Белая дорога (др. перевод)

— Она знала, кто ты?

— Нет, вообще ни хрена.

— Ну а ты, наоборот, знал о ней?

— А я — да.

— Тебе известно о твоем прошлом, о проблемах между вашей семьей и Ларуссами?

— То старая хрень.

— Но ты о ней знаешь.

— Да, знаю.

— Она первая начала с тобой отношения или это твоя инициатива?

Атис покраснел; лицо ему раскроила скабрезная ухмылка.

— Она была укуренная, я укуренный — поди тут вспомни, кто на кого полез.

— Когда это началось?

— Ну, где-то с января. Может, с февраля.

— И ты был с ней все время?

— Ну, потусовались… В июне она ушла. Я ее с мая не видал, до той самой недели, когда… — Он осекся.

— Ее семья знала, что вы встречаетесь?

— Может, и знала. Сама-то Мариэн ничего не говорила, но дерьмо быстро разлетается.

— Почему ты с ней связался?

Он не ответил.

— Потому что хорошенькая? Или белая? Или потому, что она из семьи Ларусс?

В ответ лишь пожатие плечами.

— Или и то, и это, все три?

— Наверное.

— Она тебе нравилась?

В щеке у него дрогнул мускул.

— Да, она мне нравилась.

Я пропустил эту фразу.

— Что случилось той ночью, когда она умерла?

Лицо у Атиса словно опало, а вместе с тем сошла агрессивность, за которой, как за маской, крылись истинные чувства. Именно в этот момент я окончательно понял, что он не убивал: слишком уж достоверно выглядела боль. Кроме того, чувствовалось, что давнее желание добраться до какого-то тайного врага переросло в нежную привязанность к подруге, а может статься, и во что-то большее.

Мы давали гари у меня в машине, прямо рядом с «Болотной крысой», в Конгари. Там всем плевать, чем ты занимаешься, если только у тебя есть бабки и ты не коп.

— У вас был секс?

— Да, не без того.

— Защищенный?

— Она перед тем таблетку проглотила, а меня в свое время на мандавошек гоняла проверяться, только потом все равно заставляла резину надевать.

— А тебе тоже хотелось, чтобы именно с резиной?

— Ты с дуба рухнул? Да ты сам когда-нибудь с резиной трахался? Это ж как… все равно что… — Он тщетно искал сравнение.

— Все равно что ванну принимать в ластах.

Впервые за все время он чуть заметно улыбнулся, и лед дал трещину.

— Во-во, только я такой клевой ванны не припомню.

— А дальше?

— А потом мы повздорили.

— Насчет чего?

— Да насчет того, что ей, может, со мной на людях стыдно, типа западло. Мы, стало быть, всю дорогу у меня или у нее в машине трахались, а то и в моей берлоге, когда она напивалась и ей становилось до фонаря. А остальное время она на людях держалась, как будто меня вообще рядом нет.

— Ваш спор перерос в потасовку?

— Да что ты, я ее пальцем не трогал, никогда. А тут она завелась, понесла — смотрю, уже выскочила, погнала куда-то. Я думаю: хрен с ней, пусть себе бежит — быстрей остынет. А потом пошел следом, звать стал. Ну и… нашел.

Он сглотнул, сцепленные руки положив за голову. Губы сузились; он как будто собирался расплакаться.

— Что ты увидел?

— Лицо ее. Блин, сплошняком проломленное. Нос… кровища. Пробовал ее поднять, смахнуть волосы с лица, да куда там. Все, ее уже не было. Ничем не помочь. Хана.

Тут Атис заплакал; его правое колено ходило ходуном от горя и бессильной ярости, которую он по-прежнему в себе подавлял.

— Скоро уже закончим, — пообещал я.

Он кивнул и резким, дерганым движением смахнул с лица слезы.

— Ты никого не видел, кто мог бы это с ней сделать? Хоть кого-нибудь?

— Да откуда? Нет, конечно.

За все время он впервые солгал. Я понял это по тому, как он перед ответом отвел взгляд.

— Точно?

— Да, точно.

— Я тебе не верю.

Он думал вспылить, но я, подавшись вперед, предостерегающе поднял палец.

— Что ты увидел?

Прежде чем что-то произнести, он дважды открыл и закрыл рот.

— Мне, может, примерещилось.

— Все равно скажи.

Он кивнул — больше себе, нежели мне.

— Я как будто видел женщину. Вся в белом, уходит медленно за деревья. А пригляделся — никого. Может, это река была, свет от нее.

— Ты сообщил об этом полиции?

Упоминания о женщине в протоколах не было.

— Они сказали, что я вру.

Кстати, он действительно подвирал — точнее, недоговаривал, — и было понятно, что больше из него ничего не вытянуть, по крайней мере сейчас. Я подвинулся в кресле и передал ему на ознакомление полицейские протоколы. Мы прошлись по ним вместе, причем Атис не задал ни одного вопроса, ни разу не опроверг вменяемых ему косвенных обвинений.

Он встал; я в это время убирал протоколы обратно в папку.

— У нас все? — спросил Атис.

— Пока да.

Он сделал пару шагов, но, не дойдя до двери, обернулся.

— Меня провозили мимо дома смерти, — сказал он тихо.

— Что?

— Когда меня везли в Ричленд, то проехали специально у Брод-ривер, показали дом смерти.

Место приведения в исполнение смертных приговоров в штате Южная Каролина располагалось в Колумбии, на Брод-ривер, при исправительном учреждении, неподалеку от аттестационного центра. До 1995 года в порядке сочетания психологической пытки с демократией заключенным, приговоренным к высшей мере, разрешалось выбирать себе наказание между электрическим стулом и смертельной инъекцией. Потом выбор сократился и осталась только инъекция. Не избегнет ее и Атис Джонс, если штату удастся осудить его за убийство Мариэн Ларусс.

— Они сказали, что пристегнут меня ремнями и вколют яд, и я буду умирать, но ни крикнуть, ни пошевелиться, ничего не смогу. Сказали, что это как удушение, только медленное.

Мне нечего было на это ответить.

— Я не убивал Мариэн, — произнес он.

— Знаю.

— И все равно меня казнят?

От его угрюмой безропотности пробирал озноб.

— Мы этому воспрепятствуем, если ты нам поможешь.

Атис в ответ лишь молча покачал головой и поплелся обратно на кухню. Почти сразу в комнату зашел Эллиот.

— Ну и что ты думаешь? — спросил он вполголоса.

— Он недоговаривает, — ответил я. — Хотя со временем, думаю, все нам выложит.

— Вот как раз времени у нас и нет, — едко заметил Эллиот.

Идя следом за ним на кухню, я видел, как под рубашкой у него напрягаются мышцы, а кулаки у бедер сжимаются и разжимаются. Он обратился к Альберту:

— Что-нибудь нужно?

— Да 'арчей поди што 'ватит, — ответил Альберт.

— Я имею в виду не только еду. Может, денег еще надо? Пистолет?

Бабуля, решительно стукнув по столу донцем стакана, погрозила Эллиоту пальцем:

— Токо ще пушки нам деся не 'ватало, — сказала она твердо.

— Они считают, оружие в доме приносит несчастье, — выступил переводчиком Эллиот.

— Может, они и правы. А если что-нибудь действительно стрясется, что тогда?

— С ними живет Сэмюэл, и подозреваю, у него менее предвзятое отношение к оружию. Я им дал все наши номера. В случае чего они до кого-нибудь из нас сразу дозвонятся. Главное, всегда держи при себе мобилу.

Я поблагодарил стариков за лимонад и двинулся за Эллиотом на выход.

— А я че, здесь, что ли, остаюсь? — выкрикнул следом Атис. — С этими двумя?

— Ну и норов у етого мальца, — нахмурилась бабуля. — Не парень, чисто о'онь, 'лаз да 'лаз за ним нужон. — Она ткнула в Атиса пальцем. — Соплив ешо, а вон как грубит.

— Да отвяжись ты, — буркнул он, а у самого в глазах стояло беспокойство.

— Веди себя хорошо, Атис, — наказал Эллиот. — Телевизор посмотри, поспи. Мистер Паркер завтра тебя проведает.

Атис поднял на меня умоляющие глаза:

— Блин, да они меня тут к утру с дерьмом сожрут.

Когда мы уходили, бабуля снова принялась тыкать в своего постояльца указующим перстом. Снаружи мы повстречали их сына Сэмюэла, который как раз направлялся к дому, — высокий симпатичный мужчина примерно моего возраста или чуть моложе, с большими карими глазами. Эллиот нас познакомил, и мы пожали друг другу руки.

— Что-нибудь было? — осведомился Эллиот.