Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта

— Не знаю, — неуверенно протянула она. — Их и не разберешь: одинаковые.

— Мне-то как быть? — хмуро потупясь, спросил оклемавшийся охранник. Его слегка пошатывало. — Мало ли, что могут сделать с пистолетом, а я отвечай…

— Вам что, Огальцов, плохо? — Морозов внимательно посмотрел на него.

— Ничо, отпустило.

— Что с ним случилось? — спросил Левит.

— Расскажите, Огальцов, — кивнул Морозов.

— Ничо не помню. Голова только болит… Я как раз за Таней стоял, когда у ней в телевизоре эта чертовня побежала.

— Какая еще чертовня? — повысив голос, взволновался врач.

— Я ж говорю, что не помню! Перед глазами мелькает, а что — не поймешь. Хреновина какая-то… Как же будет с ПМ, начальник?

— Показания ваши я записал, — Морозов пожал плечами, — а как дальше, посмотрим. Может, где и прорежется ваш «Макаров».

— За него я уж не в ответе.

— Больно рано беспокоиться начал. С чего бы?.. Ладно, не генерируй, разберемся… А дискеты я у вас забираю. Подойди, Галочка, распишись.

Прибыла скорая помощь. На Теплякову надели кислородную маску, ввели капельницу в вену, пристегнули ремнями к носилкам.

— Как вы ее нашли? — спросил Левит молодого врача.

— По-моему, дело швах. Кончается.

— Мне тоже так кажется.

— Хватит с нас на сегодня, — впервые за все время раскрыла рот трассолог Петрова. — Поехали, пока еще что-нибудь не стряслось.

Едва машина отъехала от дома, в стеклянную дверь с табличкой «Закрыто» проскользнул корреспондент газеты «Совершенно секретно», обретавшийся в двух шагах за ближайшим углом. Эффект присутствия он надеялся использовать для придания большей убедительности задуманному очерку. Наберется материал — превосходно, нет — тоже не беда. Главное завернуть покруче.

«Печень для Саддама Хусейна». Или лучше «Авиабилет на тот свет»?

Глава пятнадцатая

Некронавт

Как сказал поэт, «ищут прохожие, ищет милиция, ищут его и не могут найти»…

Где же он, Калистратов, которому показалось, что жена не отражается в зеркале? Или все это только приснилось ему: сумрачная глубина зеркала и нож, который он всадил по самую рукоятку, встав среди ночи по малой нужде?

Впервые он заподозрил супругу в вампиризме, вернувшись домой после полугодового пребывания на Потешной, куда попал с диагнозом шизофрения прямо из районного диспансера.

Лечение лошадиными дозами трифтизина и сеансы электрошока, от которых вскипал и разлетался на отдельные атомы мозг, казалось, принесли свои плоды. Претерпев нечеловеческие муки, Калистратов присмирел — навязчивые галлюцинации оставили его истерзанную душу, — и был благополучно выписан. Обвинять в заговоре против него врачей и вообще злом умысле нет никаких оснований. Обыкновенные запомороченные врачи, прозябающие на смехотворную зарплату. Если кто из них и помогал пациентам-наркоманам ампулой-другой морфина, то все мы люди-человеки, всем приходится крутиться. Отбросим подозрения: ни о какой карательной медицине не могло быть и речи. Во-первых, времена, какие ни есть, но другие. Впрочем, и в прежние годы Славу Калистратова, милейшего молодого человека двадцати семи лет, инженера-электронщика, причислить к диссидентам, нуждающимся в специальном лечении, мог разве что пациент той же психушки.

Вся беда в том, что в «почтовом ящике», куда Слава сумел устроиться, потеряв работу в научно-исследовательском и проектном институте азотной промышленности, ему помогли вспомнить, кем он, Вячеслав Семенович Калистратов, был в прошлой жизни. Оказалось, не кем иным, как Латоесом, стременным валашского воеводы Влада Тепеша, мужчины большой строгости, любимым развлечением которого было сажать живого человека задом на кол.

Будучи стременным, в некоторой степени лицом подневольным, Слава то есть, конечно, не Слава, а Латоес, тоже оказался причастен к кровавым злодеяниям, смутные воспоминания о которых не оставляли его бедную душу и в последующих воплощениях. Самое страшное заключалось, однако, не в этом. Влад Тепеш оказался на поверку не просто палачом-людоедом, но подлинным принцем тьмы, исчадием преисподней. Не только он сам, но и жена его Франциска, и прежние жены и слуги, включая кучера Лаци, — все, как один, были кровососами в самом прямом смысле. Славе-Латоесу лишь чудом удалось спастись от кошмарной заразы, излечиться от коей можно было разве что в адском котле. Графиня Франциска, бесстыдно домогаясь совокупления, уже пристроилась к горлу парализованного страхом и немочью молодого Латоеса, но донесшийся из подземелья истошный вопль узника, с которого сдирали кожу, заставил ее промедлить, а тут уж и верхушки елей за окнами замка позолотило готовое к восходу солнышко.

Фрайхер [4] Латоес бежал и все последующие жизни только и делал, что спасался от вампирес и суккубов. Последние, если и не пили кровь в прямом смысле, то, проникая в женском обличье в постель, высасывали мужскую сперму, а с ней и жизненную энергию. Среди них были и такие, кому и спермы не требовалось. Они, можно сказать, пожирали чужую ауру, биополе. Тем и питались, поддерживая свое призрачное существование, а ничего не подозревавшая жертва хирела день ото дня. И таких вампиров-экстрасенсов было пруд пруди. В кинотеатре, гастрономе, метро — где угодно. Человек приходит с работы усталым, не хочет есть, не может ублаготворить супругу, а все почему? Да потому, что какая-то ламия одним только взглядом отсосала у него стакан крови, в пересчете на энергию. Такое может случиться с каждым. Неприятно, но не смертельно. Калорийное питание и здоровый отдых помогут восстановить силы. Гораздо хуже приходится бедолаге, которого угораздило сочетаться законным браком с упырем. Песенка, почитай, спета.

Просветление насчет незримых сил, окружающих нас в обыденной жизни, снизошло на Калистратова после доверительных бесед с сослуживцами, а потом и начальством «почтового ящика». Не в пример огромному НИПИ «Азот» на улице Чкалова, новое учреждение оказалось более чем скромным, но ящик с номером на Московском почтамте у него действительно был. Считалось, что институт отделился от ВПК, продолжая работать по секретной тематике. Размещался он в подвале большого дома на Малой Бронной, арендованном у властей муниципального округа, и имел юридический статус малого предприятия. Его еще называли «инновационным» и «венчурным», но Слава толком не понимал, что это значит. Платили — и ладно, а зарплата была даже очень приличной, притом в условных рублях. Следовательно, росла вместе с курсом доллара. Потом доллар невесть с какой радости стал вдруг падать, и администрация начала выдавать матпомощь. Словом, жаловаться не приходилось.

Когда Калистратову предложили принять участие в важном эксперименте, пообещав вознаграждение в пятьсот долларов, он согласился без колебаний. Ему и самому было интересно узнать, кем он был до того как появился на свет в родильном доме № 16 Перовского района. Начальство в двух словах объяснило, в чем заключается лично его, инженера по электронной технике Калистратова, участие, и он как-то засомневался. Драгоценное знание, последнее, так сказать, просветление обрисовалось уже не в столь радужном свете. Предстояло пройти через так называемое пограничное состояние, а говоря попросту, через кому, клиническую смерть. Заверения насчет полной управляемости процесса и гарантированного возврата звучали не совсем убедительно.

«Все под контролем, — втолковывал завлаб Голобабенко, — никаких побочных эффектов».

Преодолеть сомнения помог наглядный пример. Под секретом Голобабенко указал на Петю Миримского, полного идиота, как считал Калистратов, совершенно незаслуженно повышенного в должности. Оказалось, заслуженно. Миримский потому и стал завсектором, что прошел курс подготовки. Сразу после «посвящения», которое приобщило его к славному отряду некронавтов, как остроумно пошутил жизнерадостный Голобабенко.