Фатальная ошибка

Тогда она стала подозревать, что это кто-либо из ее противников по другим делам. Кто-то, над кем она взяла верх раньше — скажем, год назад или даже больше. Однако то, что человек вынашивал планы мести так долго, казалось совсем уж диким. Прямо происки сицилийской мафии из «Крестного отца».

Салли пораньше покинула контору и зашла в находившийся в центре города ресторан с псевдоирландским названием, где был тихий полутемный бар. Там она и устроилась, потягивая виски с водой под аккомпанемент группы «Грейтфул дэд», исполнявшей песню «Друг дьявола».

«Кто же так меня ненавидит?» — гадала она.

Но кто бы это ни был, следовало сообщить об этом Хоуп, хотя Салли очень боялась этого разговора. При создавшейся в их отношениях напряженности только этой новой неприятности им и не хватало. Салли сделала большой глоток горьковатого напитка. «Кто-то ненавидит меня, а я трушу, — подумала она. — Друг дьявола и мой друг». Посмотрев на виски, она решила, что всего имеющегося в мире алкоголя не хватит, чтобы поднять ее настроение, отставила стакан и, собрав остатки воли в кулак, отправилась домой.

Скотт закончил письмо к профессору Бэррису и внимательно перечитал его. В письме он называл происшедшее «мистификацией», стремясь представить это как хитроумную студенческую шутку.

Только шутка в данном случае была совсем не забавной.

Единственным положительным моментом в составленном со всей возможной осторожностью послании Скотта была его рекомендация присмотреться к работам Луиса Смита. Скотт надеялся, что Бэррис сможет оказать содействие молодому человеку в его научной карьере.

Подписав письмо, он отправил его. После этого вернулся домой и, усевшись в старое потрепанное кресло с подголовником, задумался о том, что обрушилось на его голову. Он сомневался, что одного его письма, каким бы убедительным оно ни было, хватит, чтобы снять с него все подозрения. А в конце недели к нему еще должен был нагрянуть этот любопытствующий газетный репортер. Скотт подумал, что в ближайшем будущем ему придется защищать свое доброе имя. То, что обвинение было неправдоподобным, неосновательным, не имело почти никакого значения. Кто-то где-то все равно поверит всему этому.

Это выводило Скотта из себя; он сидел, сжимая кулаки, а в голове его отдавался болью вопрос: «Кто это сделал?» Если бы он знал, что Салли и Хоуп в это время бьются над тем же самым вопросом, ответ был бы очевиден. Но обстоятельства складывались так неудачно, что каждый из них мучился в одиночку.

Закончив работу, Эшли собирала свои вещи, чтобы идти домой, но тут заметила, что в нескольких футах от нее маячит фигура заместителя директора музея.

— Эшли, — произнес он напыщенно, отводя взгляд, — мне надо с вами поговорить.

Она отложила сумку и послушно последовала за ним в его кабинет. Опустевший музей, по которому разносилось гулкое эхо их шагов, вдруг напомнил ей склеп. Тени накрыли развешенные полотна, коверкая изображение, искажая краски.

Заместитель директора сел за свой стол и указал Эшли на стул. Сделав паузу, он поправил галстук, вздохнул и посмотрел ей в лицо. Время от времени он нервно потирал руки.

— Эшли, к нам поступили жалобы на вас.

— Жалобы? Какого рода?

Вместо ответа, он спросил:

— У вас были в последнее время какие-нибудь неприятности?

Разумеется, неприятности у нее были, но Эшли не хотела посвящать начальника во все детали своей личной жизни без особой необходимости. Она считала его пронырливым, неискренним человеком. Он жил в Сомервиле с женой и двумя маленькими детьми, и это не мешало ему увиваться за каждой новенькой молодой сотрудницей.

— Да нет, все как обычно. А почему вы спрашиваете?

— Значит, — произнес он медленно, — все в вашей жизни нормально? Ничего нового?

— Я не вполне понимаю вас.

— Ваши взгляды, ваше мировоззрение не претерпели в последнее время каких-либо радикальных изменений?

— Мои взгляды — это мои взгляды, — ответила она. — Какие были, такие и остались.

Он опять сделал паузу.

— Я боялся такого ответа. Я не очень хорошо знаю вас, Эшли, так что, наверное, ничто не должно меня удивлять. Но я вынужден заявить… — Он замолчал. — Нет, я скажу по-другому. Вы знаете, что все мы в музее стараемся относиться терпимо ко взглядам и мнениям других людей, как и к их образу жизни. Мы не хотим выступать в роли судей. Но все же есть границы, которые никто не может переступать, вы согласны?

Эшли решительно не понимала, к чему он клонит, но, кивнув, произнесла:

— Ну конечно. Какие-то границы должны быть.

У заместителя директора был одновременно расстроенный и сердитый вид.

— Вы в самом деле думаете, что холокоста не было? — бросил он, подавшись вперед.

Эшли резко выпрямилась:

— Что-что?

— Никто на самом деле не убивал шесть миллионов евреев, это пропагандистская утка?

— Что это значит?

— Негры и монголоиды — это низшие расы, они недалеко ушли от диких животных?

Эшли была настолько ошарашена всем этим, что не могла выдавить из себя ни слова.

— Правда ли, что евреи управляют ФБР и ЦРУ? И является ли чистота расы главной проблемой, стоящей сейчас перед нацией?

— Зачем вы мне?..

Заместитель директора жестом остановил ее. Лицо его было красным.

— Подойдите сюда, — указал он на свой компьютер, — и зайдите в почту под вашим логином и паролем.

— Я не понимаю…

— Сделайте такое одолжение, — сказал он холодно.

Она встала, обогнула стол и выполнила его просьбу. Компьютер ожил, фанфары сыграли приветствие, на экране появилось изображение музея с крупной надписью на его фоне: «Добро пожаловать, Эшли!» — и мелким добавлением: «На ваш адрес поступили новые письма».

— Ну вот, — сказала она, выпрямившись.

Хозяин кабинета накинулся на клавиатуру.

— Так-так, — зловеще произнес он. — Посмотрим последние поступления.

Щелкнув курсором по ее имени и паролю, он быстро нажал несколько клавиш. Изображение музея исчезло, вместо него экран окрасился в черно-красный цвет. Динамики взорвались бравурной музыкой, и на дисплее возникла огромная свастика. Эшли не знала нацистского марша «Хорст Вессель», однако характер музыки был понятен. Она в изумлении хотела что-то сказать, но в это время замелькали черно-белые кадры кинохроники. Шеренги людей вздымали руки в нацистском салюте, выкрикивая многократное: «Зиг хайль!» Эшли узнала фильм. Это был «Триумф воли» Лени Рифеншталь. Толпы исчезли, сменившись сначала надписью: «Добро пожаловать на арийский веб-сайт», а затем: «Добро пожаловать, штурмовик Эшли Фримен. Введите свой пароль».

— Есть необходимость продолжать? — спросил заместитель директора.

— Это какой-то абсурд! — воскликнула Эшли. — Это не мое! Не имею понятия, как…

— Не ваше?

— Нет. Я не знаю как, но…

Начальник указал на экран:

— Наберите свой пароль, которым вы пользуетесь в музее.

— Но зачем…

— Сделайте одолжение, — сухо сказал он.

Эшли набрала пароль. Открылся новый файл, снова прозвучали фанфары — на этот раз что-то из Вагнера.

— Ничего не понимаю…

— Ну конечно! — бросил он. — Разумеется, не понимаете.

— Кто-то подстроил все это. Очевидно, мой знакомый, которому я дала отставку. Не знаю, как он это сделал, но он хорошо владеет компьютером и, должно быть…

Заместитель директора поднял руку:

— Но ведь я первым делом спросил, не было ли у вас в последнее время каких-нибудь неприятностей или изменений в жизни, и вы ответили, что все как обычно, все нормально. А веб-сайт, где ваш бывший приятель принимает вас в современную нацистскую группу, — это, с моей точки зрения, не вполне нормально.

— Да, конечно, но я не знаю…

Он покачал головой:

— Простите, я устал от ваших неуклюжих попыток оправдаться. Прошу вас больше не приходить в музей, Эшли. И даже если то, что вы говорите, правда, это ничего не меняет. Мы не можем мириться ни с подобными идеалами, ни с подобными приятелями. Это идет вразрез с нашим стремлением создать в музее атмосферу терпимости. Это просто какая-то порнография ненависти! Я не могу этого допустить. И, откровенно говоря, я не очень-то верю вам. Так что всего хорошего, мисс Фримен. Мы отправим вам чеком деньги, которые вы заработали за последнее время. Пожалуйста, не появляйтесь здесь больше. И еще, — добавил он, указывая на дверь, — не рассчитывайте, что мы дадим вам рекомендацию.