Нечто по Хичкоку (сборник)

Разговор продолжался, Огюстен тоже вставлял реплики в общую беседу. Им было покойно в этом роскошном саду. И конечно, это вечерний ветерок шевелил цветы на клумбе гелиотропов у них за спиной. Огюстену нестерпимо хотелось встать со скамьи и убежать из сада, но сэр Эдгар и его молодая жена, по-видимому, собирались еще долго сидеть и беседовать. Поэт, превозмогая себя, сидел на кончике скамьи и, опустив руку, нервно теребил стебли травы, счастливо избежавшей общей газонной стрижки.

Вдруг он почувствовал, как что-то пощекотало ему руку с тыльной стороны. Глянув в эту сторону, Огюстен увидел, что из-под скамьи вытягивается острая мордочка и, ласкаясь, трется об его руку. С быстротой молнии поэт вскочил на ноги.

— Вас не обидит, если я вернусь в дом? Мне… мне немного не по себе…

Если «эта вещь» могла повсюду следовать за ним, то не было смысла уезжать из дому. Огюстен Маршан вернулся в Эбетс Мединг. Перемена обстановки, пребывание на свежем воздухе не отразились на внешности поэта, и дворецкий Бароуз даже спросил осторожно своего хозяина, не заболел ли он?

В этот же день без промедления, когда Огюстен сидел за столом у себя в кабинете и разбирал почту, перед его лицом вдруг возникла острая мордочка темной змеи, обвившейся вокруг ножки стола. Острая мордочка приветливо покачивалась, как бы поздравляя поэта с благополучным возвращением…

Встав из-за стола, Огюстен отошел к стене, и, закрыв в отчаянии лицо ладонями, горестно подумал, что, как черный кот колдуньи не враждебен к своей хозяйке, так и «эта вещь», которую не берет ни огонь, ни вода, которую нельзя убить, от которой невозможно убежать, вероятно не враждебна к своему… хозяину. О небо!..

Нервный кризис, с которым он упорно боролся, кажется, готов был разразиться снова. Собравшись с силой, Огюстен взглянул на свой письменный стол. Боа расположилось на его кресле и терлось о спинку, как кот о ногу хозяина.

— Убирайся вон! — вдруг закричал в бешенстве Огюстен и кинулся к столу, сжав кулаки. — Убирайся ко всем чертям!

Неожиданно змея послушалась, она прекратила ласкаться к спинке кресла, соскользнула на пол и поползла к двери. Подождав немного, поэт осмелился снова сесть к столу. «Эта вещь» лежала, свернувшись на пороге и, приподняв мордочку, следила по своему обыкновению за Огюстеном. Поэт нервно рассмеялся. Интересно, что будет, если позвонить, если кто-то войдет? Открывая дверь, столкнет входящий «эту вещь»?.. Исчезнет она тогда? Надо выяснить, существует ли она для других людей?

Он почему-то не осмелился прибегнуть к такой проверке. Он вышел через окно-дверь, чувствуя, что никогда больше не сможет вернуться в дом. Возможно, если бы неудачная поездка к сэру Эдгару не убедила его в невозможности скрыться от «этой вещи», он оставил бы навсегда свое поместье в Эбетс Мединге со всей его роскошью и комфортом. Но ведь не принесет это бегство избавления. Да и как объяснить людям такой экстравагантный поступок? Нет, надо все обдумать здраво, если считать, что он еще находится в здравом уме.

К какому средству прибегнуть? К черной магии, которая щекотала его душу поэта, склонную к таинственному и чудесному? Но в магии сам по себе он ничего не мог, он был только любитель. Правда, он собрал много книг… Есть и еще одно могущественное королевство, границы которого соприкасаются с границами магии, — религия. Но как же ему, неверующему, взывать о помощи к всемогущим силам королевства веры? Может быть, проще обратиться к нечистой силе? Может быть, Лукавый укажет ему, как избавиться от им же посланного наказания. Однако, если уж он сам по собственной своей воле пошел по заманчивому пути, который церковь объявила порочным, а общество назвало сладострастием и некромантией, то мог ли он ожидать помощи от сил темного царства? Лучше уж попытаться перехитрить их, как-нибудь обмануть.

Огюстен держал все книги, относящиеся к колдовству и черной магии, в особом шкафу, запертом на ключ. Этот шкаф был не в его кабинете, а в другой комнате. До глубокой полночи Огюстен просматривал книги возле этого шкафа, но это не принесло облегчения. Все заклинания и колдовские манипуляции, о которых он вычитал из книг, были бесполезны. Он сам по-настоящему ничему этому не верил. До сих пор он просто играл в колдовство и магию. Это было ему нужно для творчества. Магия была тем перцем, который делал еще острее его чувственные произведения. Оставив в покое все эти книги, Огюстен стал ходить по комнате, озираясь и все время ожидая появления «этой вещи». Случайно он обратил внимание на стоявший в стороне небольшой книжный шкаф. Он вспомнил, что в этом шкафчике хранились книги, оставшиеся от матери. Это были совершенно безобидные книги: томики стихов Лонгфелло, томики г-жи Хеманс, «Благородный лорд Джон Галифакс» и другие такие же порядочные и благопристойные книги. Огюстен раскрыл этот шкаф, и когда он рассматривал корешки книг, мирно стоящих рядком, перед его взором словно проплыло туманное видение прошлого. Он увидел свою мать в кружевном чепце, спокойную и внимательную. Так она слушала, как он отвечал ей свой урок, сидя в кресле на подушке. Эта женщина олицетворяла собой весь мир для этого мальчика, детская душа которого еще была чиста и невинна.

Видение это было таким явственным, что Огюстен мысленно взмолился: «Мама, о мамочка! Помоги мне освободиться от этой напасти!..»

Когда облако воспоминаний детства рассеялось, Огюстен увидел, что его рука лежит на корешке толстой книги. Он вытащил эту книгу из шкафа и увидел перед собой старинную пожелтевшую Библию. На титульном листе он прочел милую надпись: «Сара Амелия Маршан». Ах, милая мамочка решила помочь сыну в трудный час! Он стал листать страницы и вдруг прочитал: «Змея была самым хитрым существом в саду». Огюстен был неприятно поражен и хотел поставить Библию на место, но другое чувство остановило его. Он все же надеялся, что найдет в книге какой-то совет. Он стал листать страницы дальше и в Книге бытия обнаружил такие слова: «Если дух твой свободен и чист, не поднимешь ли ты смело голову? Если же дух твой смятен, не грех ли приблизился к двери твоей, не он ли притаился за дверью твоей как зверь, подстерегающий тебя? Не его ли тебе нужно победить?»

Что за слова! Как странно! Каков их истинный смысл? Не открывают ли они ему путь к освобождению? «Как зверь, подстерегающий тебя». «Эта вещь», отвратительная, навязчивая… «Не его ли тебе нужно победить»? А ведь «эта вещь» послушалась, когда он прогнал ее из своего кресла.

Библия, не указывает ли она ему путь к свободе? Но указание, содержавшееся в этом стихе, темно по смыслу. Прямых указаний, связанных с происшествием в его доме, оно не давало поэту. Поразмыслив немного, он все же решил проверить. Он вспомнил, что вскоре после того как он выпустил в свет свою книгу «Сладкий сок греха», какой-то благочестивый читатель, не указавший своего имени, послал ему экземпляр Библии в обновленном издании с посвящением ему на первой странице и с настойчивой рекомендацией прочитать эту книгу. Этот экземпляр Библии должен где-то лежать в его доме, хотя не раз у Огюстена появлялось желание от нее избавиться.

Минут двадцать он искал книгу в своем доме, погрузившемся в сон. Наконец, он отыскал Библию в одной из пустующих комнат. Находка не решила его сомнений. Стихи были почти одинаковыми, единственное различие состояло в том, что слова «Если же дух твой смятен» в старой Библии были заменены в новом издании словами: «Если ты поступал плохо», и еще одним отличались стихи нового издания: их концовка не содержала вопроса, она утверждала: «Ты его должен победить».

Было уже за полночь, а Огюстен Маршан все еще бодрствовал в этой пустующей комнате с зачехленной мебелью в комнате, предназначенной для гостей. В ночной тиши поэт тихо повторил:

— Ты его должен победить.

И внезапно ему пришел в голову способ, как избавиться от напасти.

II

Погостить несколько дней у Огюстена Маршана — какая приятная перспектива! Лоренсу Стори хотелось бы, чтобы, кроме него, не было гостей у поэта. Но временами он думал, что и присутствие других гостей тоже было бы интересно. И все же провести четыре дня наедине с великим поэтом, что может быть заманчивее! Но будет ли сам Лоренс на высоте? Несмотря на свою одаренность, молодой художник, только теперь создавая иллюстрации к книге Маршана, развернулся в полную свою силу, и пока еще не был избалован успехом. Из скромного рисовальщика, помощника архитектора, Лоренс Стори превратился в самостоятельно творящего художника. Огюстен Маршан не был первым, кто открыл его талант, но иллюстрации к книге знаменитого поэта должны принести славу и художнику.