Собачий Рай

Детектив огляделся, сказал что-то громилам. Те переглянулись и быстро направились к остальной группе. Остановились в проходе, деловито-оценивающе осмотрели глядящих на них людей. Один из громил ткнул пальцем в Осокина и бородача.

— Ты и ты, пошли со мной.

— Куда? — встрепенулся бородатый.

— Пошли, — повторил громила. — Или тебе помочь?

Сказано это было таким тоном, что относительно способа помощи сомнений не возникло. Бородатый поднялся, не задавая дальнейших вопросов. Осокин счел за лучшее последовать его примеру.

Они прошли в глубину подсобных помещений. Громила безошибочно отвел их к кабинету директора, указал на внушительный полированный стол:

— Схватили и бегом в зал. Видели, где старший стоит? Туда несите.

— Ни хрена себе, — изумленно выдохнул бородатый. — А не надорвемся вдвоем такую дурищу переть?

— А ты проверь, — улыбнулся громила. — Давай.

Осокин и бородатый переглянулись.

— Ну что? Взяли, что ли? — спросил Осокин своего невольного напарника.

Стол оказался не просто тяжелым — неподъемным. Пока они с бородачом тащили стол в зал, терпеливо огибая углы и стоящие на дороге штабеля поддонов и ящиков, громила шагал сзади, легко неся в руках внушительное кожаное кресло и подбадривая напарников бодрыми понуканиями, вроде «пошевеливайся, задохлики» и «ну шевелите, шевелите копытами, оглоеды».

К тому моменту, когда они ввалились в зал, Осокин уже был мокрый с ног до головы. Бородач же бормотал:

— Сходил, называется, за колбаской! Лучше б дома сидел, футбол по телику смотрел.

— Давайте, доходяги! Вам полезно размяться. Вон какие жопы нажрали, — веселился громила.

Бородач остановился, посмотрел на него и молча отпустил свой край стола, едва не придавив Осокина.

— Ты чего, обормот? — улыбнулся громила. — Надорвался?

— Да пошел ты, — ответил тот. — Сам тащи свой стол. У тебя жопа побольше моей, я смотрю.

Громила отставил кресло, подошел к бородатому. Был он на две головы выше и раза в два пошире в плечах. Да и драться ему, судя по всему, приходилось часто. Что, впрочем, неудивительно, учитывая комплекцию. Не говоря ни слова, он махнул рукой. Легко, почти небрежно. Бородатый отлетел метра на два, наткнулся на лоток с шампунями, опрокинулся на пол, увлекая за собой водопад пестрых пластиковых бутылочек. Лицо его сразу залила кровь. Громила подошел ближе, лениво-беззлобно ткнул поверженного противника под ребра мыском здоровенного «армейского» ботинка. Бородатый скрючился, засопел сломанным носом, разбрызгивая кровь по кафельному полу.

Осокин все стоял, удерживая тяжеленный стол, тщательно храня зыбкое равновесие. Стоило этой импортно-лакированной громаде наклониться чуть больше, и Осокин, пожалуй, ее не удержал бы.

— Прекратите немедленно, — сказал кто-то за его спиной.

Осокин старательно вывернул шею.

Это был хлыщ в кашемире. Сидя на полу, он смотрел на громилу дымчато-голубыми глазами и, похоже, абсолютно не боялся.

Громила осклабился.

— Дедуля, не лезь не в свое дело, ладно? А то ведь, не ровен час, и тебе перепадет под горячую руку.

— Прекратите это чудовищное избиение! — повторил кашемир.

Громила улыбнулся еще шире.

— Чудовищное… Дедуля, ты просто не видел, что такое «чудовищное избиение». Это я так, размялся малость. — Он посмотрел на все еще корчащегося у ног бородача. — Ладно. Давай вставай, задохлик. И правда, хватит с тебя. Помрешь еще. — Громила наклонился, ухватил бородача за воротник, легко, играючи, поднял на ноги. — Хватай стол и понес быстренько. А то, видишь, дружок твой уже выдыхается. Еще уронит, не дай божок. Давай. Раньше сядешь, раньше выйдешь.

Бородатый хлюпнул сломанным носом, утер кровь с губ, ненавидяще взглянул на мучителя, но ничего не сказал. Вцепился в стол, поднял с натугой. Пошел, семеня мелко, в угол.

При их приближении детектив замолчал. Второй громила и паренек уставились на избитого бородача.

— Сюда, — сказал детектив сухо, указав место. — Сюда ставьте. А кресло вот здесь, поближе к витрине. Так, хорошо. И нужно будет еще стулья принести. Но это позже.

Осокин поставил стол, выдохнул тяжело, вытер заливавший лицо пот.

— Я желал бы знать, что происходит? — спросил он.

И хотелось, чтобы голос прозвучал внушительно и твердо, а вышло все равно довольно жалко. Устал, едва с дыханием справился.

— Вас это не касается, — холодно ответил детектив, даже не повернув головы.

Осокин оторопел. Он допускал подобный ответ, но не тон, не пренебрежительное безразличие, с каким прозвучала фраза. И этот тон позволил себе подобострастный лакей, еще утром только что не валявшийся у него в ногах, вымаливающий очередной заказ?

Он даже не нашелся что сказать. А пока обдумывал достойный ответ, детектив махнул рукой.

— Оба свободны.

— Драгоценный, вы, часом, не забыли, с кем разговариваете? — Лицо Осокина потемнело от гнева.

Детектив взглянул на него с любопытством. Не меньше минуты разглядывал, словно намереваясь залезть в душу, вывернуть ее наизнанку, как следует встряхнуть и изучить все выпавшие секреты под микроскопом. Затем насмешливо покачал головой.

— Да нет, любезнейший Александр Демьянович. Я хорошо помню, где и кем вы трудились до вчерашнего дня.

Это «трудились» прозвучало как издевка. Осокин почувствовал, как по спине его пополз неприятный холодок. Детектив совершенно спокойно, одной лишь фразой, объяснил ему, что «вчера» закончилось вчера. И вместе с этим «вчера» ушла во вчера вся его жизнь.

Вчера Александр Демьянович Осокин был банкиром, человеком при деньгах, при «Мерседесе», при власти. Вчера он мог стереть этого круглолицего губошлепа в порошок одним щелчком пальцев. Но сегодня наступило «сегодня». И в этом «сегодня» губошлеп может легко уничтожить его. Физически уничтожить. Осокин стал никем. А губошлеп получил абсолютную власть. Такую, что вчерашнему Осокину и не снилась. Власть отнимать чужие жизни. Потому что он оказался умнее и практичнее и привлек на свою сторону двух мордоворотов, свалить которых остальным не под силу, даже если они соберутся все вместе. Потому что губошлеп набрался смелости и сделал то, чего не смог сделать никто, — добыл себе простенькую игрушку, называемую «пистолет». Потому что в этом «сегодня» правила переменились и каждый стал только за себя. Потому что «сегодня» возвело в ранг абсолюта стародавнее правило: «прав тот, кто сильнее».

Осокин, поддерживая скрюченного бородача, вернулся к холодильникам. Усадив напарника, сел сам, вздохнул.

— Саша… — прошептала Наташа. — Что случилось?

— Ничего, не волнуйся.

— Кого-то… Они кого-то побили, да?

— Да нет, — преувеличенно бодро сказал Осокин. — Поскользнулся человек. Упал.

— Ага, — зло прошипел бородач. — Минут пять падал. А остальные, как эти… Языки в жопы засунули.

— Мишенька, — потянулась к нему худенькая спутница. — Не надо. Просто все испугались.

Бородатый Мишенька демонстративно сплюнул кровавый плевок в проход, отвернулся.

— Странная штука жизнь, — пробормотал «кашемировый». — Никогда не думал, что в двадцать первом веке, в одном из крупнейших городов мира, доведется столкнуться с подобным. — Осокин промолчал. — И я бы еще мог оправдать подобную жестокость, если бы этому неандертальцу было двенадцать, — продолжал «кашемировый». — Но ведь взрослый на первый взгляд человек.

— Вы кто по профессии? — поинтересовался Осокин.

— По профессии я профессор, — ответил тот, улыбнувшись. — Историк, если уж быть точным. Евсеев Лавр Эдуардович.

— А по вас и не скажешь. С виду на музыканта похожи. Или поэта.

— В самом деле? Вот уж не думал, что произвожу подобное впечатление. — «Кашемировый» снова улыбнулся. — А вы?

— Осокин. Александр Демьянович.

— Очень приятно, — автоматически откликнулся собеседник. — А род занятий, позвольте полюбопытствовать?

— Банкир.

— Банкир? — повторил профессор. — Занятно. Первый раз разговариваю накоротке с настоящим банкиром. И какое же отношение вы имеете к этому Муссолини? — поинтересовался он.