Фатальная ошибка

— Значит, более тонкий случай, мадам адвокат?

«Мерфи все понимает с полуслова», — подумала она.

— У вас сохранились связи в Бостоне и округе? — спросила она.

— Да, остался кое-кто из старых знакомых.

— А каких именно?

— Разных, мадам адвокат, — усмехнулся он. — По обе стороны демаркационной линии. Есть и не слишком симпатичные личности, любители легкого заработка, а есть и парни, которые пытаются им помешать.

Проработав двадцать лет в убойном отделе, Мерфи рано ушел на пенсию и открыл собственное агентство. Поговаривали, что он получил солидное выходное пособие за обещание помалкивать о некоторых деталях работы Вустерского отдела по борьбе с наркотиками, которые вскрылись при расследовании парочки убийств в мире наркобизнеса. То, что в делах, связанных с наркотиками, хватает грязи, было общеизвестно. Мерфи уволился с почетом и был награжден именными часами, в то время как вместо этого ему могли предъявить обвинительный акт или всадить в него пулю в темном переулке.

— Вы не могли бы разведать для меня кое-что в Бостоне?

— Вообще-то, дел у меня сейчас по горло. А какого сорта это «кое-что»?

Салли набрала в грудь воздуха:

— Это личное дело. Оно касается одного из членов моей семьи.

Он помолчал.

— Это объясняет, мадам адвокат, почему вы позвонили старому вояке, а не одному из молодых ловких парней, работавших в ФБР или военной уголовке и крутящихся в более разреженной атмосфере городка, где вы практикуете. И чего же именно вы от меня хотите?

— Моя дочь связалась в Бостоне с одним молодым человеком.

— И он вам не очень-то нравится?

— Это мягко сказано. Он твердит ей, что любит ее. Не желает оставить ее в покое. Ухитрился с помощью компьютера подстроить так, что ее выгнали с работы. Создал ей неприятности в аспирантуре. Возможно, это не все. Похоже, он непрерывно следит за ней. Навредил мне, моему бывшему мужу и моей подруге, — по всей вероятности, это тоже были его компьютерные штучки.

— Как именно навредил?

— Влез в мои счета. Распространил ложные обвинения. В общем, напакостил, как только мог.

Салли подумала, что она, возможно, даже преуменьшает зло, причиненное О’Коннелом.

— Стало быть, он не без способностей, этот — как вы предпочитаете его называть? — бывший приятель дочери?

— Да, это подойдет. Хотя они и встречались-то вроде бы всего один раз.

— И весь этот сыр-бор после того, как он один раз переспал с ней?

— Похоже что так.

Мерфи в нерешительности помолчал, что несколько поколебало доверие Салли к нему.

— О’кей, я понял. С какой стороны ни подойди, парень дрянцо.

— Вам приходилось иметь дело с такими типами? Одержимыми идеей преследования?

Мэтью Мерфи опять ответил не сразу, усилив ее беспокойство.

— Да, мадам адвокат, приходилось, — с расстановкой сказал он наконец. — Попадались ребятишки вроде того, что вы расписываете. Когда я работал в убойном отделе.

При этих словах у Салли пересохло в горле.

Мать Хоуп кончила сгребать листья в саду и не успела войти в дом, как зазвонил телефон. Она, как обычно, немного неуверенно сняла трубку.

— Здравствуй, дорогая! — воскликнула Кэтрин Фрейзир, услышав голос. — Это настоящий сюрприз. Уж и не помню, когда мы разговаривали.

— Здравствуй, мама, — сказала Хоуп, почувствовав укол совести. — Столько дел и в школе, и с командой, время летит незаметно. Как ты?

— Я-то замечательно. Готовлюсь к зиме. Все местные говорят, она будет долгой.

Хоуп глубоко вздохнула. В ее отношениях с матерью присутствовала подспудная напряженность. Внешне они были хорошими, но все время ощущалась некоторая натянутость, как в канатном узле, который удерживает наполненный ветром парус. Кэтрин Фрейзир всю свою жизнь провела в Вермонте и придерживалась крайне либеральных взглядов во всем, кроме одного, а для ее дочери это было важнее всего. Она была одним из самых стойких приверженцев Католической церкви в поселке Патни, который соседствовал с более значительным Братлборо, оплоте добропорядочности, населенном бывшими хиппи. Кэтрин пережила раннюю смерть мужа, никогда не помышляла о том, чтобы вторично выйти замуж, и жила в одиночестве у самого края леса. Ее не покидали сомнения относительно связи ее дочери с Салли. Живя в штате, где на союзы между женщинами смотрели благосклонно, она держала свои сомнения при себе, но каждое воскресное утро горячо молилась о том, чтобы Господь ниспослал ей понимание и позволил смириться с этим фактом. Однако время текло, а понимание так и не приходило, и это портило ее отношения с Хоуп. В прошлом она покупала иллюзию смирения в церкви, но постепенно устала от повторения «Отче наш» и «Дева Мария, радуйся», потому что они редко приносили ей успокоение.

Хоуп полагала, что растущая напряженность между ними проистекает из ее неспособности вести нормальную жизнь и подарить матери внуков. Напряженность чувствовалась и в те моменты, когда они разговаривали, и в те, когда молчали, потому что молчали они о самом важном.

— Хочу попросить тебя об услуге, — сказала Хоуп.

— Все, что угодно, дорогая.

Хоуп знала, что это неправда. Было много такого, в чем Кэтрин, скорее всего, отказала бы ей.

— Это касается Эшли. Ей надо на время уехать из Бостона.

— Но почему? Она что, заболела? Какой-то несчастный случай?

— Не совсем несчастный случай, но…

— У нее нет средств? У меня денег куры не клюют, и я с радостью помогу ей.

— Нет, мама, сейчас я объясню.

— А как же ее занятия, ее диссертация?

— Это придется отложить.

— Господи, как странно. В чем же дело?

Набрав в грудь воздуха, Хоуп выпалила:

— В мужчине.

Когда этим вечером Скотт набрал номер мобильного телефона Эшли и получил ответ «Абонент больше не обслуживается», он в панике стал звонить ей по междугородному. Услышав ее голос, он заговорил бодрым тоном, стараясь не выдать страха:

— Привет, Эшли. Как дела?

Эшли сама не знала точного ответа на этот вопрос. Она не могла избавиться от ощущения, что за ней постоянно следят, ее преследуют и подслушивают все ее разговоры. Она с опаской выходила из дому, а на улице настороженно вглядывалась в каждую тень, каждый закуток и переулок. Обычный городской шум, на который она привыкла не обращать внимания, теперь звучал в ее ушах как пронзительный свист, давящий на барабанные перепонки.

Не желая расстраивать отца, она решила сказать ему лишь половину правды:

— Все в порядке, не считая того, что уже пришло в беспорядок.

— О’Коннел больше не давал о себе знать?

Не отвечая прямо на вопрос, она сказала:

— Пап, мне надо предпринять какие-то шаги.

— Да-да, — тут же откликнулся он. — Вот именно.

— Я отключила мобильный телефон.

— Отключи городской тоже. И вообще, я думаю, надо сделать гораздо больше, чем мы планировали вначале.

— Придется искать новую квартиру, — произнесла она угрюмо. — Эта мне нравится, но…

— Я думаю, — осторожно начал Скотт, — что этого будет недостаточно. Надо сделать еще кое-что.

— Что ты имеешь в виду?

Скотт глубоко вздохнул и заговорил ровным, рассудительным и наставническим тоном, каким обычно объяснял студентам ошибки в их работах:

— Я провел кое-какую исследовательскую работу и кое-что почитал. Не хочу делать скоропалительных выводов, но у меня сложилось впечатление, что О’Коннел может стать, так сказать, более агрессивным.

— «Более агрессивным»? Этот эвфемизм означает, что он может избить меня или причинить еще какой-то вред?

— С другими в сходных ситуациях это случалось. Поэтому я считаю, что нам надо принять некоторые меры предосторожности.

Помолчав, Эшли спросила:

— И что ты предлагаешь?

— Я думаю, ты должна на время исчезнуть из Бостона. Уехать куда-нибудь и спрятаться до тех пор, пока он не переключится на что-нибудь другое.

— А ты уверен, что он «переключится»? Может быть, он просто будет ждать моего возвращения.