Клуб гурманов

— Я была у Дорин Ягер. Она рассказала мне, как работает Симон, что он готов пойти на все, если речь идет о деньгах. Ты знала, что он начинал с секса по телефону? Что он торговал на рынке раньше?

— Да, я что-то такое слышала… Но ведь это не преступление. И какое отношение это может иметь к тебе? И к Ханнеке?

— Ты это знала?

— Да. Но что в этом такого? Секс по телефону — это тоже бизнес. Он же не торгует наркотиками…

— А ты знала, что обыски у него дома и у Иво организовала не Дорин Ягер, а налоговая инспекция?

— Нет, этого я не знала.

— У него есть письма. От Эверта к Ханнеке.

— Что ты сказала?

— У него в портфеле. Я видела их и утащила одно. Я отдала его Дорин.

— О, Господи…

Она встала, налила стакан воды и приложила его к щеке.

— Почему ты не показала его мне? Письмо от моего мужа! — она перехватила дыхание и прикусила свой кулак. — И что там было?

— Что между ним и Ханнеке все кончено. Он собирался бороться, чтобы спасти ваш брак. Но совершенно явно это не было письмо от человека, который собирался уйти из жизни и расправиться со своей семьей. На сумасшедшего он тоже был не похож.

Она втянула голову в плечи и ухватилась за стул. Я испугалась, что она упадет. Я хотела встать и поддержать ее, но она покачала головой.

— Ничего. Сейчас пройдет. — Она подтащила к себе стул и села. — Я одолжу у Михела сигарету.

Я взяла с вытяжки пачку «Марльборо», вытащила две сигареты, прикурила их и дала одну Бабетт.

— Я полагаю, — начала она тихо и сдержанно, — что ты тоже думала об этих своих предположениях…

— Я ни о чем больше не думаю. Но после того, что ты рассказала сегодня вечером… Кто может быть способен на такую подлость? Только сумасшедший, человек без чувств.

— Эверт был очень болен, Карен. Я думаю, вряд ли кто-то из вас может представить себе, в каком он был состоянии. Даже Ханнеке. В тот вечер перед пожаром я нашла его голым в шкафу. Он чистил себя щеточкой для ногтей и кухонным порошком. Он думал, что чем-то заразился, что нас всех заразили инопланетяне. Он сказал, что видел их. Тогда я поняла, что он не принял лекарства. Я отправила его под душ и растворила его таблетки в чае, но он не хотел его пить. Потом я хотела позвонить врачу. Но он в слезах умолял меня не отдавать его в лечебницу. Что он умрет там, что покончит с собой. И что мне было делать? — Ее губы задрожали. Она затянулась сигаретой. — Он был моим мужем, я его любила, я не могла отвезти его туда. Я решила: в этот раз справимся сами. То есть в каком-то смысле и я виновата в том, что случилось.

— Ну, что ты, Бабетт, так нельзя говорить… — сказала я, подбирая слова, чтобы избавить ее от этого ужасного чувства вины.

В кухню зашел Михел и тут же отступил назад, увидев нас такими расстроенными.

— У вас все в порядке, дамы?

Мы обе кивнули и улыбнулись сквозь слезы. Я махнула ему, что лучше оставить нас одних.

— Ты ни в коем случае не должна никому об этом рассказывать, — сказала Бабетт, сжав мое запястье двумя руками. Я покачала головой и поцеловала ее лоб.

— Конечно, нет.

Мы замолчали, время от времени всхлипывая, я поставила на огонь чайник, достала две чашки и две тарелки, положила на них по куску пирога и протянула одну Бабетт.

— Спасибо, — вздохнула она и попыталась посмотреть на меня благодарным взглядом.

— Что я не могу понять, это откуда у Симона эти письма? И почему он врет про этот обыск налоговой полиции? Что-то здесь не так…

Я налила чай и испуганно посмотрела на Бабетт, чтобы убедиться, что я ее снова не напугаю.

— Извини, что я опять начинаю. Но раз уж мы об этом заговорили.

— Ничего страшного. У меня другой вопрос. А что ты искала в портфеле у Симона?

— Да… Это уже другая история…

Она наклонилась ко мне через стол.

— А по-моему, нет. Почему ты на нем так зациклилась?

— Я не зациклилась.

— Еще как. Ты все время говоришь о нем.

Я закрыла глаза и попыталась придумать что-то, чтобы выбраться из этой ситуации.

— Не надо мне врать, Карен. Я вас видела.

Мое сердце замерло.

— О чем ты?

— В ту ночь, когда вы так напились. Вы с Симоном целовались у сарая. Я проснулась от шума. Выглянула в окно, а там вы…

Она не сводила с меня глаз.

— Я не знаю, что на меня нашло в ту ночь. Мы не понимали, что делаем, все были пьяные. Это было всего один раз. Потом мы поговорили и решили, что больше это не повторится, и никто не должен знать. После этого разговора я и нашла письма у него в портфеле. Только пообещай мне, что это останется между нами!

— Зачем ты спрашиваешь, конечно, само собой.

По ее лицу пробежала настороженность.

— Симон — последний мужчина на земле, в которого надо влюбляться…

— Я знаю.

Я вся сжалась от стыда.

— Он перетрахал больше женщин, чем волос у меня на голове, так всегда говорил Эверт.

Бабетт нарочно старалась сказать это как можно жестче, чтобы ударить меня побольнее. И у нее получилось. Меня словно оглушили.

— А Патриция знает? — спросила я тихо.

— Патриция не хочет об этом знать. Зачем ей это надо? Попробуй она возмутиться и может помахать ручкой своему джипу.

— Симон сказал мне, что никогда ее не бросит.

Бабетт цинично ухмыльнулась.

— Как бы то ни было, ты спишь с мужчиной, которого подозреваешь в том, что он выкинул из окна Ханнеке.

— В любом случае, он что-то скрывает. И я хочу выяснить, что.

— И поэтому ты с ним спишь?

— Это было только один раз.

— Ничего не понимаю. Я только советую тебе прекратить. Я знаю, к какому кошмару это может привести. Поверь мне, если с этим столкнешься… Ни один самый лучший секс того не стоит.

— Ты имеешь в виду Эверта и Ханнеке?

Она кивнула.

— А ты? Ты изменяла Эверту?

— Я не могу представить себе, чтобы дотронуться до чужого тела. И не понимаю, как ты это можешь. Я бы пошла на такое только, если бы очень сильно любила. А это может быть лишь с одним мужчиной одновременно.

Михел уже спал, когда я забралась в постель, на ощупь натянув фланелевую пижаму. Он застонал, прижался ко мне, забросил на меня ногу и положил руку мне на живот. В последние дни он так старался что-то сделать для нашего брака. Тем, кто потерпел поражение на всех фронтах, была я. Я хотела другого мужчину, я забросила его и детей, не верила в него и, вместо того чтобы честно в этом признаться, я швыряла ему одно обвинение за другим, обвиняла во всех наших проблемах, в глубине души даже в том, что я захотела Симона. Михел не должен был об этом узнать. Никогда. Его бы это убило. Я сама это начала и теперь одна должна была нести это давящее чувство вины.

— Что там у вас случилось? — пробурчал он сиплым голосом, положив одну руку мне на грудь.

— Ничего. Мы говорили об Эверте. Ей так его не хватает.

— М-м-м… Ей, наверное, тяжело видеть нас такими счастливыми…

Он неловко начал ласкать мой сосок, очень осторожно, как будто боялся быть отвергнутым, как будто просил о любви, а у меня в голове опять возник Симон. Мы занимались любовью в темноте, не целуясь, и когда Михел кончил в меня, я сказала, что люблю его. Он остался сверху на мне несколько минут, тяжело дыша и всхлипывая. Мне даже показалось, что он плачет. Меня прошиб пот. Я нежно погладила его вспотевшую спину и спросила, все ли в порядке.

— Да! — засмеялся он.

Он посмотрел на меня так трогательно, что я готова была провалиться сквозь землю.

— Ты потрясающая женщина, ты знаешь об этом? Ты создана для любви. Хорошо, что больше никто не знает, как ты хороша в постели…

Он завалился рядом со мной и вздохнул от наслаждения. Я положила голову ему на грудь и прижалась к нему.

— Только с тобой… — прошептала я.

Михел укрыл нас одеялом и стал тихонько меня баюкать.

— А теперь спать. Рядышком. Ты должна быть рядом всю ночь.

— Конечно, — хрипло пообещала я, а внутри все кричало о том, чтобы уйти. Я почувствовала, как его тело стало расслабленным, слушала его тяжелое дыхание, как оно перешло в тихий храп. Я знала, что снова не смогу сомкнуть глаз.