Отец монстров

Устроили работать Фому в кочегарах с двумя другими уродами, Яковом и Степаном. Но Фома был умнее их, поэтому любили его господа больше и баловали сильнее.

По Петербургу ходили слухи, что подавляющее большинство уродов мужеского рода обладают завидной мужской силой, потому женщины, дабы проверить слух, к уродам захаживали частенько. Возможно, кто-то нарочно распускал подобные слухи для какой-то своей надобности, возможно, что зарождались они в тайной канцелярии, чтобы привлечь внимание к уродскому племени хоть бы и таким образом. Но в слухах этих была значительная доля правды, потому что стали бабы незамужние от уродов нести. Да и не просто рожать, а сразу двойню или тройню. Часто рождались дети без следов уродства родителя, от этого популярность уродов только возрастала.

Особенно мужской силой среди монстров славился истопник Фома с клешнями вместо рук и ног. Дамы легкомысленного поведения находили в этом уродстве особую интимно-привлекательную пикантность. Было у Фомы, по рассказам современников, десять законных детей в браке и еще тридцать вне брака. Сильный мужчина был Фома. Даже и многие жены высокопоставленных вельмож часто заезжали в Кунсткамеру под видом любви к естественным наукам. Царь поощрял эту любовь к «наукам», что в конечном итоге спровоцировало небывалый рост рождаемости в Петербурге. Посещение уродов вошло в моду.

Раньше монстры не могли иметь детей, да и при существующей религиозной морали никому и в голову не могло прийти ребенка от монстра родить. А здесь высочайше была объявлена государственная программа: табак курить, бороды брить, монстров рожать. И монстры не преминули воспользоваться благоприятным моментом. Эх, если бы знал Петр, на что обрекает любимую им страну…

Почти двадцать лет со всей России и из-за рубежа в Петербург поступали уроды. Через десять лет после смерти Петра Великого, уже при Екатерине, ввоз в столицу монстров был ограничен. Но было уже поздно. Россия, да и все человечество пошли уже по совершенно иному пути развития.

Хитрые, вживчивые потомки уродов, постепенно захватывая власть в столице, потянулись и в Москву, в другие города России… У последующих поколений уродства на внешности вылезали не всегда, иногда картавинка легкая в речи, или рука вдруг сохнуть начинала… Но чаще это выражалось в невидимом, внутреннем их состоянии, в какой-то патологической жестокости: с виду человек как бы обыденный, ничем не отличимый от нормального, но все же что-то у него внутри искажено. Потому если душегубство и совершит, то не будет маяться да страдать душевно, как всякий нормальный человек, а вместо этого пойдет и еще кого-нибудь убьет. Оттого что не человек он — монстр.

Первое время в документах монстров ставили штамп желтого цвета, обозначавший, что носитель сего монстр или порожден монстрами, что не давало возможности занимать посты на государевой службе. Но потом, при Елизавете Петровне, штампы отменили, и монстры растворились в народной толпе. Но это было не так уж и важно. Человеку из простого звания попасть на государеву службу, а особенно проникнуть в круги дворянские, а еще пуще того аристократические круги было не просто, тем более потомку монстра. Но совсем другое дело стало, когда к власти пришли большевики. Да и большевики ли пришли к власти, или все те же монстры — доподлинно неизвестно. Тогда документы стали менять, и Иванами, не помнящими родства, стали, почитай, все жители страны. Тут монстрам жизнь сделалась сладкая. Заняли они посты высокие да самые высокие. И по сей день правят. Оттого и народ страны, нефтью, лесами да недрами богатой, в нищете прозябает и прозябать будет — оттого что монстры правят. Сколько же их, потомков уродов, в Смольном, в Кремле и Государственной думе не возьмется пересчитать никто.

И уж точно никто не догадается поставить им в паспорте желтый штамп.

Не знал всего этого Фома-истопник, не ведал, как высоко потомки его взлетят. Жил-поживал на казенных харчах и радовался счастью своему уродскому. Единственное, что омрачало жизнь Фомы — доктор Блюментрост, управлявший Кунсткамерой. Уже после смерти Петра Великого взял он на себя полноту власти в Кунсткамере и установил нечеловеческие правила распорядка. Сильно обижал он Фому, мыться заставлял, ногти на клешнях стриг, волосы обрезал… И решил Фома ему за издевательства эти отомстить. Долго приглядывал за ним Фома, по кабинетам Кунсткамеры хвостом ходил и однажды подглядел, как доктор Блюментрост прячет в железный шкаф тетрадь какую-то. Сразу смекнул Фома, что тетрадь эта для него ценность великую представляет.

Ночью, проникнув в кабинет Блюментроста, Фома выкрал тетрадь. Грамоте Фома был не обучен, поэтому спрятал тетрадь за котел. Ну и переполох поднялся из-за этой тетради! Многих знатных вельмож в тайную канцелярию отправили и пытке немилосердной на дыбе подвергли. И если бы поймали Фому, уж его казнили бы лютой казнью. Но Бог Фому миловал. Кто на него подумает? А враг его Блюментрост вскоре от расстройства занемог да и умер. А счастливая звезда Фомы еще долго светила на петербургском небосводе, до самой его смерти в преклонных годах. Тетрадку же хитрый уродец не выбросил, а обернул да запрятал подальше за котел, а потом, перед смертью уже, передал своим детям многочисленным. Да и они читать не умели, а пронесли тетрадь до других своих потомков. Те в грамоте разумели, но в тетрадке ничего не поняли, а передали другим своим потомкам — монстрам грамотным. А уж они все вдруг и поняли.

Глава 27

САСИПАТРОВ-СРЕДНИЙ

На лестнице стоял Максим, рядом на стуле сидела его бабушка. Максим нетерпеливо давил кнопку звонка, уже не соблюдая своего обычного кода.

Антон смотрел в глазок и не открывал. У него просто рука не поднималась открыть своему мертвому другу с его мертвой бабушкой. Антон помнил, что своими руками ощупывал зашитую на темени сухую кожу старушки, а теперь вот они оба…

— Ты чего не открываешь? — В прихожую вышла Даша в халате.

— Тише, там Максим мертвый с бабушкой явился, — прошептал бледный Антон еле слышно и почему-то добавил: — За мной.

— Да, конечно, за тобой, ты же искал его две недели.

Даша решительно отстранила Антона от двери и открыла замок.

— А я думал, никого нет! — воскликнул Максим, входя. — Свет, смотрю, горит, а на звонки никто не открывает, думаю, умерли вы там все, что ли. Здорово, Антон, ты чего-то бледненький, — повернулся он к Антону, стоявшему тут же у вешалки и безвольно глядевшему на друга.

— Там еще старушка, — сказала Даша, выглядывая на лестницу.

— Бабушка моя.

Максим вышел на лестницу и, подняв старушку на руки вместе со стулом, внес в прихожую.

— Можно она у вас посидит немного? Потом я ее заберу, — попросил он Антона, который только пожал плечами на это.

— Да нефиг делать! Пусть присутствует, — ответила за него Даша. — Слушай, а это чучело ее, да? Клево! — Она наклонилась над сидящей старушкой и заглядывала ей в лицо, потрогала пальцем нос, постучала костяшками пальцем по черепу. — Слушай, а как живая. А?

— Я думал, ты уже того, — сказал Антон, постепенно приходя в себя. — А кто тебе бороду-то сбрил, это же твоя индивидуальность была.

Он все еще не доверял своим глазам и никак не мог поверить, что братьям Сасипатровым удалось оживить Максима.

— Для конспирации.

— А-а, тогда понятно, — как-то отвлеченно проговорил Антон.

— Да очнись ты, Антон! Все хорошо. Все хорошо так, как лучше не бывает. Живой я, вот бабушку мне подарили. Будет теперь у меня дома стоять… — и, бросив на нее взгляд, — в смысле, сидеть, — посмотрел на отвлеченного Антона, обнял его за плечи. — Да ладно! Живой я! Живой!

— Я вижу, что живой, — словно очнувшись от его воздействия, проговорил Антон. — Но я же тебя там видел… Неужели эти дурики тебя все-таки оживили?.. Как это им удалось?.. Я же у них труп разъятый видел…

— Какие еще дурики? Ты чего? Пойдем-ка в кухню, я тебе расскажу все.