Мое время — ночная пора

Во время учебы в Стоункрофте, Горди Эймори действительно был влюблен в нее, как многие. Кто мог подумать, что он выбьется в такие тузы? Черт, знать бы заранее, думала она, расстегивая молнию на сумке. Нам всем не помешал бы хрустальный шар, чтобы заглядывать в будущее.

Шкаф оказался маленьким. Номер тоже. И окна. Бурый ковер, коричневая обивка кресел, на кровати — покрывало цвета тыквы. Лаура небрежно вынула из сумки платья для фуршета и вечерний наряд. Заранее решила на приеме благоухать «Шанелью». Блистать, так блистать. Сразить их насмерть. Выглядеть преуспевающей, несмотря на то, что задолжала налоговой службе, у которой теперь закладная на ее дом.

Элисон сказала, что Горди Эймори разведен. Ее последний совет до сих пор звучал у Лауры в ушах: «Послушай, дорогая, если ты не сможешь убедить его насчет твоего участия в сериале, то, возможно, тебе удастся выскочить за него замуж. Он произвел на меня весьма сильное впечатление. Забудь, каким замухрышкой он был в Стоункрофте».

5

— Могу я еще что-то сделать для вас, доктор Шеридан? — спросил коридорный.

Джин покачала головой.

— Вы хорошо себя чувствуете? Вы побледнели.

— Все в порядке. Спасибо.

— Если вам что-нибудь понадобится, дайте нам знать.

Как только дверь за ним закрылась, Джин присела на краешек кровати. Ей не давал покоя факс в кармане сумочки. Она достала листок и перечитала странные фразы: «Джин, уверен, ты уже убедилась, что я знаю Лили. Но я не знаю, поцеловать мне ее или убить? Шучу, конечно. До встречи».

Двадцать лет назад она доверительно рассказала доктору Коннорсу, врачу из Корнуолла, что беременна. Он неохотно согласился с ней, что было бы ошибкой сообщать об этом родителям. «Я собираюсь отдать ребенка на усыновление, несмотря ни на что. Мне восемнадцать, и таково мое решение. Но родители расстроятся, рассердятся, и сделают мою и без того безрадостную жизнь невозможной», — она расплакалась.

Доктор Коннорс поведал ей о супругах, давно утративших надежду завести собственных детей и рассчитывающих взять приемного ребенка. «Если ты твердо решила отказаться от ребенка, могу обещать тебе, что они будут его холить и лелеять».

Он пристроил ее в один из домов престарелых в Чикаго, пока не подойдет срок рожать, а потом сам принял роды и забрал ребенка. В сентябре она пошла в колледж, а через десять лет узнала, что доктор Коннорс умер от сердечного приступа, после того как пожар уничтожил его клинику. Джин слышала, что весь его архив тоже погиб в огне.

Но, похоже, не весь. И если так, то кто нашел записи и почему спустя годы этот человек вышел со мной на связь? — мучительно размышляла она.

Лили — это имя она дала ребенку, которого вынашивала девять месяцев, а видела лишь четыре часа. За три недели до выпуска Рида из Вест-Пойнта, а ее из Стоункрофта, она поняла, что беременна. Они оба испугались, но сошлись на том, что по окончании учебы сразу поженятся.

«Ты понравишься моим родителям, Джинни», — утверждал Рид. Но она знала: он беспокоится, как они отреагируют. Рид признался, что отец предупреждал его — никаких серьезных отношений, пока не исполнится хотя бы двадцать пять лет. Он никогда не рассказывал о ней своим родителям. За неделю до выпуска его сбил на узкой дороге в студенческом городке Вест-Пойнта какой-то лихач, скрывшийся с места происшествия. Так и не довелось генералу (ныне — в отставке) и миссис Кэррол Рид Торнтон увидеть, как награждают их мальчика, пятого по успеваемости в классе. Диплом и кортик покойного сына они получили на особом вручении во время выпускной церемонии.

Они не знали, что у них есть внучка.

Даже если кто-то и отыскал запись об удочерении, как он сумел (или сумела) настолько сблизиться с Лили, чтобы взять у нее расческу и снять с зубцов длинные золотистые волоски? — недоумевала Джин.

Первое страшное сообщение содержало расческу и записку, гласившую: «Проверь ДНК — это твой ребенок». Ошеломленная Джин отнесла в частную лабораторию волоски из локона своей новорожденной дочери, которые сберегла, а также образец своей ДНК и волосы с расчески. Заключение подтвердило ее наихудшие опасения — волосы с расчески принадлежат ее дочери, которой уже пошел двадцатый год.

А может, эта замечательная заботливая чета, удочерившая Лили, узнала, кто я такая, и решила подобным образом прощупать почву, прежде чем попросить у меня денег?

Ведь после того, как ее книга об Эбигейл Адамс [6] стала бестселлером, поднялась рекламная шумиха, а потом книгу удачно экранизировали.

Лишь бы дело было в деньгах, думала Джин, принимаясь разбирать чемодан.

6

Картер Стюарт швырнул сумку на кровать. Кроме нижнего белья и носков в ней лежали два пиджака от Армани и несколько пар брюк. Неожиданно он решил пойти на первую вечеринку в джинсах и свитере, в которых приехал.

В школьные годы он был костлявым, неряшливым ребенком — сын костлявой, неряшливой матери. Если она время от времени и вспоминала, что следует постирать одежду, то в доме не оказывалось порошка. Тогда она добавляла отбеливатель, и поэтому все, что попадало в стиральную машину, быстро приходило в негодность. И пока Картер не начал прятать от матери свои вещи и стирать их самостоятельно, в школу ему приходилось ходить в довольно странном одеянии.

Если он явится на первую встречу с бывшими одноклассниками разодетым, то не избежать замечаний насчет того, каким они привыкли его видеть. А так — что они подумают, когда увидят его? Уже не тот заморыш, каким был в старших классах — средний рост, тренированное тело. В отличие от некоторых, замеченных в вестибюле, у него, темного шатена, ни одной седой пряди в аккуратно подстриженной шевелюре. На фотографии его запечатлели лохматым, с полуприкрытыми глазами. Один обозреватель недавно написал о его «темно-карих глазах, в которых от злости вдруг вспыхнули желтые искры».

Картер с отвращением оглядел номер. Ему приходилось работать в этом отеле летом, когда он учился в предпоследнем классе Стоункрофта. Обслуживая номера, возможно, не раз бывал со своей тележкой и в этой унылой комнате, выполняя заказ бизнесменов, дамочек, приехавших на экскурсию по Гудзонской долине, или родителей, навещавших своих детей в Вест-Пойнте. Или, подумал он, парочек, которые тайком встречались здесь, украдкой покинув свои дома и семьи. Я всегда ставил их в неловкое положение, вспоминал он. Приносил им завтрак и с глуповатой улыбкой спрашивал: «У вас медовый месяц?» Виноватое выражение на их лицах — это было что-то!

Он ненавидел это место тогда, брезговал им и сейчас. Уж лучше спуститься по лестнице и поучаствовать в ритуале приветствия. Убедившись, что взял пластиковую карточку — ключ он номера, Картер вышел в коридор и направился к лифту.

Неофициальный фуршет проводился в зале для встреч «Гудзонская Долина», в бельэтаже. Выйдя из лифта, Картер услышал электронную музыку и голоса, пытавшиеся ее перекричать. Видимо, собралось человек сорок-пятьдесят. У входа два официанта держали подносы с вином. Он взял бокал красного, попробовал. Паршивое «мерло». Мог бы и догадаться.

Картер вошел в зал, и почти сразу его хлопнули по плечу. «Мистер Стюарт, я Джейк Перкинс, пишу статью о встрече выпускников для „Стоункрофт Газетт“. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?»

С кислой миной Картер повернулся и посмотрел на нервного рыжего парнишку, стоящего почти вплотную к нему. Первое, что ты должен усвоить: если тебе что-то нужно — не маячь у самого лица собеседника, раздраженно подумал Картер, отступил на шаг и уперся спиной в стену.

— Предлагаю выйти и найти тихое место, если, конечно, ты не умеешь читать по губам, Джейк.

— Боюсь, такого таланта у меня нет, сэр. Выйти — хорошая мысль. Следуйте за мной.

Поколебавшись, Картер решил взять бокал с собой. Пожав плечами, он повернулся и пошел по коридору за студентом.