Обгоняя смерть

Стояла ранняя весна. Земля была влажной. Он поддевал лопатой навоз и откидывал в сторону. Чуть дальше он видел Розу, девушку, как и он, наказанную пребыванием в комнате с кольцами. Он хорошо ее помнил. Они три дня провели в этой комнате, пока Розу не увели. Она с ним разговаривала и кое-что рассказала. А потом ее перевели на следующую часть программы. Теперь она выглядела лучше — не такой серой, слегка румяной, — но как будто едва его помнила. Иногда большие ясные глаза Розы останавливались на нем, и мозг ее напряженно пытался восстановить в памяти, где она его видела, и о чем они говорили. Но, как правило, она смотрела сквозь него, словно он был призраком, витающим над полями фермы.

Он вогнал лопату в землю и почувствовал, как задрожал черенок. Пальцы на миг пронзила острая боль. Он повернул левую руку ладонью вверх. На подушечках, где некогда находились капиллярные линии, были пятна гладкой белой кожи. Полдюйма в диаметре, почти круглой формы. Перевернув руку, он увидел такие же раны под ногтями. Только когда ногти отросли, пространство вокруг ран полностью не закрылось — и никогда не закроется, углубленное, словно паз; бескровное, бесцветное пятно кожи.

Последняя стадия программы.

Эта программа уничтожала и перестраивала их, готовила к новой жизни. Свободной от воспоминаний о наркотиках, изнасилованиях, побоях. Но и обо всем прочем, что они некогда делали. О местах, где бывали. О людях, которых любили. К концу программы они забывали о первой жизни. У них не было прошлого.

Только у него оно было — и всегда будет.

Он сунул руку в карман и коснулся края полароидного снимка. Доставать его не требовалось. Он помнил каждый дюйм. И знал, что сделает с ним, если представится такая возможность. Он противился программе с самого начала. И воспоминаний, которые сумел удержать в кармане и в голове, им никогда не обнаружить.

Он подъезжает к бровке и заглушает мотор. По ветровому стеклу слева направо идет трещина. В углу над рулем видна кровь. Много крови.

Он вылезает наружу и запирает дверцы.

Передняя решетка машины сломана, одна фара разбита, на капоте кровь. Разбрызганная, будто краска. Залившая фары, бампер и номерной знак. Он поворачивается и смотрит на дом.

В окне видит отца.

Он быстро идет по дорожке, поднимается на крыльцо и открывает парадную дверь. В доме пахнет жареным. В кухне отец, передвигает сковородку и сперва не замечает его, потом поворачивается и вздрагивает.

— Ты напугал меня, — говорит отец, оглядывая его с головы до ног. — Что случилось?

— Папа, я это сделал.

— Что сделал?

— Ал.

— Что с Алом?

— Я с ним разобрался.

Отец улыбается:

— Ты разговаривал с ним?

—  Нет. Нет. Разобрался. Как мы хотели.

Отец хмурится:

—  О чем ты?

— Мы можем оставить себе деньги.

— Что?

—  Деньги, —отчаянно повторяет он. — Мы можем оставить их себе. Делать с ними все, что угодно. Ала нет, папа. Я разобрался с ним. Его нет.

—  Как это понять — нет?

— Ты знаешь.

—  Нет, не знаю. Как это понять — нет?

— Его нет, — негромко говорит он. — Ал мертв.

Лицо отца вытягивается.

— Ты убил его?

— Да.

— Зачем?

Он хмурится:

— Деньги.

— Деньги?

— Помнишь, мы говорили об этом. О том, чтобы оставить их себе.

— Ты убил его ради денег?

— Ради нас.

— Не впутывай меня в это.

— Папа…

— Не смей меня в это впутывать.

— Но ты хотел оставить деньги. Разобраться с Алом.

— Ты вызвался поговорить с ним, но не убивать.

— Папа, я думал, ты хотел этого.

— Я хотел, чтобы ты урезонил его.

— Но ты сказал мне…

— Я сказал, чтобы ты поговорил с ним.

— Ты сказал, чтобы я убил его.

— Что? Ты в своем уме?

— Ты сказал, чтобы я это сделал.

—  Что тебе, черт возьми, взбрело в голову?

— Это я сказал, что не хочу его смерти.

—  Что тебе взбрело в голову?

—  Ты хотел его смерти, папа. Я это сделал по твоему желанию. Сделал ради тебя. А теперь ты отрицаешь, что говорил это.

— Я не говорил, чтобы ты убил его.

— Ты го…

— Нет! Помолчи и подумай, что ты наделал. Ты хоть понимаешь, что натворил? Тебе нельзя было даже появляться здесь. Нужно было бежать и прятаться.

— Что?

— Где Ал?

— Ты хочешь, чтобы я подался в бега?

— Где Ал?

— На автостоянке.

— Возле стриптиз-клуба?

— Хочешь, чтобы я сбежал?

— Возле стриптиз-клуба?

— Да.

— Ты оставил его там?

— Конечно.

— Черт возьми. Что ты наделал?

— Хочешь, чтобы я сбежал?

— А ты что предлагаешь?

Он смотрит на отца и пятится из кухни в гостиную.

—  Ты отворачиваешься от меня.

— Найди место, где можно пожить.

— Вот как?

— Спрячься на время.

— Спрятаться?

— Пусть это забу…

— С какой стати мне прятаться? Ты повинен в этом так же, как и я. Ты говорил, что хочешь его смерти, чтобы завладеть деньгами. Как думаешь, почему я это сделал? Чтобы спасти тебя и маму. Спасти нашу семью.

—  То, что ты сделал, дурно.

—  Ты отворачиваешься от меня.

—  Чего ты ожидал?

— Чего ожидал? Твоей поддержки.

— Ты убил человека.

Ключи от машины все еще у него в руке. Он ощупывает их, проводит пальцем по ключу зажигания, ощущает бороздки. Теперь у него есть только машина.

— Я не вернусь.

— Пусть все забудется.

— Нет, папа. Если уеду, то не вернусь. Тебя это устраивает?

— Что ты хочешь услышать от меня, сын?

Он поворачивается и идет к парадной двери. Потом оглядывается на отца, стоящего на пороге кухни:

— Ал сказал мне кое-что сегодня вечером.

— Тебе нужно уехать.

— Ты когда-нибудь собирался сообщить мне?

— Что?

— Ты бы когда-нибудь сказал?

— О чем?

— Про брата, о существовании которого я не знал.

Они стоят так какое-то время: Малькольм смотрит в пространство, глаза его блестят в кухонном свете; по лицу Алекса катятся слезы.

Наконец Алекс поворачивается и уходит.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

40

Когда я очнулся, Легион был справа. Стоял на верхней ступени стремянки, прижимая большой гвоздь острием к моей правой руке.

И тут раздался какой-то звук.

Легион посмотрел мимо меня на двустворчатую дверь. Я услышал, как она открылась, и звук стал громче.

Это был сигнал тревоги.

— Что это? — спросил Легион.

— Тревога в Красной комнате, — послышалось в ответ. Появился Эндрю.

— Почему включилась сигнализация?

Молчание.

Легион не оставил своего занятия — гвоздь упирался острием в мою ладонь, в другой руке он держал молоток, готовясь нанести удар.

— Почему? — снова спросил он.

— Должно быть, кто-то туда проник.

Легион взглянул на меня, потом снова на Эндрю. Глаза его пылали гневом.

— Сначала я покончу с этим.

— Потом, — возразил Эндрю.

— Нет. Не дадим ему снова уйти.

— Потом, — повторил Эндрю. — Кто-то привел в действие сигнализацию, и это чужой. Прочешем территорию, тогда закончишь.