышать, что медицина скорее искусство, нежели наука. Вы можете сказать нам, что это означает?

— Это означает, что фактической информации недостаточно. Доктор должен опираться и на свой опыт. А это не та объективная реальность, которую можно изучить. Поэтому медицина и называется искусством.

— Получается, что медицина как наука имеет свои ограничения? Поправьте меня, если я не прав.

— Именно так. Нет двух абсолютно идентичных людей. Ведь даже однояйцевые близнецы имеют отличия.

— Скажите, требовала ли ситуация, в которой вечером восьмого сентября оказался доктор Бауман, вторично посещая страдающего неврастенией пациента, каких-то глубоких суждений с его стороны?

— В медицинской практике любая ситуация требует серьезного анализа.

— Я спрашиваю не о любой ситуации, а о конкретном вечере восьмого сентября 2005 года.

— Да. Ситуация требовала глубокого анализа.

— Благодарю вас, доктор, — сказал Рэндольф, собирая свои заметки. — У меня больше нет вопросов.

— Свидетель свободен, — сказал судья Дейвидсон и, повернувшись к присяжным, добавил: — Приближается полдень, и мне кажется, что всем вам надо позаботиться о восстановлении сил. Что касается меня, то я проголодался. Напоминаю еще раз: вы не должны никому рассказывать о ходе дела и обсуждать его между собой. Объявляю перерыв до половины второго, — сказал он, сопроводив свои слова ударом судейского молотка.

ГЛАВА 11

Бостон, штат Массачусетс

7 июня 2006 года, 12.30

Алексис, Крэг и Джек нашли небольшое кафе с окнами, выходящими на административный центр штата. Рэндольфа они тоже пригласили, но тот, извинившись, отказался, сославшись на необходимость подготовки к заседанию. День был прекрасный. И жители Бостона, как заметил Джек, старались проводить на воздухе гораздо больше времени, чем обитатели Нью-Йорка.

Крэг вначале пребывал в своем обычном мрачно-задумчивом состоянии, но затем немного расслабился.

— Ты ничего не говоришь об аутопсии, — неожиданно сказал он. — Что-нибудь получается?

— Сейчас все зависит от главы похоронной конторы, — ответил Джек. — Он обещал проделать всю бумажную работу для департамента здравоохранения и организовать эксгумацию и транспортировку гроба.

— Значит, все пока во взвешенном состоянии.

— Мы делаем все возможное. Я надеялся, что начну вскрытие уже сегодня ближе к вечеру. Но поскольку до сих пор нет никаких сообщений, то надо рассчитывать на завтра.

— Судья сказал, что передаст дело присяжным в пятницу, — произнес Крэг. — Так что завтра может быть уже поздно. Мне очень жаль, что ты потратил столько усилий впустую.

— Возможно, это действительно пустая затея, — уныло протянула Алексис. — Скорее всего из этого ничего не получится.

— Выше нос, ребята! — сказал Джек. — Это вовсе не пустая затея. И кроме того, меня по-прежнему интересует цианоз.

— Но почему? — спросила Алексис. — Объясни мне еще раз.

— Не начинайте все снова! — взмолился Крэг. — Я не желаю обсуждать фантастические прожекты. Давайте-ка лучше обсудим итоги утреннего заседания.

— А мне показалось, что ты не хочешь об этом говорить, — с некоторым удивлением сказала Алексис.

— Вообще-то я предпочел бы все забыть, но я не могу позволить себе подобной роскоши, если мы хотим изменить ход процесса.

После этих слов Крэг и Алексис вопросительно взглянули на Джека.

— Вы хотите узнать мое мнение? — спросил Джек.

— Среди нас ты наиболее объективен, — ответила Алексис. — Это же совершенно очевидно.

— Скажи, как ты оцениваешь работу Рэндольфа после того, что видел и слышал сегодня? — спросил Крэг. — Ход процесса меня тревожит. Я не хочу его проигрывать не только потому, что речь идет о врачебной халатности. Если я проиграю, моя репутация отправится в сточную канаву. Последний свидетель был моим наставником на факультете и куратором в больнице. С профессиональной точки зрения я преклонялся перед этим человеком и преклоняюсь до сих пор.