Клинический случай

– Не могу. – Слова комком шерсти застревают у меня в горле.

И перед тем как отправить меня восвояси, Чарли Чикл роняет:

– Не позволяйте воображению бежать впереди вас, Джек. Иногда дела обстоят именно так, как это представляется на первый взгляд.

Эмма хочет со мной пообедать и настаивает, что сама поведет машину. Она привозит меня в тускло освещенный итальянский ресторан, и мы выбираем столик подальше от входа. Она усталая, говорит, что тоже плохо спала ночью. Двадцать семь лет – я стараюсь на этом не залипать. Как неосмотрительно – проецировать собственные бредовые фобии на других людей; на мою голову хватит и мистера Керуака.

В ресторане прохладно, и Эмма трет руки, чтобы согреться. Я пересаживаюсь к ней поближе и обнимаю за плечи – чувствуется, что эти объятия мне гораздо приятнее, чем ей. Она оживляется, лишь когда я рассказываю ей про звонок в офис Чарли Чикла. Как и я, она хочет верить, что звонила действительно Дженет. Мы старательно молчим про кровь на ковре. И не притрагиваемся к вину.

Безжизненным тоном она говорит:

– Возможно, ты прав. Наверное, я не создана для работы в газете.

– Такое случается не каждый день. – Это я о сестре Джимми.

– А что, если она мертва, Джек?

– Ну, тогда… не знаю. Мы доведем дело до конца. Распутаем эту чертову историю.

Я не обманываю Эмму. Она знает, что я в полном замешательстве.

– А кроме вдовы, у тебя есть идеи, куда все это может привести? Почему люди умирают и пропадают?

– Мне нужно подумать, – отвечаю я.

– Рок-певец, о котором никто не слышал многие годы, безработный пианист…

Похоже, у нее сдают нервы. Я говорю ей, что мы не можем бросить это дело. Особенно сейчас.

А Эмма отвечает:

– Я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Как ни странно, это правда.

Она смотрит на меня своими нефритовыми глазами. И я вдруг говорю:

– Интересно, кто напишет мой некролог?

– Напиши сам, умник. Мы его придержим до нужного момента.

– Хорошо, но мне нужна от тебя приличная цитата. Ты ведь мой босс и все такое.

– Отлично, – соглашается Эмма. – «Джек Таггер был очень неуравновешенным человеком…

– …но талантливым и уважаемым журналистом. Вся наша редакция будет скорбеть по нему…

– …целых пять минут, – встревает Эмма.

– Особенно Эмма Коул, ибо она так и не переспала с ним, хотя слышала, что в этом деле он превосходил многих…»

– Ах ты… – Она сбрасывает мою руку и пихает меня локтем в бок – начинается возня, мы смеемся и толкаемся. Это так мило, почти уютно. И кто, кроме Эвана, мог бы подумать – где моя самоуверенность? Самый обычный флирт – и вместо того чтобы спасать Эмму, я теперь пытаюсь ее соблазнить. Или надеюсь, что она меня соблазнит. Это уж как пойдет.

Эмма сообщает, что звонила отцу и рассказала ему про Джимми Стому и про исчезновение Дженет. Он велел ей быть осторожной, сидеть в редакции и оставить опасные вылазки журналистам. Она признается, что слова эти ее немного разозлили, а я советую не понимать их превратно. Будь я ее отцом, я бы сказал то же самое.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – просит Эмма.

– Хорошо. Не обижайся, но в последнее время меня преследуют сладострастные мысли о тебе. И я употребляю слово «сладострастные» в его самом чистом и нравственном значении.

– Другими словами, ты хочешь секса, – говорит она. – А я еще ничего не решила по этому поводу. Поэтому давай сменим тему.

– Ладно. Как насчет такой? У меня в холодильнике больше нет замороженной ящерицы.

– Да?

– С той самой ночи, когда ко мне вломился грабитель. Я набил злодею морду вараном.

– Ты шутишь.

– Вот и нет. И это был огромный варан, поверь мне. Надеюсь, я хорошо отделал ублюдка.

– А как же старый добрый пистолет? – спрашивает Эмма.

– С пистолетом любой дурак сможет.

Вернувшись в редакцию, я нахожу на столе записку от Гриффина, который не верит в электронную почту. Заляпанная кофе записка нацарапана карандашом, все буквы заглавные:

Я показываю эту записку Эмме.

– Так значит, она жива! – восклицает она.

Но я настроен менее оптимистично. Дженет никогда не упоминала, что у нее есть приятель. Она говорила про бывшего мужа, про извращенцев из Интернета, но я ни разу не слышал от нее про дружка.

– Может, с ней все в порядке, – говорю я Эмме, – а может, звонил кто-то, выдававший себя за нее.

– Кто, например?

– Мне приходит на ум только вдова Стомарти. Молодой Эван разнюхает, что к чему.

Эмма встревоженно пищит:

– Эван? Наш Эван?

20

Настоящее имя парня – Доминик Домингес, но все зовут его Домми. Его мать показывает нам путь в святая святых.

– Чао, – кричит он из-за двери, заслышав наши шаги. Мать тихонько стучит:

– Милый, пришел Хуан Родригес. Вы договаривались, помнишь?

– Как он одет? – спрашивает Домми из-за двери.

Хуан предупреждал меня, что парень нервный и со странностями, поэтому мне следует забыть о шутках.

– Рубашка от Ральфа Лорена, – отвечает мать Домми, – красивого голубого цвета. Без галстука, милый.

У ребенка вполне разумная фобия – он боится взрослых дядей в галстуках. Мой галстук а-ля Джек Уэбб – в химчистке, а Хуан снял свой в машине.

– Пусть заходит, – кричит Домми.

Перед тем как удалиться, его мать трогает Хуана за рукав:

– Будьте любезны, спросите у него, не хочет ли он ням-ням.

В комнате Домми жарко, как в доменной печи, из-за всех этих электронных приборов. Низкий гул вызывает у меня ассоциации с кроватью-массажером. Я, можно сказать, полный профан в компьютерах, а вот Домми с ними явно на «ты». Окруженный со всех сторон «железом», он напряженно работает, обратив костлявую спину к двери.

– Здорово, чувак! – говорит Хуан.

Ребенок не оборачивается.

– Минуточку, – бормочет он. – Кто это с тобой?

– Мой друг Джек. Тот, о котором я говорил по телефону.

– Здорово, Джек!

– Привет, Домми.

Парень вовсю рубится в компьютерную игрушку, крепко вцепившись в джойстик; на экране два скейтбордиста сражаются под какой-то трэшак типа «Антракса». [88] Хуан бросает на меня взгляд и пожимает плечами. В комнате не на что присесть. Кровать завалена пустыми коробками с надписями «Делл», «Хьюлетт-Паккард» и «Эппл». Я потею как грузчик.

Хуан говорит:

– Твоя мать интересуется, будешь ли ты ужинать.

– Не сейчас! – Скейтбордисты на мониторе сражаются, выделывая кренделя на досках. – Мочи его! – вскрикивает Домми, обращаясь к своему герою. – Мочи этого недоноска, Тони!

Я слегка толкаю Хуана, он хмурится.

– Убирайтесь отсюда! Я не шучу, парни! – орет Домми – судя по всему, уже нам.

Мы отступаем в коридор.

– Ты забыл сказать, что он конченый психопат, – шепчу я Хуану.

– Он просто легковозбудимый ребенок.

Из комнаты доносится предсмертный стон, а затем хлопок – похоже на пистолет. Я хватаюсь за ручку двери, но Хуан меня удерживает. Минуту спустя на пороге появляется Домми, спокойный как танк. На нем спортивные темные очки, длинные мешковатые шорты и футболка, которая велика ему на пару размеров, с именем Кена Гриффи-младшего [89] на спине. Его черные волосы заплетены в дреды, а в ноздре поблескивает золотая серьга. Он весит фунтов восемьдесят пять, не больше. Взмахом руки Домми приглашает нас обратно в комнату. Пахнет горелым – оказывается, Домми выстрелил в монитор из пневматической винтовки. Зато теперь он вполне мирно настроен.