Мёртвые люди (СИ)

Мерзкий смех, гадкий смех... 

Невыносимая боль и отчаяние снова оставляют без чувств. Ее так и бросили на полу, в крови, перемешанной с грязью с полицейских ботинок. Но после вернулись снова. Потащили, как сломанную куклу, по тускло освещенному коридору - лязг ключей, грохот засова - темное, душное место, насквозь сырое, расцветающее гнилью и плесенью. Снова фигуры и их уже больше... много больше... они подбираются татуированными пальцами к шее, тянут за волосы - они так близко, что вонь из их раскрывшихся ртов отравляет оставшийся рассудок. И снова нестерпимая боль - пропасть, бесконечная пропасть хохочущего, нескончаемого безумия. 

Очнувшись, она была уже в больничной палате. Ночь за окном, шамкающая беззубым ртом старушка на соседней койке, шарканье чьих-то шагов в пустом коридоре. Она закричала. Изо всех сил. Будто пытаясь осознать, что еще жива. Бледные, иссохшие люди в огромной палате переполошились, заскрипели на койках, бормотание и стоны заполнили всю ее пылающую огнем голову. Прибежавшая медсестра, выматерившись, проворно вставила иглу в вену и она мгновенно уснула тяжелым, воспаленным сном. 

Ее мать, поседевшая за одну ночь, пришла на следующее утро. "Ничего... ничего..." - приговаривала она, плача и держа ее за руку. "Жива, главное - жива..." - она еще не понимала слов матери, но вскоре узнала, что парень ее мертв, разбившись при падении с четвертого этажа, пытаясь, как сообщили в полиции, бежать. 

Через два дня ее посетил следователь - молодой, нескладный человек. Слишком худой для своего чересчур большого роста, он склонился над ней и сообщил, что на нее заведено уголовное дело по статье двести двадцать восьмой, части первой - сбыт наркотиков. Взяв с нее подписку о невыезде, он улыбнулся и произнес: "Если бы вы не оказывали сопротивления при аресте, вы не только бы избежали больничной койки, но и, возможно, отделались незначительным штрафом. У вас есть время подумать, если вы сделаете правильный выбор и наше сотрудничество с вами будет плодотворным, то - почему нет? - все всегда можно исправить." 

Почти месяц она провела в больнице, меняя одну, воняющую всеми болезнями сразу, палату на другую, одно отделение - на другое. Врачи, наблюдавшие ее, вечно уставшие и совершенно отчужденные, быстро поставили свою пациентку на ноги, но тут же оглушили двумя известиями: у нее положительный результат на ВИЧ и она беременна. 

Она не могла поверить, что все это происходит с ней. С кем угодно - ведь в жизни всякое бывает, бывает же, но почему - с ней? Что она сделала такого? 

Врачи уверяли, что все совсем не так плохо. Инфицированные теперь живут достаточно долго, что болезнь, при современных препаратах, уже не смертельная, но больше — хроническая, а дети же, в семидесяти случаях из ста рождаются совершенно здоровыми. Будь они прокляты эти случаи! Но... 

Время шло и, согласно поговорке, должно лечить. Но все оказалось совсем не так. Расследование по ее делу прошло быстро и без лишних проволочек. Нескладный следователь сначала делал вид, что действительно внимательно ее слушает, даже что-то у себя в бумагах записывал, но все ее "россказни" про подонков в погонах вскоре ему совершенно осточертели. Многочисленные друзья и подруги тоже делали вид и увещевали ее не лезть на рожон: «Этим нелюдям самим надо в тюрьму...» - говорили они, но за ее спиной шушукались: «Слушай, и не поверила бы никогда, что она на такое способна. А что им там, в меде? Им, говорят, много чего доступно, вот и торгуют помаленьку, да и сами не брезгуют.» 

Слухи о том, что она ВИЧ-инфицирована расползлись по маленькому району мгновенно. Впрочем, она и сама не скрывала. Ей, озлобившейся и возненавидевшей все вокруг, стало даже интересно: сколько же в действительности у нее настоящих друзей? Оказалось — ни одного. Кто-то по-началу еще заходил, вымученно улыбался, интересовался все ли в порядке и как здоровье, боясь притронуться к чашке чая перед собой, но и последние очень скоро исчезли совсем. Старушки у подъезда тотчас умолкали, когда она выходила, на улице ее начали обходить стороной как прокаженную, а если случайно сталкивались — смотрели с нескрываемой злобой. 

Следователь не соврал: все на самом деле можно исправить, если решить по-свойски. Мать — единственная, кто не отвернулся о нее, - пытавшаяся хоть как-то помочь, разменяла трехкомнатную квартиру на однокомнатную в самом отдаленном районе. Из-за спешки размен выглядел больше как воровство, но мать была согласна на любые условия, лишь бы выручить нужную сумму в срок. Следователь остался доволен, как и судья, также не оставшийся в накладе. 

Учитывая возникшие «смягчающие вину подсудимой обстоятельства» суд, именем Российской Федерации, приговорил ее к трем годам лишения свободы условно, с правом обжаловать приговор в вышестоящих инстанциях. С показным безразличием выслушав доводы судьи (ведь решение было заранее известно), она, со стуком судейского молотка, отягощенная уже заметно выросшим животом, грузно встала и вышла. Именно тогда, никому не сказав ни слова, она твердо решила добиться справедливости любой ценой. Она тогда ошиблась и, попросив мать оставить ее одну, в задумчивости направилась по старому адресу. И сильно удивилась, когда дверь ей открыл совершенно незнакомый человек. Она попросила прощенья и ушла. Спустилась по лестнице и, сев на скамейку, снова задумалась. На улице было пустынно и ветрено. Ребенок внутри нее зашевелился и она улыбнулась: «Хулиганка, не пинай меня. - она положила руки на живот и зашептала — Ты будешь счастливой. Будешь...» 

Через три месяца она родила. Без каких-либо осложнений и эксцессов. Врач-гинеколог принимал роды с нескрываемым отвращением, но суетливые акушерки подбадривали роженицу как могли. И, слава Богу, ребенок родился абсолютно здоровым. Дочку она нарекла Яной. 

Мать настояла на том, чтобы увезти новорожденную с собой в деревню, к родственникам — и доводы ее были слишком убедительны, чтобы не согласиться с ними, как это ни тяжело было сделать. И вскоре мать увезла Яну, а она осталась — необходимые для нее лекарства в деревне не достать, да и не нужно это — появляться там, где от тебя непременно начнут шарахаться как от чумной даже родственники. 

Время от времени она приезжала. Брала на руки совсем крохотную Яну и уходила в дальнюю комнату. Родственники не мешали — шушукались по углам, а при виде ее сразу же бросались за какое-нибудь неотложное дело, впрочем — это было для нее уже настолько привычно, что она не обращала никакого внимания. Странное дело, но то, что было для нее важно прежде, теперь стало совершенно безразличным. Люди, мнение которых казалось ей значимым, теперь не представляли для нее никакого интереса. Ее даже забавляла вся эта возня — они бубнят что-то себе под нос, рассуждают о каких-то смыслах жизни, пристают друг к другу со смешными советами, то жалуются, то мирятся, то проклинают всех на свете — бестолковое тараканье копошение, заканчивающееся всегда и для всех одинаково бестолково. Но только не для нее. Месть дает жить полной жизнью, отбирая жизнь у других. 

Несущийся на полной скорости мерседес уже въехал в черту небольшого уральского городка. Созданный несколько столетий назад как крепость для усмирения «смутных башкир», он и сейчас выглядел ощетившимся. Недружелюбный, пустынный ночной город. Проехав мимо краснокаменного православного собора, машина нырнула в небольшой переулок и остановилась возле небольшого, одноэтажного деревянного дома. 

- Ключи над козырьком. - произнес водитель. 

Она не стала его расспрашивать. Ни к чему. Взяла конверт и, прихватив початую бутылку коньяка, вышла. На улице стало еще холодней, чем прежде. Но дождь уже кончился. Съежившись, она проводила взглядом быстро удаляющуюся машину и поднялась на крыльцо. Возле массивной входной двери была табличка: «Музей истории г. Красноуфимск» и ниже объявление: «Временно не работает. Ремонт». Пошарив сверху свободной рукой, она нашла ключ, вставила в замочную скважину и открыла.