Убийственная тень

Джим взял со стула джинсовую куртку и двинулся к выходу. За ним по пятам шел Чарли. Джим нарочно оставил на кухне свет – не столько для Немого Джо, сколько для себя. Это, конечно, иллюзия, и все же, возвращаясь, приятно сознавать, что дома тебя кто-то ждет.

Они сели в пикап, и Джим включил зажигание. Чарли не спрашивал, куда они едут. Раз Джим сказал, надо куда-то ехать, значит, есть причина. А куда ехать и что за причина – он и так узнает по прибытии.

Джиму была известна его философия, и тем не менее он счел своим долгом предупредить старика о возможных неприятных последствиях для обоих.

– Bidá'í, я знаю, где ценности моего деда. Мы едем за ними.

Чарли кивнул с отсутствующим видом.

– Но, чтоб добыть их, нам, возможно, придется пойти против закона.

Чарли не надо было объяснять, что бывают законы справедливые и несправедливые, что человек часто допускает злоупотребления и нарушает слово, что одни должны идти по жизни, удел других – оставаться в неподвижности. Поэтому закон, возбраняющий человеку обладать немногими истинными ценностями, он не мог считать справедливым законом.

Он указал рукой на дорогу и вымолвил одно слово:

– Поезжай.

В потоке машин они выехали из городской иллюминации на ставшее уже пустынным в этот час Восемьдесят девятое шоссе. Народ разбрелся по домам и ресторанам. Водители грузовиков наконец позволили себе запить свежим пивом начос и чили. На улицах остались лишь неугомонные души, которые рыщут во тьме, припозднившиеся души, бегущие от них, и проклятые души, что прерывают дыхание людей и заставляют собак отчаянно выть.

Чарли вдруг нарушил молчание:

– Не упускай из виду свою тень, Три Человека.

Голос его звучал так тихо, что Джим едва разобрал слова, не говоря уже о смысле.

– Ты о чем это, bidá'í?

Чарли пояснил, глядя на дорогу прямо перед собой:

– У каждого человека есть брат, в точности на него похожий. Он глух, и нем, и слеп, но все слышит, видит и говорит, как первый. Он является днем и пропадает ночью, когда тьма загоняет его под землю, где у него дом. Но стоит зажечь огонь – и он снова пляшет в отблесках, покорный всему, чего не может ослушаться. Стелется по земле, если прикажет луна, встает на ноги вдоль стены, повинуясь солнцу. Но на собственных ногах ему никуда не уйти.

Старик повернул голову, и глаза его показались Джиму черными пятнами в полумраке.

– Этот брат – твоя тень. Он следует за тобой с рожденья. А когда жизнь покинет тебя, он тоже ее потеряет, хотя никогда и не жил.

После короткой паузы он озадачил Джима, высказав его собственную мысль:

– Старайся быть собой, а не своей тенью, не то уйдешь, так и не узнав, что жил.

Джим растерянно молчал. Такой длинной речи он от Чарли еще не слышал. Интересно, о чем они так долго беседовали с дедом, когда оставались одни, сколько всего изведали, когда жизнь еще не была отравлена выхлопными газами, мобильными телефонами, экранами компьютеров, сколько совершили полетов, не нуждаясь в крылатых машинах, сколько сокровищ нажили, не думая о деньгах.

И сколько боли испытали за него. Не потому, что он ранил их сердце, а потому, что нанес тяжкую обиду себе.

Он так ничего и не смог выдавить из себя. Только оторвал одну руку от руля, положил ее на плечо старика и, сам не зная почему, понял, что все сделал правильно.

Чуть не доезжая поворота к дому Калеба, Джим съехал налево, на обочину, и заглушил мотор.

Из бардачка он достал фонарь, а из ящика для инструментов небольшой ломик. Потом запер машину, и они с Чарли двинулись по дороге, прячась под сенью деревьев. Не исключено, хотя и маловероятно, что полиция выставила у дома охрану. Все-таки в «Дубах» произошло два убийства, но уже после первого все постройки, находящиеся в этом квадрате, основательно обследовали. А после второго – и подавно. В таком месте спрятаться особо негде, так что охрана вроде бы и ни к чему.

Но для пущего спокойствия лучше удостовериться, чем нырять ласточкой в пучину бед.

На подходе к дому Калеба они срезали путь, пройдя сотню метров по утоптанной земле. Деревья по-прежнему укрывали их ветвями, и невозможно было разглядеть, не сочится ли из окон свет и нет ли вокруг него признаков чьего-либо присутствия. При тусклом свете луны можно было с трудом разглядеть дорогу под ногами, но все вокруг было погружено в кромешную тьму.

Подойдя почти вплотную к дому, они убедились, что он темен. Ежась под джинсовой курткой, Джим радовался, что Чарли поехал с ним. Памятуя о страшной кончине двух человек в этом месте, он едва ли решился бы вернуться сюда один.

Миновав дом, они прокрались по двору к лаборатории. Оба старались ступать как можно мягче, чтобы не скрипел гравий под ногами. Когда гравийное покрытие кончилось, перейдя в неухоженную лужайку, шаги их сделались совсем бесшумными.

Перед дверью в лабораторию Джим был вынужден на секунду зажечь фонарь. Они с Чарли, как могли, прикрыли его телами, чтобы отблески не просочились наружу. Одного мгновения было достаточно, чтобы убедиться: дверь, которую Джим высадил машиной, укреплена весьма приблизительно. Полиция, видимо, решила, что ее пломбы и сам факт двух преступлений в этом месте удержат злоумышленников от дальнейших посягательств. Оборудование Калеба, конечно, может притягивать многих, но ведь его на легковушке не вывезешь, а появление грузовика едва ли останется незамеченным.

Джим определил точку наименьшего сопротивления и вставил в прорезь ломик. Легкий треск раскатился в окружающей тишине грохотом выстрела. Но с одного раза Джиму удалось взломать запор и открыть дверь настолько, чтобы туда мог протиснуться человек.

Перешагнув желтые с черными надписями ленты полицейского ограждения, они проникли в лабораторию. Тут Джиму вновь пришлось включить фонарик для ориентации. Он прикрыл его рукой, преграждая дорогу потоку света. В полутьме установленные Калебом аппараты и провода приобретали зловещие очертания, казались антуражем одной из фантастических лабораторий в фильмах Эда Вуда. [16] Люк в подвал обнаружился, как и запомнил Джим, слева от входа.

Они приблизились к деревянной крышке и вместе подняли ее. Джим посветил фонариком и увидел деревянные ступеньки, которые вели в помещение без окон, уставленное стеллажами. Джим сделал Чарли знак спускаться и посветил ему фонариком, затем спустился сам, встал возле стеллажа слева и только начал его обследовать, как…

– Руки за голову! Резких движений не делать. Выходите, иначе я стреляю.

В глаза им ударил слепящий свет. Джим инстинктивно заслонился рукой, но спустя миг луч ушел куда-то вниз.

– Господи Исусе, Джим, что ты тут забыл?

У Джима перед глазами все еще плясали искры, но в отблесках от мощного фонаря, теперь направленного в землю, он узнал лицо Роберта Бодизена и с облегчением увидел, как туда же опустилось дуло пистолета.

Слава тебе господи!

– Привет, Боб. Спускайся. Я отойду малость и все тебе объясню.

Роберт погасил свой «прожектор», и единственным источником света в подвале остался фонарик Джима. Сперва в его луче показались ноги, потом из мрака вынырнула голова детектива.

Поймав угрюмый взгляд, Джим подумал, что на радушие он едва ли вправе рассчитывать. Роберт огляделся и нашел на стене выключатель.

– Думаю, уже можно включить нормальный свет.

Голая лампочка под потолком осветила тесное пространство и разнообразные инструменты, в образцовом порядке разложенные на стеллажах.

– Ну что, я жду объяснений.

– Дед отдал кое-какие вещи на хранение Калебу. Дом и лаборатория со всем содержимым теперь принадлежат Коэну Уэллсу. У меня нет никаких доказательств, что эти вещи мои. Но они принадлежали деду, и я решил их забрать, чего бы это ни стоило и какова бы ни была их ценность. – Джим кивнул на левый стеллаж. – Если не ошибаюсь, за ним есть потайное отделение, которое Калеб называл семейным сейфом. Там должна быть спрятана коллекция кукол Катчина, а может, и еще что-то – все дедовы вещи Чарли наверняка узнает. – Он усмехнулся в ответ на сомнение в глазах друга. – Если, конечно, мы сумеем его открыть.