Мой муж - маньяк?

— Ну-ну! В чем я могу тебе не верить? «Проговорился! — ликовала она. — Проговорился, потому что не мог он сказать „не веришь“, если бы был чист. Он мог сказать так только потому, что совесть у него нечиста. Это „не веришь“ — его выдало».

Но он ничего, казалось, не заметил и продолжал, все больше горячась:

— Неужто ты думала, что я могу сознательно уклоняться от лечения?

— Я этого не говорила! — быстро заметила она. — Почему это пришло тебе в голову?

— Но я понял твои слова именно так. Зачем бы тебе иначе заводить весь этот разговор?

— Какая глупость! Я тебе не верю?! Я просто переживаю, вдруг эти врачи, у которых ты до сих пор лечился, ничем тебе не помогали, а ты тем не менее надеялся на них, ходил к ним… Мне следовало узнать про них заранее, прежде чем ты стал у них лечиться. Вдруг они ничего из себя не представляют? Верить такому врачу — лучше уж совсем не лечиться!

— Боже, какой взрыв заботы! Нет, ты мне все-таки не веришь. Но я не понимаю — почему?! И почему ты перестала верить мне именно сейчас?! У тебя было почти четыре года!

— Да сколько можно говорить — я верю тебе, верю, верю! — Катя не выдержала и взорвалась. — Я верю, что ты лечился честно, но я больше не верю в то, что врачи эти могли тебе помочь! Врач, если это настоящий врач, давно бы пришел к каким-то результатам!

— У тебя превратное понятие о медицине, — мрачно ответил он. — Дело не во враче. Дело только во мне.

— И тем не менее я хочу проверить, насколько были профессиональны врачи, к которым ты ходил. Ты помнишь их фамилии?

— Что ты говоришь?

— Фамилии. — Катя говорила очень твердо. Игорь был заметно смущен. — Я возмущена тем, как халатно отнеслись к тебе эти господа, и хочу проверить их компетентность, и имею на это право. Есть закон.

— Катя, не сходи с ума, у них лечится весь район.

— Тем хуже для района. Значит, ты не одинок в своей беде. Их фамилии ты можешь мне назвать?

— Боже мой, откуда мне помнить фамилии?! Обычные врачи, врачи из нашей поликлиники…

— Урологи из нашей поликлиники? Сколько их?

— Двое. Принимают попеременно.

— Ты был у обоих?

— Да. Но я не понимаю… Зачем тебе все это? Ты что, хочешь предъявить им какие-то обвинения?

— Прежде всего я хочу разобраться.

— Тебе вожжа под хвост попала? Именно сейчас, когда они уже забыли, кто я такой?!

— У них осталась твоя история болезни.

— Катя, не ставь в смешное, глупое положение себя и меня. Не ходи к ним.

— Ты настаиваешь на этом?

— Да, я прошу тебя…

Он выглядел растерянным, сломленным, и жалость снова шевельнулась в ней. «Может быть, он ни в чем не виноват… — подумалось Кате. — Может быть, он на самом деле лечился и потерял всякую надежду… И теперь я пытаюсь унизить его в очередной раз…» Но тут же она вспомнила о ключах. «Нет, он лжет. Не знаю почему, но он лжет мне. Эти ключи могут принадлежать мужчине, но могут принадлежать и женщине. Если дело не в сексе — то дело в чем-то еще».

«А имеешь ли ты право узнавать, в чем дело? — В ней снова проснулся тот самый противоречащий голос, который не давал ей покоя все утро. Только на этот раз он не обвинял Игоря, а защищал его. — Ты давно утратила к нему интерес, предоставила ему жить своей жизнью, в которую не вмешивалась. И теперь, когда перед тобой доказательства, что жизнь эта, отдельная, тайная, неведомая тебе жизнь на самом деле у него была, — теперь ты вдруг всполошилась и захотела узнать все?! Да разве он потрошил тебя, выспрашивая, где ты ночуешь время от времени и кто испачкал простыни на твоей кровати?! Разве он следил за тобой?! Так почему ты не оставишь его в покое, тем более теперь, когда вы живете вместе последние дни?»

«Ну нет! — ответила она этому голосу. — Именно потому, что мы живем вместе последние дни, я хочу узнать всю правду, иначе я потом не смогу быть уверена, что поступила верно, уйдя от него. Я буду мучиться. Я знаю это. Я буду думать о нем лучше, чем он есть, или хуже, чем он есть, — не важно, но я буду мучиться потому, что правда о нем будет мне неизвестна».

— Хорошо, — сказала она наконец. — Я не пойду к врачам. Но я найду тебе новых.

— Не хлопочи так обо мне… Все устроится само собой.

— Никогда и ничего не устроится само собой. — Катя встала из-за стола. — Что ж, если ты так упорен, я ничего не могу сделать. Жаль.

— Не сердись. — Он поднялся тоже и попытался взять ее за руку. — Если ты хочешь — найди врачей… Но я заплачу сам. Я заработал достаточно, чтобы платить за свое лечение.

Мысли Кати приняли другое направление.

— Ты сдал мясо?

— Конечно. Сразу и сдал, сразу деньги получил.

— Много?

— Триста тысяч. Правда, часть уйдет на оплату места на рынке… Часть — на закупку мяса…

— Как? Опять мясо?!

— Да. Завтра я поеду за ним снова…

— Но разве ты привозишь недостаточно?! Ты ездишь за ним каждый день! Можно подумать — один ты снабжаешь мясом московские рынки!

— Сама понимаешь, что останавливаться в таком бизнесе, как мой, — нельзя… Остановлюсь — не привезу мяса один-два дня — привезет его кто-то другой, а мне откажут. Или истрачу на продукты те деньги, которые должен был крутить… Сама понимаешь…

— Ладно, я все понимаю… Я тоже завтра буду работать.

Эта новость, казалось, была для него неожиданностью. Кате почудилось, что он обрадовался, услышав это.

— Как, ты тоже работаешь? По обычному графику?

— Да. Уйду утром. — Она старалась, чтобы следующий вопрос прозвучал как можно небрежнее. — А ты когда?

— Я? Часов в двенадцать…

— А вернешься поздно?

— Не думаю… Часов в пять, наверное…

— Не забудь сумку, иначе испачкаешь багажник, — заметила она. — Спокойной ночи!

Следующее утро показалось ей черным. На самом деле это было просто пасмурное утро — казалось, что весна, внезапно передумав, уступила место осени. Стекло в ее комнате сотрясали сильные порывы северного ветра, и она совсем замерзла под легким покрывалом. Игорь, судя по всему, все еще спал.

Катя поднялась с постели, умылась, наскоро выпила чашку кофе, оделась и накрасилась. Она немного запаздывала — наступал тот час, когда за ней обычно заезжал Дима, и ей не хотелось, чтобы он воспользовался своей новой привилегией и поднялся к ней наверх. Тогда его столкновение с мужем было бы неизбежно.

Однако Дима оказался более деликатным, чем она думала. Несмотря на то что Катя опоздала, он ничем не проявил своего неудовольствия. Напротив — он притянул ее к себе и крепко поцеловал.

— Что-то опять неладно? — таковы были его первые слова.

— По мне видно?

— Да как тебе сказать…

— Понимаю. Не хочешь мне говорить, как скверно я выгляжу.

— Выглядишь ты, как всегда, прекрасно. Просто мне показалось, что глаза у тебя грустные.

— Тебе не показалось… У меня есть причины быть грустной.

— Те же, что вчера?

— Те же. Послушай, мне нужна твоя помощь.

— Такая же, как вчера?

Катя повернулась и внимательно посмотрела на него. Больше всего она боялась услышать вчерашние упреки, увидеть сцену ревности. Но Дима говорил в высшей степени дружелюбно.

— Почти. — Катя решилась. — Видишь ли, у меня созрел один план.

— Рассказывай, Агата Кристи ты моя… План касается Игоря, конечно?

— Конечно. Видишь ли, у меня появилось подозрение, что он на самом деле не ездит за мясом.

— За каким еще мясом, Боже мой?!

— Ну, вспомни, я ведь рассказывала тебе, как он стал зарабатывать…

— А… — пренебрежительно протянул Дима. — Ну, вспомнил. Значит, ты думаешь, что это мясо — только предлог, чтобы уезжать из дому?

— Ты удивительно верно меня понял. Именно так я и думала.

— Какие у тебя основания думать так? — Теперь он говорил резко, отрывисто, по-деловому. Кате это понравилось — наконец-то ей удавалось поведать свои подозрения кому-то дельному.

— Во-первых, это ключи.

— Это не основание.

— Как же не основание?! А куда же он едет, по-твоему, когда говорит, что едет за мясом?