Бангкок-8

— Как дела? Вам как будто удалось установить контакт? Что-нибудь узнали об Уоррене?

— Мы не говорили об Уоррене.

— Вот как? Но вы записали ее адрес, номер телефона? Ее удостоверение? Выяснили ее настоящее тайское имя? Остальные данные?

— Нет.

— В таком случае как вы собираетесь ее искать, если она здесь не работает? Вы не намерены ее допросить? Разве не она последней видела Брэдли живым? И она не является подозреваемой? Или это не она сидела в машине, когда вы следили за Брэдли по дороге из аэропорта? — Кимберли запнулась и с возмущением добавила: — Вы что, не хотите узнать, кто убил Брэдли?

— Я знаю кто.

— Ну и?..

— Брэдли. Он сам с собой это сделал. С помощью Уоррена.

Я быстро направился к нанятой Джонс машине. Водитель ждал нас, не выключая двигателя, чтобы работал кондиционер. Взмокшая от быстрой ходьбы американка изо всех сил старалась не отстать.

— Постойте, вы серьезно? Хотите сказать, что Брэдли совершил самоубийство таким необычным способом? Поняла! Мы снова вернулись к разговору о Будде. Речь идет о карме и том месте в пяти милях над землей, куда возносятся праведные тайские полицейские, когда умирают, или не понимают, что к чему, или влюбляются. Вы хоть представляете, насколько вы сейчас непрофессиональны? Мне не приходилось видеть ничего подобного.

— Тот, кто не любит воров, никогда не станет полицейским.

У нее отвисла челюсть. Она настолько оторопела, что не сразу нашлась что ответить. И, садясь в «мерседес», сильно хлопнула дверцей. А я, опустившись на заднее сиденье, пытался отыскать ключ к прошлым жизням, моим и Фатимы, понять то, что дало толчок и свело нас после долгой разлуки.

— Черт! — выругалась Кимберли, глядя в боковое окно, пока мы пережидали поток машин. — Если бы я знала, сама бы взяла у нее телефон. Это похоже на службу полицейских в Древнем Египте.

Я постарался скрыть улыбку.

— Вы помните те времена?

Кимберли продолжала ворчать, а я пытался разобраться во вспыхивающих в мозгу потоках кармической информации. Никогда еще я не испытывал такого напора.

— Вам надо научиться прощать, — пробормотал я. — Это единственный путь назад.

— Проклятие! Я сама возьму у нее номер телефона. Если бы я имела право, то допросила бы ее. Она наш ключ. Господи, неужели не ясно? Связующее звено между Брэдли, Уорреном, нефритом и наркотиками. Если на нее надавить, дело можно раскрыть за пять минут. И я тут же убралась бы восвояси. А может быть, удалось бы прищучить и Уоррена.

Джонс заставила шофера развернуться. Я остался в машине и, пока она поспешно поднималась по эскалатору в галерею Уоррена, сидел и медитировал. Через несколько минут американка вернулась, взмокшая и взбешенная, от злости у нее желваки ходили на скулах.

— Негодяйка закрыла магазин и дала деру. Мы ее снова потеряли.

— Неужели?

Пытаясь успокоиться, Кимберли посидела несколько минут, глубоко дыша, а затем продолжила уже другим тоном:

— У вас есть что-нибудь новое? Что дал ваш долгий ночной разговор с Элайджей? Удалось что-нибудь выяснить?

— Вообще-то да. И очень существенное. Уильям Брэдли ни разу не говорил брату о Фатиме. Элайджа о ней не знал до того момента, пока не позвонил по номеру мобильного телефона брата после убийства Уильяма.

— Вы считаете это существенным? — Джонс потерла подбородок и недоверчиво посмотрела на меня так, как умеют смотреть американцы, особенно когда попадают за границу. — Скажите, где вас высадить, поскольку все, что мне теперь нужно, — это большой глоток грубой западной культуры. Я собираюсь вернуться в «Хилтон», заказать в номер американскую еду и сидеть в большой, удобной комнате с кондиционером, смотреть Си-эн-эн, пока не вспомню, кто я такая. Вашу страну полностью изуродовала магия. Попав сюда, я оценила того, кто изобрел логику, потому что до него весь мир был таким, как ваш.

— Это верно, — согласился я. — Магия — явление первобытное.

Я стоял на тротуаре и смотрел, как машина Джонс влилась в пробку на Рама IV. Мне было немного жаль агента ФБР, и меня расстраивало ее убеждение, что в человеческом существовании есть хоть что-то подвластное логике. Должно быть, это заблуждение свойственно Западу. Культурная профанация вызвана машинами, которые там продолжают изобретать. Это все равно что выбирать рингтон на мобильном телефоне: логический лабиринт, из которого не существует разумного выхода. Логика в качестве развлечения. Если честно, я жду не дождусь предсказанного учителем смещения центра мировой власти на Восток. Мои мысли вернулись к Фатиме. Но и тот кхмер не давал мне покоя, представляя собой загадку.

Суть человеческой жизни в том, что большую часть времени людям нечего делать, поэтому мудрейшие из них учатся искусству ничегонеделания. Я возвратился в свою халупу и начал медитировать. Мне следовало покаяться в гордыни, которую я в себе ощутил, раскрыв (пусть даже в самых общих чертах) это дело. От этого чувства следовало избавляться, иначе мне не суждено продвинуться по Восьмеричному пути истины. Тем более что в деле оставалось много неясностей. Змеи и Уоррен до сих пор скрыты под покровом тайны. К тому же я не мог придумать того, каким образом мне удастся убить Уоррена. И как вести себя с Фатимой? Я был уже близок к решению загадки о змеях, когда зазвонил телефон. На экране отразился номер агента ФБР, и я подавил в себе раздражение.

— Слушайте, я хочу извиниться. Я повела себя неправильно. Сделала все, о чем нас предупреждали, чтобы мы ни в коем случае не делали. Забылась, проявила высокомерие. Виновата. Культурный шок оказался сильнее, чем можно было представить. Мне показалось, что я тону. Ни разу не приходилось испытывать подобного ощущения — словно я оказалась в таком месте, где нет никаких основ. Хочешь на что-то опереться, но понимаешь, что все иллюзия. В том, что я говорю, есть какой-нибудь смысл?

— Думаю, вы делаете успехи. Сейчас вы описываете свой духовный опыт, — ответил я, однако не добавил: «Добро пожаловать в реальный мир».

— Не надо относиться ко мне свысока только лишь потому, что я так поступала. Давайте пообедаем вместе и обсудим наше расследование.

Мне не хотелось говорить о деле. И, решив, что надо как-то отвертеться от этого, я сказал:

— Завтра мне необходимо быть на крокодиловой ферме в Самутпракане. Если хотите, можем поехать на вашей машине.

В тот же день в «Бан Кван» мне сообщили, что накануне Фрица жестоко избили и он попал в больницу. Меня не хотели к нему пускать, пока я не пригрозил надзирателям, что привлеку их за оказание противодействия свершению правосудия. Я нашел его в палате, предназначенной для страдающих от истощения и смертельно больных, — СПИД здесь оставался главным убийцей. Он лежал обложенный подушками, с забинтованной головой, левая нога и правая рука — в лубках. Я решил, что на этот раз он не выкарабкается, поскольку слишком ослаб, чтобы вынести тяжкие побои. Но, приблизившись, заметил, что он улыбается и находится в хорошем расположении духа.

— В чем дело?

— Скоро я буду помилован.

— Это замечательно, но я спрашивал о драке.

— Какое мне до этого дело? Ты что, не слышал? Вопрос о моем помиловании решен. Король подписал указ — теперь это дело нескольких дней.

— Я искренне рад за тебя. По какому поводу ты хотел меня видеть?

Фриц, насколько позволял ему гипс, показал на сломанные руку и ногу:

— Не могу тебе сказать. Извини.

— Не волнуйся. Я понимаю.

Он дал мне знак приблизиться.

— Не из-за побоев. Из-за помилования. Мне намекнули, что помилование еще можно отменить. Надеюсь, ты меня не осудишь?

Я энергично замотал головой. Ни за какие улики в мире я не стал бы ставить под угрозу его помилование. Положил на прикроватном столике пачку красного «Мальборо» с раскуроченными сигаретами и ушел.