Темные дороги

Домой я приехал рано. Часы у меня в машине не работали, но по моим прикидкам было около шести. Джоди и Мисти провели ночь без меня. Эмбер устранилась. Она права: у меня паранойя. Если Джоди и Мисти замечательно обходятся одни днем, значит, ничего с ними не сделается и ночью. И Бетти права: это просто предлог, чтобы не ездить к Скипу.

Может, я все-таки выберусь к Скипу, подумал я, шагая по двору. А может, удастся вытащить Келли из дома?

Мысль была блестящая. Настолько блестящая, что я даже остановился и присел на остов дивана, чтобы ее хорошенько обдумать.

Интересно, получится ли у нее пропасть из дома на всю ночь, как делает муженек? Можно сплести историю и встретиться у нее… да где угодно! И не обязательно вычеркивать из жизни целую ночь. Хватит и часа. Хватит и пятнадцати минут.

Лето на носу. Ночи станут теплыми. Вон с какой легкостью она выскользнула из дома в нашу первую ночь. Ни муж, ни дети не заметили, что ее нет. Можем встретиться в лесу. Можем встретиться на ее просеке.

В старой конторе шахты.

Дверь открылась, и во двор выбежал Элвис. Он не заметил меня, потрусил к лесу. На крыльце показалась Эмбер.

На этот раз на ней был короткий переливчатый красный халатик, а не бывшая моя тишотка. Под халатиком – черная кружевная ночнушка, что помнила нашу последнюю большую ссору. Мама – та тоже надевала облегающие наряды, когда ждала возвращения папаши из бара после крупного скандала. Но только если правота оказывалась на стороне папаши.

Суббота. Что-то рано Эмбер поднялась. Может, ее тоже всю ночь не было, только сейчас явилась домой? Она уже дважды такое устраивала. Оба раза я ей задал трепку. Но сейчас мне не хотелось ругаться и учинять допрос.

– Что ты вытворяешь? – крикнула она.

Я поудобнее устроился на обломках дивана.

– Где ты был?

Ее вопрос я оставил без ответа. Из головы у меня не шла контора шахты. Надо бы там прибраться. Привести все в божеский вид. Повесить занавески на окна.

Она встала передо мной и принялась щелкать пальцами у меня перед носом.

– Что с тобой такое? Ты пьян? – Она нагнулась и принюхалась. – Где ты пропадал всю ночь?

– Я опять заснул в лесу.

– В лесу. – Она ела меня глазами. – Богом клянусь, ты трахнутый на всю голову. Ты понимаешь, что за люди ночуют в лесу?

– Туристы?

– Маньяки!

Я поглядел на холмы. Восходящее солнце окрашивало вершины в золотисто-розовые тона.

– Пока ты стараешься слиться с природой, – гнула свое Эмбер, – у нас в семье кризис.

Я зашевелился.

– С Джоди все в порядке?

– Да.

– А с Мисти?

– С ними все отлично. Не о том думаешь.

– Ружье? Где ружье?

– Не знаю. Наверное, там, где ты его оставил. Харли, что с тобой творится?

Я оттолкнул ее руку и поднялся с дивана:

– Кто-нибудь звонил? Какой сегодня день? Были звонки насчет дома?

– Ты о чем?

– Ты сказала, у нас кризис. – Я схватил ее за плечи и потряс: – Что еще за гребаный кризис?

– Перестань, Харли.

– Ты сказала, у нас кризис. Ты хоть знаешь, что это такое?

– Ты не в себе. Ты меня пугаешь!

– Что такое «кризис»? Дай определение.

– Нечто плохое. – Она сморщилась, словно собираясь заплакать.

Я так сильно стиснул ей предплечья, что у самого пальцы побелели.

– Это словечко я слышал только от полицейского. Остановился у дома Скипа со всеми своими мигалками и как заорет: «Молодой человек, у вас дома кризис!» А ты какого хрена так выражаешься?

Тут она разревелась по-настоящему, как, бывало, с папашей. Вот еще не хватало. Чтобы я, да наводил такой же страх? Мне снились кошмары в этом роде. Пока что-то еще снилось вообще.

Эмбер вырвалась от меня и, растирая предплечья, заковыляла по двору.

– А что еще полицейский мог тебе сказать?

– Правду! – завопил я. – Почему никто не хочет говорить правду?

– Мол, твоя мама застрелила отца? Так было бы лучше?

– Сказал бы прямо: ты будешь не жить, а прозябать. Без единого просвета. Пока не помрешь.

Она плюхнулась на землю, поджала ноги и уткнулась лицом в коленки.

– Думаешь, ты один такой прозябающий? – Эмбер обращалась к пустому пространству перед собой. – Думаешь, ты вправе бить на жалость только потому, что работаешь?

– На двух работах.

– С ума сойти. Перетрудился. Я бы лучше пошла работать, чем таскаться впустую в школу и потом дома изображать из себя мамочку.

Во мне шевельнулся братнев долг. Я хотел сказать сестре: у тебя вся жизнь впереди. Только это было бы типа белого карандаша, который я вручил ей в детстве.

Эмбер вытянула ноги и вцепилась в траву.

– Что такое «кризис»? – не отставал я, хотя вся злость уже прошла.

Она набрала в грудь побольше воздуха и процедила сквозь зубы:

– Пожалуй, я неверно выразилась. – Откинулась назад, оперлась на локти и вперила в меня взгляд. – Хотя не понимаю, что это ты так взъелся на это слово. Оно такое же, как все остальные. Может, даже лучше.

– Да скажешь ты, наконец? – вышел из себя я.

– Вчера вечером я нашла у Мисти в комнате почти тысячу долларов.

– Чего?

– Это были мамины деньги. Ее заначка. По-моему, она их давно копила.

– Заначка на что?

– Мне кажется, она хотела уйти от папы. Круто, правда? Думать не думала, что между ними все так плохо. А ты что скажешь?

– А как деньги попали к Мисти?

– Она их нашла и сперла. Больше мне ничего не удалось от нее добиться. Молчит как рыба. Она это умеет.

Мысли мои разбегались. Все, что я когда-либо передумал о родителях, молнией пронеслось у меня в голове. И все, что я когда-либо передумал о Мисти, тоже. Но осознание того, что тысяча долларов лежала где-то в доме целых два года, мгновенно перекрыло остальное.

– И какова точная сумма?

– Девятьсот семьдесят три доллара и пятьдесят четыре цента.

Теперь я плюхнулся на землю.

– И где ты их обнаружила?

– Помнишь, ты спрашивал меня про майку с подсолнухом?

Майка с подсолнухом. Перемазанная в крови майка с подсолнухом. Она лежала в ящике моего комода рядом с письмом Скипа и каталогом женского белья.

Я кивнул. Меня затошнило. Когда я ел в последний раз?

– Я задумалась насчет этой майки. Она бы понравилась Джоди. Очень бы подошла к голубой юбке с прорезями. Сейчас Джоди таскает с ней розовую фуфайку Мисти с белым пушистым кроликом. Она ей жутко мала, на ней пятно от горчицы, а у кролика остался только один глаз. Вид как у деревенщины какой.

Я обхватил гудящую голову. Сейчас меня вырвет.

– Когда Мисти вырастает из какой-нибудь вещи, она сразу отдает ее Джоди. Но не всегда.

Какие-то шмотки складывает в особую коробку у себя в шкафу чтобы сохранить для детей, которые у нее родятся в будущем. Кое-что я видела. Ничего особенного. Не рождественские наряды. Типа ветровки шоу автокаскадеров, которая ей досталась на ярмарке, или полинявшей папиной футболки с надписью «Старые охотники не умирают, а всего лишь теряют задор». Короче, никому не нужные тряпки. Я думала, майка с подсолнухом тоже там.

– Так, значит, деньги были в этой коробке? – попытался прервать разговор о шмотках я.

– Нет. Когда я заглянула в ее шкаф, там оказалась моя печь «Изи-Бейк» [24]. Помнишь, сколько радости она нам доставила? Помнишь игру в даму и короля? Я была дама червей и пекла тебе розовые тортики.

– Помню.

Короче, ну?

– Я открыла печь. Просто так. И там оказался конверт с деньгами.

– Поверить не могу.

– Ты был Король Боли. Помнишь? Тебе очень нравилась одна песня. Ее все время крутили по радио, когда мы были маленькие. Типа хит. Как она называлась?

– Так и называлась, «Король Боли», – сказал я. – А Мисти-то где?

– Небось сидит у себя на кровати и сторожит деньги. Всю ночь так просидела. Джоди спала со мной.

Я медленно поднялся с земли. Головная боль, тошнота, страх и перебои с сердцем были ничто в сравнении с внезапно охватившим меня бешенством.