Двойная жизнь

Еще бы чуть-чуть – и ее бы сюда не пустили. После того как она позвонила и попросила о свидании, представившись Норой Брик, она должна была обязательно показать на входе свое удостоверение личности. Спокойно и уверенно Ивонн вынула из своего бумажника все его содержимое и с нарастающей нервозностью принялась просматривать все отделения. В конце концов она воскликнула, что, должно быть, оставила свое удостоверение в магазине, когда расплачивалась там пластиковой картой VISA. Со слезами разочарования на глазах она стала рассказывать о том, что ради этого свидания проделала долгий путь из Гетеборга, и вот теперь ей придется ни с чем возвращаться назад.

Охранник внимательно посмотрел на несчастное лицо Ивонн, ее песочного цвета деловой костюм и ослепительно-белый, слегка приподнятый воротник блузки. Он сдержанно кивнул в сторону закрытой двери, словно это отступление от правил было их общим секретом, затем раздался щелчок, и она смогла войти внутрь. Ей пришлось сдать свою сумку при входе, и в душе она очень надеялась, что никто не станет ее досматривать и не отыщет там ее водительские права.

Дверь в конференц-зал была открытой, и Хелена вошла туда в сопровождении одной из охранниц. На ней был спортивный костюм и кроссовки. Ее короткая спортивная стрижка и ритмичная походка создавали впечатление, будто она только что пробежалась трусцой по лесу, а не вышла из тюремной камеры.

– Я оставлю вас здесь одних. Там в термосе есть кофе, а рядом в коробке должны быть еще и кексы.

Женщина-охранник вышла и закрыла за собой дверь.

– Кофе не желаете? – спросила Хелена.

– Да, с удовольствием.

Хелена налила кофе себе и гостье – от кексов они обе отказались – и села к торцу стола. «На место председателя собрания», – подумала про себя Ивонн.

– Неплохой конференц-зал, – сказала она и огляделась вокруг. – Полагаю, что далеко не у всех заключенных проходят здесь свидания. Должно быть, у вас образцовое поведение, раз вы пользуетесь такими привилегиями.

Хелена ничего не ответила.

– Вы, безусловно, ведете себя превосходно. И вероятно, даже гладите рубашки самому начальнику тюрьмы.

– У вас ко мне какое-то дело? – спросила Хелена с некоторым безразличием в голосе.

– Да, но для начала мне хотелось бы принести вам свои извинения за случившееся во время нашей предыдущей встречи. То, что вы увидели в вашей спальне, больше не повторится.

Голубые глаза ее собеседницы озадаченно посмотрели на нее, а затем Хелена рассмеялась:

– О, надеюсь, что мое присутствие не слишком вас смутило. Вы так стремительно удалились.

– Мне было очень стыдно. Я понимаю, что мы сильно оскорбили вас, и поэтому мне бы хотелось от всей души попросить у вас прощения.

Хелена расхохоталась, словно услышала слова ребенка, неосознанно сказавшего нечто очень смешное, а потом спокойно заметила:

– Меня приговорили к десяти годам заключения. И мне не приходится надеяться на то, что все это время мой муж будет хранить мне физическую верность. И мне нет никакого дела до того, как он будет себя вести. Но я считаю, что использование для этой цели домработницы – разумное решение данной проблемы.

– Вы очень расчетливая женщина.

Хелена слегка пожала плечами, взяла чашку и отпила кофе. Ивонн обратила внимание на то, что ее ногти были коротко подстрижены, но при этом тщательно обработаны и покрыты бесцветным лаком.

– Не стоит излишне усложнять ситуацию.

– Причиной моего стремительного ухода тогда было не столько чувство стыда, сколько страх, – продолжила Ивонн. – Я тогда думала, что вы убиваете всех любовниц своего мужа, которых застаете с ним.

– Ах вот в чем дело!

Хелена с выражением полного равнодушия продолжала смотреть на собеседницу.

– Но мы обе знаем, что это далеко не так.

При этих словах ни один мускул не дрогнул на лице жены Бернхарда.

– Бернхард обо всем мне рассказал. Он рассказал о том, как произошло это преступление и кто настоящий убийца.

Если Ивонн ожидала увидеть ее реакцию, то ей пришлось разочароваться. Эти слова не вызвали у Хелены ни капли смущения или, по крайней мере, изумления. Она продолжала смотреть на Ивонн с выражением вежливого внимания, словно речь шла о недомоганиях во время менструации или неприятностях на работе.

– Почему вы взяли на себя преступление другого человека?

– Бернхард не вынес бы тюремного заключения, – напрямую ответила она. – Он бы сгинул здесь. Я взяла на себя его вину только из-за любви к нему и только потому, что хотела уберечь его от этой участи.

– Значит, мученица, – констатировала Ивонн. – Я так и думала. Однако если вы надеетесь на то, что вас канонизируют, то у вас плохие шансы. Те кандидаты, которые берут на себя грехи других людей и страдают во имя их избавления, не пользуются особым расположением в Ватикане. Там придерживаются мнения, что такое оказалось под силу только одному человеку и нельзя ставить себя с ним в один ряд. Это расценивается как… да, как дерзость.

Хелена расхохоталась от души:

– Вы слишком серьезно к этому подходите. Конечно, я бы могла не брать на себя вину Бернхарда, тогда бы ему самому пришлось все это расхлебывать. Это целиком вопрос целесообразности. Кто – то должен понести наказание. И я лучше его подхожу для этой роли. По сложившемуся уже жизненному укладу это больше подходит мне, так как у меня нет проблем с дисциплиной и у меня нет боязни замкнутого пространства. Когда я выйду на свободу, смогу продолжить свою работу медсестры. В деле ухода за больными всегда требуются руки. А на карьере Бернхарда тюрьма поставила бы крест. В его работе нельзя вот так запросто явиться после пяти-шестилетнего отсутствия и продолжить с того места, где когда-то остановился.

– Значит, у вас все здорово?

– Я так не сказала. Но я справляюсь.

– Ас другими заключенными вы ладите?

– О да. Я ведь осуждена за убийство, а к этому относятся с уважением.

– И вы с кем-нибудь здесь уже сблизились?

– Нет. У меня мало знакомых, как в тюрьме, так и за ее пределами.

– Но, должно быть, очень тяжело находиться вдали от мужа. Насколько я понимаю, вы были с ним очень близки.

Хелена кивнула, и впервые за время их беседы Ивонн увидела, как выражение ее лица стало несколько мягче и чувственнее. Жена Бернхарда расстегнула «молнию» на своей спортивной куртке и достала медальон, висевший на цепочке на ее шее.

– У меня всегда при себе есть его фото, – сказала Хелена.

Она обхватила пальцами медальон и несколько секунд подержала его в руке, а потом, не открывая, спрятала снова под куртку. Этот жест показался Ивонн таким привычным и даже ритуальным, что она подумала о том, что там могли бы быть четки либо распятие.

– Но наказание не исчерпывается только практической стороной вопроса. Это еще и возможность… искупить вину, так это называется. И Бернхард не в состоянии это сделать сам. Вы отняли у него такую возможность. Вы даже не оставили ему выбора. Вы хоть раз задумывались над этим?

Хелена после непродолжительного молчания произнесла:

– Вы так мало знаете моего мужа. Вы можете представить его в этом закрытом учреждении, в компании с торговцами наркотиками, насильниками и наемными убийцами? С людьми, которые с самого детства росли в грубой и жестокой среде, для которых единственный существующий в жизни закон – это право сильного за счет слабого. Как вы считаете, сумел бы Бернхард сам справиться в таком окружении?

– Не знаю. И вы не знаете, и Бернхард тоже. И до тех пор не узнает, пока у него не появится возможность почувствовать это на собственной шкуре.

Хелена, склонившись над столом, тихо, но при этом резко, заметила:

– Они бы уничтожили его.

– Откуда такая уверенность? Вы же смогли найти способ приспособиться к здешним условиям. А почему Бернхард не смог бы? Он наверняка не настолько слаб, как вы думаете.

Хелена посмотрела на свою собеседницу усталым снисходительным взглядом, словно нисколько не сомневалась в том, что доказывать что-то Ивонн было делом бесполезным.