Темные дороги

Хотя я так и не понял, люблю я Келли или нет. Она у меня из головы не шла. И не только в связи с перепихоном. Порой мне представлялось, как она говорит со мной или смотрит на меня. И ведь ничего такого особенного в ее глазах нет, разве что одобрение. Она еще одно мое несчастье. И радость.

Длинноногая искала в сумочке ключи от машины. Корма у нее была ничего себе, но куда ей до Келли! У той не зад, а священный алтарь.

– Харли, ты слышал, что я сказала?

Последнее время я стал подумывать, не жениться ли мне на Келли? Что за жизнь тогда будет! Секс каждый день. Минет на обед. Есть кому меня покормить и обиходить.

Неважно, люблю ли я ее. Опыт семейной жизни подсказывает мне, что важно, чтобы женщина любила мужчину. А мужчине достаточно любить то, что она для него делает.

– Харли?

Придется терпеть до среды. А может, и не придется. Для того чтобы проведать ее в обеденный перерыв, жениться не надо. Вот завтра и съезжу.

– Харли, ты здесь?

Она может отсосать у меня в машине.

Перед лицом у меня щелкнули пальцы. Я невольно отмахнулся. Бетти убрала руку:

– Извини, что побеспокоила.

– Ничуть не побеспокоили.

Она пошевелилась на своем стуле, по-другому скрестила ноги, поправила юбку. Сегодня юбка тоже короткая. Зеленая с белыми цветами. Вся в складках, вылитые жалюзи.

– Ты находишь эту женщину привлекательной? – спросила Бетти.

– Какую женщину?

– С которой ты глаз не сводишь.

– С кого это я глаз не свожу?

Вены у нее на ногах, словно небрежно написанные строчки. А что, мозгоправу в самый раз. Чем показывать пациентам кляксы, продемонстрируй бедра. На что похоже?

– Хорошо. Ты на нее не смотрел, – подыграла мне Бетти. – Но ты ее заметил. По-твоему, она привлекательная?

Я надвинул козырек бейсболки на глаза.

– Нет.

– Почему нет?

– Нет, и все.

– Я думала, она привлекательная.

– Вам, наверное, жалко, что она уехала.

На правом бедре, там, где кончается юбка, у нее большое лиловое пятно, этакая загогулина. Я это пятно как следует рассмотрел. Спагетти. Клубок дождевых червей. Младенец, запутавшийся в пуповине.

– Ну же, Харли. Представь, что я твоя собеседница, не психотерапевт. Между нами завязался разговор. Мне она показалась привлекательной. Тебе – нет. Почему?

– У нее загар.

– Тебе не нравится загар?

– Ведь еще только конец мая. Значит, либо она куда-то ездила, либо ходила в солярий.

– А тебе не по душе ни то ни другое?

– Значит, она богатая или занимается только собой.

– Понятно. А тебе не кажется, что ты слишком обобщаешь?

– Кажется.

Я увидел слияние рек Мононгахила, Саскуэханна и Аллегейни [27], как его изображают на карте.

– Тебе это представляется справедливым по отношению к ней?

Я пожал плечами.

– Справедливо ли будет, если кто-нибудь посмотрит, как ты одеваешься, и скажет: «Вах-лак».

Она разделила это слово на два слога. Получилось забавно, я чуть не расхохотался.

– Это бы тебя встревожило?

– Нет.

– Ты бы согласился с таким определением: вах-лак?

– Это неважно, – сказал я. – Встречают по одежке. Без вариантов. У людей ведь нет нюха, как у собак.

Она улыбнулась мне. Переплетение вен предстало передо мной кишками сурка.

– Это правда. Но у нас есть дар речи.

Я хмуро поглядел в окно. Резинка на ее карандаше стала выстукивать дробь по блокноту. В глаз бы ей этим карандашом!

– Что в женщине тебя привлекает физически?

– Что это еще за вопрос?

– Просто вопрос.

– Тело.

– Что именно в теле?

– То, что это – женское тело.

– Какая-то его конкретная часть?

– Нет, тело вообще.

– Значит, тебе нравится любое женское тело. Неважно, толстое, старое…

– Нет-нет. – Перед глазами у меня встали все покупательницы нашего магазина в голом виде. – Я в том смысле, что если тело красивое, я не делю его на части.

– А если бы тебе пришлось выбирать, на какой части ты бы остановился?

Я смерил ее глазами. Она подалась вперед в ожидании моего ответа. Рехнулась, что ли, от общения со мной? И тут мне вспомнилась статья, которую я читал в женском журнале у мамы в тюрьме. Оказывается, о мужчине многое говорит любимая часть тела.

Автор, конечно, выражался изящнее, чем я, но суть была такова. Кто предпочитает задницы – даже женские, – скрытый пидор. Любители сисек хотели трахнуть свою маму. Кто зациклился на женских ногах – сам не прочь стать женщиной. На менжах никто зациклиться не может – мужики их попросту боятся.

Похоже, Бетти тоже читала эту статейку. Впрочем, в книгах в ее настоящем кабинете, наверное, есть целые главы по этому вопросу.

– Рот, – сказал я.

– Рот? – изумилась она.

– Может, хватит про всякую фигню? – взорвался я. – Не желаю говорить про это.

– Ладно, Харли. А о чем бы ты хотел поговорить?

– Сами определите.

– Это твой сеанс, а не мой.

– Это сеанс штата Пенсильвания, – сердито пробурчал я. – У вас ведь, наверное, есть четкие указания, о чем со мной следует беседовать.

Она откинулась назад, внимательно глядя на меня.

– В определенном смысле, есть. Но готова поспорить, что на эти темы ты тоже говорить не захочешь.

Волосы мои взмокли. Я снял бейсболку и положил на стол рядом с салфетками. Для этого пришлось в первый раз вынуть руки из карманов.

– Что у тебя с руками? – воскликнула Бетти. – Ты ими стекла, что ли, бил?

Я посмотрел на свои ладони. Царапин, оставленных Мисти, уже почти не видно. Зато новых порезов прибавилось.

– Занозился, – пояснил я. – Неудачно вытаскивал занозы.

– Чем это ты таким занимался?

– Половицы вскрывал, – сказал я, подумав.

– Ты раны обработал?

– С ними все нормально.

Она не сводила глаз с моих рук, так что пришлось запихать их обратно в карманы. Теперь Бетти пялилась на карманы. Я занервничал. Уже готов был попросить ее оказать первую помощь. Интересно, аптечка у нее из дешевого пластика, как у мамы в ящике с лекарствами? Или это кожаный докторский саквояж в тон шоколадному блокноту?

– У меня есть тема для разговора, – сказал я, чтобы отвлечь ее внимание от рук.

Бетти была приятно удивлена, как будто обнаружила свежий бутон на засыхающем цветке.

– Валяй.

– Как может ребенок любить человека, который его колотит? Как он может находиться рядом с таким человеком?

– Тебе нравилось быть вместе с отцом?

– Я с ним вместе никогда и не был. Он МЕНЯ не любил.

Большая стая ЛЮБИЛ замелькала перед глазами. Слова снялись с бедер Бетти и бабочками запорхали по комнате. Я попытался отследить их полет, сощурился, затряс головой, но слов было слишком много.

– Речь не обо МНЕ. Я хотел бы узнать в общих чертах, как это происходит.

– Значит, так, – начала она, дважды стукнув себя карандашом по лбу. – Каждый ребенок реагирует на жестокое обращение по-своему. Некоторые замыкаются. Некоторые проявляют открытую враждебность. Некоторые уничтожают себя. Но кое-кто принимает жестокость. Купается в ней. Ребенок получает от родителя жестокость вместо любви, и она делается ему необходима.

– То есть ребенок хочет, чтобы его побили?

– В определенном смысле.

– И он начинает думать, что так и надо? Что это морально?

– Ты считаешь, отцу следовало тебя бить?

– Речь не обо МНЕ, – еще раз подчеркнул я.

– И все-таки ответь на вопрос.

Я прерывисто вздохнул. Неужели Бетти выйдет победителем, будет поить меня водой из пластикового стакана? Не хочу. Не нужен мне сейчас никакой ПРОРЫВ. Завтра в обед – другое дело.

– Не думаю, что ему следовало, – сказал я резко. – Но не вижу в этом ничего особенного.

Она явно собиралась задать уточняющие вопросы. Надо ее опередить. Но спрашивать о таком нелегко. Пришлось сосредоточиться на посторонних предметах, чтобы голос звучал безразлично:

– А как же дети, которые подверглись сексуальному насилию? (ЛЮБИЛ один за другим слетелись на подоконник и слились в разноцветный рой.) Они тоже считают, что так и надо?