Последняя кантата

46. ФАЛЬШИВАЯ НОТА

Лейпциг, наши дни

На секунду Жиль застыл, с недоверием взирая на свитки, выпавшие из тайника. Летисия оборвала игру и спустилась с кафедры, Паскаль и Жорж Пикар-Даван подошли к монументу.

Жиль наклонился и поднял два пергаментных свитка, перевязанных красной шелковой бечевкой.

С необычайными предосторожностями он развернул один из них. Это была написанная от руки партитура кантаты, которая называлась «Una Sancta Ecclesia». [156] Сверху, слева, были начертаны буквы SDG, Soli Deo gloria, а внизу, справа, подпись Иоганна Себастьяна Баха.

— Подпись его, в этом нет никакого сомнения, — прошептала Летисия. — Это неизвестная кантата. Она из числа той сотни кантат, которые так и не были найдены…

— Но почему она написана на латыни? — удивился ее отец. — Все кантаты Баха написаны на немецком…

— Исключение, наверное, как «Магнификат» или «Месса си-минор», — напомнил Жиль. — Но о чем нам это говорит?

Передав первый манускрипт Летисии, он осторожно развернул второй. Это был текст на немецком языке, тоже подписанный Бахом и датированный 29 мая 1729 года, но перевести его Жиль не смог. То же самое и с тем же результатом попытался сделать Жорж Пикар-Даван. Летисия предложила обратиться за помощью к экспертам «Архива Баха». Жиль с живостью одобрил это, а Паскаль воспротивился, считая, что не стоит так уж сразу рассказывать об их находке.

Они вышли из церкви, пересекли площадь и вошли в дом, где находился «Архив». Биргита встретила их несколько тревожным взглядом. Увидев в их руках какие-то бумаги, она спросила, что это, и, узнав, тотчас же решила присоединиться к их расследованию. Сначала она хотела положить манускрипты в надежное место и проконсультироваться с директором «Архива», но по настоянию Жиля согласилась сначала прочесть их сама. Она провела всех на второй этаж, в так называемый «летний зал», предназначенный для камерных музыкальных концертов, где находилась и копия инструмента эпохи Баха.

Биргита положила оба манускрипта на крышку инструмента и начала изучать партитуру.

— Да, это подлинная кантата Баха… Неизвестная… Но главное… Здесь что-то есть еще… О, это невозможно!..

На ее лице явно читалась тревога. Она отложила партитуру, чтобы прочесть текст второй рукописи.

Четверо французов жадно смотрели на нее, пытаясь догадаться, что там, в тексте, который она медленно, с трудом читает. Она тихо пробормотала несколько невнятных слов, из которых они поняли только одно: unmöglich — невероятно…

— Что там? — в нетерпении спросил Жиль. — О чем этот текст? Он действительно принадлежит Баху?

— Да, да… Безусловно, это его рука…

Биргита снова взяла манускрипт и внимательно перечитала его. Лицо ее было сурово. Закончив чтение, она долго сидела молча, не реагируя на многочисленные вопросы. Наконец она повернулась к Летисии.

— Бах обратился в католическую веру… Все сто исчезнувших кантат — католические. Осталась только одна… «Una Sancta Ecclesia»…

Четверо французов ошеломленно переглянулись. Наконец Летисия сказала:

— Секрет Баха… и последний музыкальный подарок…

Иоганн Себастьян Бах, которого всегда считали певцом лютеранской веры, обратился в веру католическую… Было из чего снова вспыхнуть религиозным войнам. Жорж Пикар-Даван высказал гипотезу, что Бах мог сделать это под чьим-то влиянием или же это просто шутка. Паскаль согласился с ним. Он подошел к Летисии, обнял ее.

— Нет, — решительно опроверг Жиль. — Налицо убийства, и они доказывают нам обратное. Мотивом для них может быть только стремление не дать раскрыть этот секрет Баха. Фанатичное утаивание правды о вере композитора…

— Но в таком случае было бы разумнее уничтожить доказательства этого обращения, чем мешать его раскрытию… — сказал отец Летисии.

— Конечно, — согласился Жиль. — Но если убийца не знал, где находятся доказательства? Он знал лишь одно: «Музыкальное приношение» ведет к раскрытию тайны, но как оно поможет найти эти манускрипты… Он мог только убивать тех, кто искал и приближался к разгадке, из страха, как бы они не достигли успеха в том, в чем сам он потерпел крах.

— Но мотив?.. — спросил Паскаль.

— Мотив религиозный, безусловно, — ответил Жиль. — Следовало поддерживать официальную версию о страстном протестантизме Иоганна Себастьяна. Убийца может принадлежать только к протестантской вере.

— Нет! — вскричала Биргита. — О чем вы, в конце концов, говорите? Об убийствах? И вы подозреваете лютеранскую церковь?

— Вовсе нет, — заверил ее Жиль. — Есть много фанатизма и за ее пределами. Я склоняюсь к какой-нибудь раскольнической церкви, к какой-нибудь секте с протестантскими корнями…

— Хм… дело не в этом, — проговорил Жорж Пикар-Даван. — В отличие от католической церкви в протестантской нет единства, но в ней нет и иерархии, и среди бесконечных и различных теоретических…

— Уверяю вас, мсье, — с улыбкой уточнил Жиль, — я не собираюсь совершить тур по планете, чтобы допросить всех. Нет, все гораздо проще, потому что кое-что об убийце мы знаем…

Жиль сделал многозначительную паузу и продолжил:

— Он завязал довольно тесные отношения с вашей дочерью, чтобы узнать код ее телефонного автоответчика… Мотив у нас есть: защита секрета Баха. Побудительные причины убийств мы знаем: религиозный фанатизм. Еще мы знаем, что убийца часто бывал у Летисии еще до начала этого дела… Наконец…

Жиль с задумчивым видом оборвал себя, не закончив фразы, подошел к фортепьяно, открыл крышку инструмента и заиграл королевскую тему. Он не смотрел на клавиши, он смотрел на Летисию. На пятой ноте он сделал ошибку и сыграл си-бемоль.

— Си-бекар!

Ошибку могли бы заметить Летисия или Биргита, но это было сказано не женским голосом. Все взгляды обратились к тому, кто произнес эти слова, произнес раздраженно, почти с угрозой.

— Спасибо, мсье де Лиссак! — воскликнул Жиль. — Верно, си-бекар. А я думал, что вы ничего не понимаете в музыке. Судя по всему, вы хорошо изучили эту партитуру. И уже давно…

На лице Паскаля не отразилось ни малейшего волнения.

— Но, Паскаль… объясни мне наконец!

Паскаль взял Летисию за руки и заглянул в ее глаза.

— А что ты думаешь? Тебе не кажется, что с тех пор, как ты работаешь над этой темой, я мог выучить ее всю, до последней ноты?

— Да, конечно, дорогой… но отпусти меня! Ты делаешь мне больно!

— Не отпущу! Ты должна мне верить! Что ты знаешь об этом полицейском?

— Оставьте ее! — приказал Жиль.

— Ни за что! И не приближайтесь!

Его тон был угрожающим. Жиль дрогнул: в чужой стране, оружия у него нет. Нависла тишина. Тяжелая, давящая, она подчеркивала и сомнения, и подозрения. Но еще она создавала видимость последней отсрочки.

— Помочь вам, мсье де Лиссак? Хотите? — предложил Жиль. — Вы желаете, чтобы я сам рассказал, что вы совершили и почему это совершили?

— Нет, это ничего не даст, — проговорил наконец Паскаль, отпуская Летисию. — Теперь все кончено. Как же мог Бах предать нас? Вот этого я не могу себе объяснить. Да, мы устраняли тех, кто слишком приблизился к тайне.

— Нет, Паскаль! Это невозможно!..

— Да, Летисия… Тебе этого не понять. Иоганн Себастьян — символ Реформации, слава протестантизма… И он должен был остаться им…

— Ценой убийств? — прорычал Жиль.

— Что значит убить кого-то? Это просто отправить его предстать перед судом Создателя! Конечно, вы называете это фанатизмом, но для меня это слово не имеет смысла. Я анабаптист, кем была и мать Иоганна Себастьяна. С незапамятных времен наша церковь благодаря излишней болтливости его сына Иоганна Кристиана знает, что Бах присоединился к католическим догмам и что он спрятал где-то доказательство этого. С помощью «Музыкального приношения» под предлогом, будто он желает передать секрет Фридриха Второго немецким композиторам, Иоганн Себастьян на самом деле хотел передать им свою тайну.