Разборки в Токио

— Готовы ехать? — спросил Человек в Шляпе, вытирая губы.

Я кивнул и попытался выкинуть из головы мысли о нормальном мире. Из нормального мира я давно выпал.

16

В автомобиле Человек в Шляпе кратко изложил, что мы делаем дальше. Он высадит меня на станции Харадзюку недалеко от Такесита-дори, где зафиксировано появление Флердоранж. Он сам должен покинуть этот район, иначе она его «учует». Затем он опять попытался объяснить, что такое регрессия.

— При встрече с ней примите во внимание, что она думает и ведет себя как подросток. Очень важно, чтобы вы показались ей крутым. — Меня не призывали быть крутым со времен моей юности. — По складу ума ей сейчас, вероятно, лет пятнадцать или шестнадцать, но она может быть и моложе. Загадок еще много, и степень ее регрессии зависит от множества переменных — диеты, количества мужчин, с которыми она спала, загрязнения окружающей среды, погоды, даже ее настроения. Если все развивается как положено, ей сейчас может быть лет десять. А десятилетняя девчонка с ее внешностью опасна.

С ее внешностью любая опасна.

Движение, на дороге стало реже, но Человек в Шляпе продолжал гнать машину. Мы подрезали «такуси» цвета морской волны, в какой ездил Синто. Странно: в голове не укладывается, что такого человека могут убить, но когда его все же убивают, он из головы не выходит. Он был такой второстепенный, что убивать его — лишняя жестокость. Только такой человек, как Квайдан, может откалывать подобные штучки.

— Вы же эксперт по тинейджерам, верно?

— Да, — сказал я. Скоро проверим.

— Вы воспользуетесь «Геймбоем»?

— Зачем?

— Чтобы ее привлечь. Приманка и все такое.

Человек в Шляпе невнятно махнул рукой.

Вот это идея. Мне предлагалось завоевать доверие самой красивой женщины, какую я встречал за всю свою жизнь, с помощью видеоигры. Я еще не читал о таком подходе ни в одном мужском журнале — да ни один из уважаемых журналов и не расскажет, как клеить бессмертных женщин, впадающих в детство.

— Думаю, тинэйджеры уже переросли такие штучки. Они, может, в них еще и играют, но вряд ли считают, что это суперклево. Может, если б она была еще моложе… — задумчиво сказал я.

— Вполне возможно. Возьмите игру на всякий случай, — сказал Человек в Шляпе, промчавшись в сантиметре от какой-то «субару».

Через несколько минут мы подъехали к парку Ёёги, и Человек в Шляпе остановил машину у тротуара на оживленной улице. Жестом велел мне выйти из машины.

— Ну, — сказал он торжественно, — удачи. Мне надо ехать, а то она меня учует. За вами будут наблюдать другие, так что знайте: вы не один. Расслабьтесь, ведите себя естественно. Помните, это она нас выбрала. В глубине души ей хочется прийти. Делайте свое дело, и все будет супер.

Он одарил меня широченной улыбкой на все свое странное лицо, показал большой палец, подмигнул мне, затем еще раз улыбнулся — на тот случай, если я не понял. И был таков.

Как обычно, Такесита-дори кишела тинейджерами всех мастей с любыми прическами, какие только можно увидеть под солнцем, и над некоторыми даже солнышко посмеялось бы. Самое интересное, что, повзрослев, эти ребята будут выглядеть практически одинаково. У большинства исчезнут вызывающие прически, кожаные куртки или дорогие спортивные костюмы и золотые цепочки. Они уберут кольца из носа, снимут сапоги на платформе. Голые пупки прикроются фирменными повседневными блузками. Через несколько лет большинство подростков станут частью одноликой толпы, которая набивается в пригородные электрички, чтобы ехать на работу в безликие транснациональные компании или правительственные учреждения.

Если им сказать об этом сейчас, они не поверят. «Бурная жизнь навсегда», кричал лозунг на куртке одного байкера. В душе едва ли не каждый из них полагает, что станет рок-звездой, знаменитым спортсменом, гламурным актером или блестящим кинорежиссером. Вероятно, некоторые думают, что станут уважаемыми журналистами. Даже самые трезвомыслящие ребята, те, что скромно мечтают стать программистами или просто работать бухгалтером в папиной фирме, все равно тешат себя мучительными иллюзиями о будущем. Для них вся жизнь — восхождение. Взрослость, если и наступит, придет мгновенно, прозрением — или коронацией.

Им же не скажешь, что взрослость — это затянувшийся удар по яйцам. Они никогда не поверят, что всего через несколько лет то, что для них сейчас важно, станет тривиальным, как цена каштанов в Австрии. Или что их головокружительная внутренняя жизнь, сплошь грандиозные мелодрамы одна за другой, потеряет свое великолепие и сведется к проблемам повышения зарплаты, поиска жилья в пригороде или смены страхового плана. Что, по большому счету, взросление означает потери. Терять друзей, здоровье, свободу, мечты. Некоторые даже начнут терять броское сверкающее оперение молодости — свои шикарные волосы. Потеря будет происходить медленно, неотвратимо, даже у самых крутых.

Появятся, конечно, и приобретения. Но весы всегда будут склоняться в другую сторону. Все эти клише, взрослые выдумки, типа e'est la vie, [73] бывает и такое или que sera sera [74] однажды обратятся в столпы глубокой философской истины. Затем ребята начнут произносить фразы типа «зря потраченная молодость» и качать головами, общаясь со следующим молодым поколением. И так далее.

А пока сумасшедший карнавал их юности продолжается. Почему бы и нет? Только злые великаны-людоеды или консультанты-методисты захотели бы преждевременно положить конец их мечтам. Жизнь довольно скоро позаботится об этом сама.

Конечно, всего несколько дней назад я поколотил группу подростков. Так что, может, я не такой уж защитник молодых, каким сам себе представляюсь. И если мне придется поколотить их снова, чтобы найти Флердоранж, я это сделаю не раздумывая.

Я полагал, что даже издалека фигуристая Флердоранж будет выделяться, как бифштекс в салатном баре, но, обводя взглядом толпы подростков, засомневался. Часть женщин или девушек были уже на пути к физической зрелости. Натянув мини-юбки и облегающие маечки из коллекции ПОРНОЗВЕЗДА, они давали достаточно пищи для воображения, отчего лица мужского пола впадали в экстатический ступор. Легко понять, отчего многие парни такие потерянные — сидят, курят, волосы приглаживают. Девчонки дали им столько пищи для размышлений, что мозг напрягают даже самые рудиментарные физические движения. Кататония остается единственным способом защиты.

Я немного побродил, подавляя тревогу и стараясь не бросаться в глаза. Я, очевидно, походил на сотрудника отдела по борьбе с наркотиками или на школьного надзирателя не при исполнении. И, судя по взглядам некоторых девчонок, я, пока размышлял о чудесах современной диеты, еще походил на извращенца.

Я заметил девушку с фиолетовыми волосами, которая равнодушно листала последний номер «Молодежи Азии»; другая девушка рядом с ней полировала ногти и по сотовому телефону делилась самой последней сплетней или тем, что от нее требуют ее чокнутые предки. Мне стало интересно, читает ли фиолетовая мою статью о банде окинавских домушников, которых обвинили в краже третьей в мире по размерам коллекции эротических оригами из дома идола семнадцатилетних Кидзана Мацуматы. Статья была интересная, но, глядя на эту девушку, я вдруг спросил себя: что, собственно, она из этой статьи извлечет? Насколько такая статья важна для такой девушки? Не знаю. Наверное, я делал что-то нужное — я же получал мешки писем от фанов, которые об этом и писали. И однако все как-то нереально. Меня охватило то странное чувство, которое всякий раз накатывает, когда я вижу, как кто-то читает мой журнал. Это всегда не так, как я себе представляю.

И вдруг прямо передо мной прошла Флердоранж. Так близко, что я мог ее коснуться.